Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Первый

Настала осень. Над холмами Туманы влажные висят; За море лебеди летят; Овин наполнился снопами. Румяным блеском бор покрыт; Ловитвы рог в горах звучит; С ружьем, с соседом в поле чистом Гарцует мирный домосед,— Уж ночь над долом серебристым: «Пора домой! ко мне, сосед!» Вошли. Лилета суетится; Камин отрадный запылал; Как жертва, ужин их дымится; Хрустальный пенится бокал.

Вторый

Сосед, ружье, камин, Лилета, И вновь ружье, камин, сосед — Однообразна песня эта! Бесцветен твой сердечный бред! Среди ль полей своих широких Встречал ты длинный ряд веков, Бродящих меж седых столбов, По залам замков одиноких? С соседом ли ты зрел своим Природы блеск, морей равнины? Как счастлив странник! перед ним Что шаг — то новые картины: Там — изумрудный ряд холмов; Там — разноцветных гор вершины В одежде новых облаков; Там — солнца нового сиянье, Луна над бором вековым, Иль неба с морем голубым В дали румяной сочетанье.

Первый

Зима. Клоками снег валит; Свод неба бледный и туманный, Как саван, над землей висит. «О! где же ты, приют желанный? — Печальный странник говорит. — Устал я! ночь на землю льется, Бунтует ветр в глуши лесной; Вокруг мятель седая вьется — Нет крова! нет страны родной!» Но вот избушка в темном поле; В ней брезжит яркий огонек; Рад странник! рад — чего же боле? Есть теплый на ночь уголок! Вошел. Там мирною толпою Вокруг трескучего огня, Делясь беспечностью златою, Сидит счастливая семья. Младой пришлец ночлега просит; Но вот сухой, холодный взгляд Ответ понятный произносит — И странник новый в сердце яд Далёко от людей уносит. Ах, то ль на родине святой! Там зеркалом души родной Ему людей казались взоры — Иль это бред?

Вторый

Обман пустой! Не сердце ль наше, милый мой. Есть истинный сосуд Пандоры? Конечно, много чудаков! Конечно, многих пустяков Нам стоят злые их проказы — Кровавых слез, жестоких снов,— Но как же избежать заразы? Она шипящею змеей Весь мир подлунный обвивает, И меньше всех лишь тот страдает, Кто рад, как я, товарищ мой, По свету пестрому скитаться, Затем чтоб сердце приучить Во всей вселенной дома быть, С людьми приятельски встречаться, С одними — скромно поболтать, С другими — смело помолчать, Над Арлекином посмеяться, С людьми честными — позевать!

Первый

Согласен. Но одной отрадой, Одной небесною лампадой Творец наш жребий озарил. Мой друг, быть может, с ней одною, С сей тихой, ясною звездою Нам свет родного неба мил! С тобой, любовь, алтарь сердечный, Двух душ священный фимиам; Союз божественный…

Вторый

Конечно! ………………………… ………………………… ………………………… …………………………

Первый

Вотще сей горькой клеветой. Личиной грусти ледяной Язвит любовь твой смех притворный, Она росою благотворной Твой зной сердечный прохладит, Смягчит твой дух окаменелый, С надеждой сердце примирит; О луч души осиротелой! Поток в пустыне бытия, Любовь, сестра священной Веры, Лилея ангелов…

Вторый

Химеры! Где ж эта чистая струя? Где эту райскую лилею, В какой степи, в какой глуши Я всем огнем моей души У сердца бедного согрею? Мечты! наш лоб любви престол; Задигов нос ее символ; Приманка — ножницы Далилы… Но я волшебницу нашел; Моей Армиды образ милый Со мной везде, во всех краях; Катится ль солнце в небесах, Летит ли птичка надо мною — Я говорю: мы вновь с тобою В иных увидимся странах!.. 1829

433. ЧУДНЫЙ ДОМ

There are more things in heaven and earth, Horatio, Than are dreamt of in your philosophy. Shakespeare [308]

1

Есть царство златых, бриллиантовых дум; По их океану блуждая, Как сладко пирует воспрянувший ум, Вещественный мир покидая! К духам бестелесным, могучий Алкид, За грань он подлунной далёко летит; Но тише… вся тварь умолкает… Уж сумрак глубокий обнялся с землей; Вы слышите ль: полночь на башне седой, Как дальний орган, завывает!.. Вот час, когда сердце раздумье грызет; Минувшего призрак унылый Ряды незабвенных знакомцев ведет, Далеких и взятых могилой. В заре улетевших, утраченных дней Улыбки, и слезы, и звуки речей Умолкших давно воскресают. В сем мире, как в зале пустом, один я Брожу и взываю: «Где ж пир и друзья?» — «Где, где?» — лишь мечты повторяют! Но нет, — то не эхо взволнованных дум, Не голос души говорящей: Я слышу тяжелый, медлительный шум; Я вижу, при лампе горящей, Туманным покровом одеянный лик. Как ветр воплощенный, мелькнул он — и вмиг К одру моему приклонился. О брат! не в твоей ли груди предо мной, Как перун огневой, ятаган роковой Средь кровавого дыма сокрылся? Что ж, бесценный мой гость, невозвратных ли дней Ты вспомнил беседы златые, Когда у бивачных будили огней Друг в друге мечты мы родные? И, жизни листая таинственный том, Весь пошлый роман сей и в том, и в другом Довольно пустым находили; Свергали земного мучительный груз И в царстве ума, средь божественных муз, Тень чистого счастья следили? Скажи ж, воплотился ль земной идеал? Прекрасное вправду ль нетленно? Кручины подлунной иссяк ли фиал Пред солнцем любви неизменной? И грустно пришлец покачал головой, И как дым отлетел, и меня за собой Повлачил непонятною силой. Ряд покоев пройден, в мертвом всё было сне, Только я и мой вождь в их немой глубине Шум пробуждали унылый. И в последней стене пред бесплотных вождем Неприметная дверь отворилась, И лестница, древним поросшая мхом, Повитая плющем, явилась. Мы с нее — и гранит вековой зазвучал; Бледный луч, трепеща, по ступеням мелькал От главы предлетящей мне тени. И казалось, века необъятной чредой, Молчаливо склонясь серебристой главой, На каждой сидели ступени. Сошли. Запустенье пред нами брело По мрачно-глухим переходам; Протяжное эхо, очнувшись, пошло, Шепча, замирая по сводам. Как прежде, луч бледный от тени бежал И, мрак пробивая, очам открывал Вдали чудеса подземелья. Ничтожество с блеском, с блаженством земным, Без гласа былое с грядущим немым Сливались в таинственной келье. Там гном безобразный прикован сидел К богатствам подземного мира; На черепе голом в крапиве горел С алмазом рубин меж сапфира; Близ лиры разбитой венец увядал, Под ржавчиной бранной булат исчезал И древних событий скрыжали; На мраморе таинств умерших черты, Раздранные свитков заветных листы В пыли гробовой истлевали. Вдруг взорам в мерцаньи внезапных лучей Две бронзовых двери явились; Два мраморных сфинкса у дивных дверей, Как тайные стражи, теснились. Гремя, отворились врата предо мной, И зал необъятный, как храм вековой, Нас принял под темные сени. Там в странных одеждах, с поникшим челом, Чудесные лица за длинным столом Сидели безмолвно, как тени. Пред ними орудия знаний людских Огромную смесь представляли: Там сферы стояли над грудами книг, Близ циркулей свитки лежали. И мнилось, там всё, чем, над мраком мирским Возвысясь, роднится наш ум с неземным, Во храме бессмертия жило. Я к мудрой беседе шел робкой стопой; Но черной повсюду над нею строкой — «Ничтожество» — врезано было. Недвижных скелетов безжизненный ряд Над прахом ничтожным столпился И, будто для славы, средь грозных палат, Подобно живущим, трудился. Вдруг бури нежданной свирепый налет Потряс их огромный, их сумрачный свод; Всё черной подернулось мглою. Нарушился вечный порядок земли… Но как передать вам виденья мои? Над бездной стоял я глухою!..

308

В небесах и на земле, Горацио, есть тысячи вещей, коих существование никогда и не грезилось вашим философам.

2

О! кто обновит мой утраченный бред — Сердечного моря разливы? Мечты первобытной блаженный рассвет, Страстей благородных порывы? Как ярко всё в мире мне прежде цвело! Где ж прежнего сердца святое тепло — Души фимиам ароматный? Доверенность к жизни, надежда, любовь, Любовь всей природы — в груди моей вновь Не вспыхнет ваш огнь благодатный! На месте, где дивный собор мудрецов Мне в зале волшебном явился, — Хаоса немого тяжелый покров Над черной пучиной клубился. Толпы величавых, безмерных теней, Как грозные тучи, мелькали над ней — То боги ль подлунные были? Мечтая ль о славе своей на земле, Они ее призрак в сей пасмурной мгле Средь общих развалин следили? Но где ж мой вожатый? Меня он манил За грани зияющей бездны; В ней яростно бурный источник бродил, О мост разбиваясь железный. Я быстро промчался дорогой стальной — И всё как в тумане исчезло за мной: Мне виды открылись иные. Согретые теплой душою весны, Под чудным влияньем не нашей луны, Сады красовались густые. Там персик румяный с лимоном златым Над влагой алмазной сплетался; Зеркальный источник по перлам родным Меж пестрых цветов извивался. Зеленых дедалов душистую тень, Казалось, хранила блаженная Лень; Казалось, там Сон молчаливый, Беспечно склонившись над ложем ручья, Забыться под яркую трель соловья Звал в сумрак развесистой ивы. Магическим эхом под склоном древес Эоловы арфы звучали, И вдруг предо мною чертоги чудес Сияньем златым заблистали. Средь пышной ограды кипучий фонтан Вокруг рассыпал серебристый туман, Из бронзовой пасти сверкая. И мраморных ликов недвижимый ряд Терялся в дедале волшебных палат, У светлого входа блистая. Казалось — там творчества гений святой Поставил свой трон благодатный И всем, что душе открывает порой, Украсил чертог непонятный. Там радужным блеском роскошный кристалл Узоры атласных ковров оживлял; Там мрамор страдал и смеялся, Боролся с любовью и таял от ней, И мнилось, дух жизни в порыве страстей На ликах картинных являлся. Вдруг взорам далекий представился зал; Оттуда, из двери кристальной, Клубясь, амврозический пар побежал С гармонией музыки дальней. Туда полетел я — и десять смычков, И десять клавиров, без всяких перстов, Любимый романс мой запели. И девы, как сны мимолетные, там К далеким, казалось, лететь небесам В движеньях воздушных хотели. Взгляньте, как их дивный рой Меж столбов резных мелькает; Как от люстры золотой Над эфирною толпой Купол яшмовый сияет! Взгляньте, как они вдали В узах розовых томятся, Развиваются, кружатся, Чуть касаются земли! Взгляньте, как живые звуки Ловят ножки; как потом Беломраморные руки Гибким сходятся плетнем! Из них одна, недвижная, немая, Как между звезд красавица луна, Стоит, высокому раздумью предана. Пред нею лира золотая; Но боже! взгляньте, как бледна И как божественна волшебница младая! К струнам магическим приникнула она — И закипело вдохновенье; И полилось в бряцаньи их Тоски и радостей земных Святое, райское забвенье. Что пела дивная, что серафим поет — Тимпан ли вам земной то в душу перельет! Но я узнал ее! она своей тоскою, Своей улыбкой роковою Моей души беспечный мир Мечтами странными от ранних лет смутила; Ей в броне ледяной существенность явила И звоном струн своих в какой-то чудный мир Свою невольницу по пропастям влачила. Доселе яркая звезда Мелькала мне, чтоб вновь сокрыться,— Теперь с прекрасной никогда Моя душа не разлучится! Так думал — и к милым ногам я упал, — Бессмертного солнца сиянье, Души своей душу я в ней обожал, В ней видел всех благ сочетанье. На грудь мою слезы святые текли; Вдруг свечи погасли… и мрак издали Стоглавою тучей помчался… Я в страхе воспрянул; мой дух каменел: Скелет безобразный мне в очи глядел И к персям моим прижимался. И где ж эта роскошь, искусств чудеса? Где прелести дев неземные? Вокруг меня дебри, глухие леса И груды развалин седые. По мраморам белым, по желтым костям Лишь дух запустенья разгуливал там, Лишь ветра блуждало стенанье. Я смутные взоры на прах сей бросал И череп красавицы — СВОЙ ИДЕАЛ — Ногой оттолкнул до свиданья. ……………………………………… ……………………………………… ……………………………………… ……………………………………… С тех пор мне в искусствах, в красе молодой, В сокровищах знаний и в славе земной НИЧТОЖЕСТВА зрится стяжанье!.. 1831

434. ОПРАВДАНИЕ

Ah! Si…

Boufflers [309]

О! не вините струн моих Изнеженное рокотанье: Не эхо сердца ропщет в них, Когда пафосских жриц лобзанья, Звон чаш под тенью лип густых В их беглом слышатся бряцаньи! Что мне вам петь? С презреньем я Любовь? — но в цвете бытия Душа проникнута моя Ее змеиною отравой!.. Рассейте ж славы дым пустой; Мне о любви не поминайте; Зовите жриц пафосских рой; Мой кубок розами венчайте! Меж тем безумие страстей, Быть может, и в душе моей Высокой жизни б не убило, Когда бы солнце лучших дней Мою весну озолотило!.. Как знать? — быть может, край родной И мне приветно б улыбался; В боях моею бы душой Дух грозных тысяч зажигался; И на обломках вражьих стен, С родных воспрянувший знамен, Везде б Орел наш развевался. И гений брани увенчал Меня бы славою гигантской; Иль, может быть, на мне б сиял Отчизны дар, венец гражданский. Иль дивный клад родных камен Открыл бы я в глуши времен; Поток безвестных песнопений В странах бы дальних зажурчал, И ярким солнцем русский гений Над миром радостно б сиял. О други! крылья соколины Душа расправила б моя, Когда бы ранние кручины Из урны бешеной судьбины Не проливались на меня!.. ……………………………… Рассейте ж славы дым пустой; Мне о любви не поминайте; Зовите жриц пафосских рой; Мой кубок розами венчайте!.. <1832>

309

Ах! Если бы… Буффлер (франц.). — Ред.

435. ЛЮБОВЬ И НЕНАВИСТЬ

Conosceste i dubbiosi desiri?

Dante [310]

Когда вокруг тебя, средь ветреных пиров, Веселья пошлого морозный блеск мерцает, Вельможа и богач, и светских мотыльков Ничтожный, пестрый рой докучливо мелькает, — Ты помнишь ли, что там, как жребий над тобой, Угрюм иль радостен, твой раб иль повелитель, Змеей иль голубем, дух злой иль добрый твой, Повсюду бодрствует, в толпе незримый зритель?.. Твой друг, когда по нем душа твоя болит, Наполнит для тебя весь божий мир любовью, Мечтами райскими твой сон обворожит, Как дух мелодии приникнет к изголовью… Далекой области могучий властелин, В венце рубиновом и в огненной порфире, Тебе предстанет он таинственно-один В чертогах радужных, в лазоревом эфире. В глухую ночь времен с тобой проникнет он, Тебе в хаосе их покажет царств паденье И то, чем человек столь жалко ослеплен, — В пучине тленности, в когтях уничтоженья. Он тайны чудные царю морских валов Открыть в коралловых дворцах тебе прикажет; Тебе в утробе гор, под стражею духов, Миров исчезнувших сокровища покажет. К садам надоблачным восхитит он тебя, Туда, где от любви сердца не увядают; Где гнезда ангелов над морем бытия В шипках небесных роз, в рубинах звезд сияют… Но, если светскою прельстившись суетой, Ты не поймешь меня и для высокой страсти Закроешь грудь свою… страшись! я недруг твой; Тебя подавит гнет моей волшебной власти!.. Твой ум, твою красу, как злобный демон, я Тогда оледеню своей усмешки ядом; В толпе поклонников замрет душа твоя, Насквозь пронзенная моим палящим взглядом. Тебя в минуты сна мой хохот ужаснет, Он искры красные вокруг тебя рассеет; Рука свинцовая дыханье перервет, Мертвящий сердцем хлад под нею овладеет. С тобой я в дикий бор, как вихрь, перенесусь, Вкруг сердца огненной опутаюсь змеею; В него, в твои уста медлительно вопьюсь, Грудь сладострастною воспламеню мечтою. Но тщетно знойные желанья закипят… Больной души моей жестокое томленье, Отрава ревности, напрасной страсти ад Наполнят грудь твою в минуту пробужденья!.. 17 и 18 августа 1832

310

Знали ли вы затаенную страсть? Данте (итал.) — Ред.

436. ОДИНОЧЕСТВО

Il faut que je vogue seul sur l’oc'ean du monde.

Ballanche [311]

В лесу осенний ветр и стонет, и дрожит; По морю темному ревучий вал кочует; Уныло крупный дождь в окно мое стучит; Раздумье тяжкое мечты мои волнует. Мне грустно! догорел камин трескучий мой; Последний красный блеск над угольями вьется; Мне грустно! тусклый день уж гаснет надо мной, Уж с неба темного туманный вечер льется. Как сладко он для двух супругов пролетит, В кругу, где бабушка внучат своих ласкает, У кресел дедовских красавица сидит И былям старины, работая, внимает! Мечта докучная! зачем перед тобой Супругов долгие лобзанья пламенеют? Что в том, как их сердца, под ризою ночной, Средь ненасытных ласк в палящей неге млеют! Меж тем как он кипит, мой одинокий ум! Как сердце сирое, облившись кровью, рвется, Когда душа моя, средь вихря горьких дум, Над их мучительно завидной долей вьется! Но если для меня безвестный уголок Не создан, темными дубами осененный, Подруга милая и яркий камелек, В часы осенних бурь друзьями окруженный, — О, жар святых молитв зажгись в душе моей! Луч веры пламенной блесни в ее пустыне, Пролейся в грудь мою целительный елей — Пусть сны Вчерашние не мучат сердца ныне! Пусть, упоенная надеждой неземной, С душой всемирною моя соединится; Пускай сей мрачный дол исчезнет предо мной, Осенний в окна ветр, бушуя, не стучится. О, пусть превыше звезд мой вознесется дух, Туда, где взор творца их сонмы зажигает! В мирах надсолнечных пускай мой жадный слух Органам ангелов, восторженный, внимает… Пусть я увижу их, в безмолвии святом Пред троном Вечного коленопреклоненных; Прочту символы тайн, пылающих на нем И юным первенцам творенья откровенных… Пусть Соломоновой премудрости звезда Блеснет душе моей в безоблачном эфире, — Поправ земную грусть, быть может, я тогда Не буду тосковать о друге в здешнем мире!.. 1832

311

Я должен плыть один по океану вселенной. Балланш (франц.). — Ред.