Поэты 1840–1850-х годов

15. ДВОЙНЫЕ РАМЫ

Ich aber lieb’ euch all’: Rose, Schmetterling, Sonnenstrahl, Abendstern und Nachtigall! H. Heine [42]

Примета скучных зимних дней, Снегов, морозов предвещанье, Двойные рамы здесь!.. Скорей Пошлю я лету взор прощанья! Теперь в окно издалека Не слышу шум реки ленивой, Лесные звуки, песнь рожка И листьев шорох торопливый. Двойные рамы вложены!.. И одиночества страданья Еще живей средь тишины Ненарушимого молчанья. Отныне слеп и глух наш дом, Нет с жизнью внешней сообщенья… Он загражден — как будто в нем Кто дал обет уединенья. Под мертвой тяжестью зимы, Без воздуха, в глуши печальной Мне веет сыростью тюрьмы, Затвором кельи погребальной. И как здесь мрачно, как темно!.. Хоть солнце в небе загорится, Сквозь стекла тусклые оно Ко мне лучом не заронится. Хоть улыбнется ясный день, Гость мимолетный, запоздалый, Он не рассеет мглу и тень В моей светлице одичалой. Ни щебетанье воробья, Ни песни иволги пустынной Достичь не могут до меня, Чтоб сократить мне вечер длинный. Со всей природою разрыв Мне на полгода уготован, И только дум моих порыв Не замедлён и не окован. Октябрь 1839 Село Анна

42

Но я люблю вас всех: розу, бабочку, солнечный луч, вечернюю звезду и соловья! Г. Гейне (нем.). — Ред.

16. ДВЕ ВСТРЕЧИ

Петру Александровичу Плетневу

Es gibt im Menschenleben ewige Minuten…

Bouterwek [43]

1

Я помню, на гульбище шумном, Дыша веселием безумным, И говорлива и жива, Толпилась некогда Москва, Как в старину любя качели, Веселый дар Святой недели. Ни светлый праздник, ни весна Не любы ей, когда она Не насладится Подновинским, Своим гуляньем исполинским! Пестро и пышно убрана, В одежде праздничной, она Слила, смешала без вниманья Сословья все, все состоянья. На день один, на краткий час Сошлись, друг другу напоказ, Хмельной разгул простолюдина С степенным хладом знати чинной, Мир черни с миром богачей И старость с резвостью детей. И я, ребенок боязливый, Смотрела с робостью стыдливой На этот незнакомый свет, Еще на много, много лет Мне недоступный… Я мечтала, Приподымая покрывало С грядущих дней, о той весне, Когда достанется и мне Вкусить забавы жизни светской,— И с нетерпеньем думы детской Желала время ускорить, Чтоб видеть, слышать, знать и жить!.. Народа волны протекали. Одни других они сменяли… Но я не замечала их, Предавшись лёту грез своих. Вдруг всё стеснилось, и с волненьем, Одним стремительным движеньем Толпа рванулася вперед… И мне сказали: «Он [44] идет! Он, наш поэт, он, наша слава, Любимец общий!..» Величавый В своей особе небольшой, Но смелый, ловкий и живой, Прошел он быстро предо мной… И глубоко в воображенье Напечатлелось выраженье Его высокого чела. Я отгадала, поняла На нем и гения сиянье, И тайну высшего призванья, И пламенных страстей порыв, И смелость дум, наперерыв Всегда волнующих поэта,— Смесь жизни, правды, силы, света! В его неправильных чертах, В его полуденных глазах, В его измученной улыбке Я прочитала без ошибки, Что много, горько сердцем жил Наш вдохновенный, — и любил, И презирал, и ненавидел, Что свет не раз его обидел, Что рок не раз уж уязвил Больное сердце, что манил Его напрасно сон лукавый Надежд обманчивых, что слава Досталася ему ценой И роковой и дорогой!.. Уж он прошел, а я в волненьи Мечтала о своем виденьи, — И долго, долго в грезах сна Им мысль моя была полна!.. Мне образ памятный являлся, Арапский профиль рисовался, Блистал молниеносный взор, Взор, выражающий укор И пени раны затаенной!.. И часто девочке смиренной, Сияньем чудным озарен, Всё представал, всё снился он!..

43

Есть в человеческой жизни вечные минуты. Бутервек (нем.). — Ред.

44

Александр Сергеевич Пушкин.

2

Я помню, я помню другое свиданье: На бале блестящем, в кипящем собранье, Гордясь кавалером, и об руку с ним, Вмешалась я в танцы… и счастьем моим В тот вечер прекрасный весь мир озлащался. Он с нежным приветом ко мне обращался, Он дружбой без лести меня ободрял, Он дум моих тайну разведать желал… Ему рассказала молва городская, Что, душу небесною пищей питая, Поэзии чары постигла и я, И он с любопытством смотрел на меня, — Песнь женского сердца, песнь женских страданий, Всю повесть простую младых упований Из уст моих робких услышать хотел… Он выманить скоро признанье успел У девочки, мало знакомой с участьем, Но свыкшейся рано с тоской и несчастьем… И тайны не стало в душе для него! Мне было не страшно, не стыдно его… В душе гениальной есть братство святое: Она обещает участье родное, И с нею сойтись нам отрадно, легко; Над нами парит она так высоко, Что ей неизвестны, в ее возвышение, Взыскательных дольних умов осужденья… Вниманьем поэта в душе дорожа, Под говор музыки, украдкой, дрожа, Стихи без искусства ему я шептала И взор снисхожденья с восторгом встречала. Но он, вдохновенный, с какой простотой Он исповедь слушал души молодой! Как с кротким участьем, с улыбкою друга От ранних страданий, от злого недуга, От мрачных предчувствий он сердце лечил И жить его в мире с судьбою учил! Он пылкостью прежней тогда оживлялся, Он к юности знойной своей возвращался, О ней говорил мне, ее вспоминал. Со мной молодея, он снова мечтал. Жалел он, что прежде, в разгульные годы Его одинокой и буйной свободы, Судьба не свела нас, что раньше меня Он отжил, что поздно родилася я… Жалел он, что песни девической страсти Другому поются, что тайные власти Велели любить мне, любить не его, — Другого!.. И много сказал он всего!.. Слова его в душу свою принимая, Ему благодарна всем сердцем была я… И много минуло годов с того дня, И много узнала, изведала я, — Но живо и ныне о нем вспоминанье; Но речи поэта, его предвещанье Я в памяти сердца храню как завет И ими горжусь… хоть его уже нет!.. Но эти две первые, чудные встречи Безоблачной дружбы мне были предтечи,— И каждое слово его, каждый взгляд В мечтах моих светлою точкой горят!.. Декабрь 1838, 1839 Село Анна

17. СЕЛО АННА

Deserted is my own good hall, My hearth is desolate!.. Childe-Harold, Canto 1 [45]

Зачем же сладкою тревогой сердце бьется При имени твоем, пустынное село, И ясной думою внезапно расцвело? Зачем же мысль моя над дикой степью вьется, Как пташка, что вдали средь облаков несется, Но, в небе занята своим родным гнездом, И пестует его и взором и крылом?.. Ведь прежде я тебя, край скучный, не любила, Ведь прежде ссылкою несносной был ты мне: Меня пугала жизнь в безлюдной тишине, И вечных бурь твоих гуденье наводило Унынье на меня; ведь прежде, средь степей, С тоской боролась я, и там, в душе моей, Невольно угасал жар пылких вдохновений, Убитый немощью… Зачем же образ твой Меня преследует, как будто сожалений Ты хочешь от меня, приют далекий мой?.. Или в отсутствии немилое милее? Иль всем, что кончено, и всем, чего уж нет, В нас сердце дорожит? Иль самый мрак светлее, Когда отлив его смягчит теченье лет? Так память длинных дней, в изгнаньи проведенных, Мне представляется, как радужная цепь Дум ясных, грустных дум, мечтаний незабвенных, Заветных, тайных грез… Безжизненная степь Моею жизнию духовной наполнялась, Воспоминаньями моими населялась. Как тишь в волнах морских, как на пути привал, Так деревенский быт в отшельнической келье Существование былое прерывал И созерцанием столичное веселье, Поэзией шум света заменял. От развлечения, от внешних впечатлений Тогда отвыкнувши, уж я в себе самой Для сердца и души искала наслаждений, И пищи, и огня. Там ум сдружился мой С отрадой тихою спокойных размышлений И с самобытностью. Там объяснилось мне Призванье темное. В глуши и тишине Бедна событиями, но чувствами богата, Тянулась жизнь моя. — Над головой моей Любимых призраков носился рой крылатый, В ушах моих звучал веселый смех детей; И сокращали мне теченье длинных дней Иголка, нитки, кисть, подчас за фортепьяном Волненье томное, — когда былого сон, Мелодией знакомой пробужден, Опять меня смущал пленительным обманом… И много счастливых, восторженных минут, Сердечной радостью волшебно озаренных, Прожито там, в степях… О, пусть они живут Навеки в памяти и в мыслях сокровенных!.. А ты, затерянный, безвестный уголок, Не многим памятный по моему изгнанью,— Храни мой скромный след, храни о мне преданье,  Чтоб любящим меня чрез много лет ты мог Еще напоминать мое существованье! Июнь 1840 Вороново

45

Покинут мой прекрасный зал, пуст мой очаг!.. «Чайльд-Гарольд», песнь 1 (англ.). — Ред.

18. КАК ДОЛЖНЫ ПИСАТЬ ЖЕНЩИНЫ

……………………………………………de celles Qui gardent dans leur sein leurs douces 'etincelles, Qui cachent en marchant la trace de leurs pas, Qui soupirent dans l’ombre, et que l’on n’'entend pas… Joseph Delorme [46]

Как я люблю читать стихи чужие, В них за развитием мечты певца следить, То соглашаться с ним, то разбирать, судить И отрицать его!.. Фантазии живые, И думы смелые, и знойный пыл страстей — Всё вопрошаю я с внимательным участьем, Всё испытую я; и всей душой моей Делю восторг певца, дружусь с его несчастьем, Любовию его люблю и верю ей. Но женские стихи особенной усладой Мне привлекательны; но каждый женский стих Волнует сердце мне, и в море дум моих Он отражается тоскою и отрадой. Но только я люблю, чтоб лучших снов своих Певица робкая вполне не выдавала, Чтоб имя призрака ее невольных грез, Чтоб повесть милую любви и сладких слез Она, стыдливая, таила и скрывала; Чтоб только изредка и в проблесках она Умела намекать о чувствах слишком нежных… Чтобы туманная догадок пелена Всегда над ропотом сомнений безнадежных, Всегда над песнию надежды золотой Вилась таинственно; чтоб эхо страсти томной Звучало трепетно под ризой мысли скромной; Чтоб сердца жар и блеск подернут был золой, Как лавою волкан; чтоб глубью необъятной Ее заветная казалась нам мечта И, как для ней самой, для нас была свята; Чтоб речь неполная улыбкою понятной, Слезою теплою дополнена была; Чтоб внутренний порыв был скован выраженьем, Чтобы приличие боролось с увлеченьем И слово каждое чтоб мудрость стерегла. Да, женская душа должна в тени светиться, Как в урне мраморной лампады скрытой луч, Как в сумерки луна сквозь оболочку туч, И, согревая жизнь, незримая, теплиться. 22 сентября 1840 Москва

46

О тех, кто хранит в груди нежные искры, кто скрывает следы своих шагов, кто вздыхает в тени и кого не слышно… Жозеф Делорм (франц.). — Ред.

19. НА ДОРОГУ!

Михаилу Юрьевичу Лермонтову

Tu lascerai ogni cosa diletta

Pi`u caramente.

Dante. «Divina Commedia» [47]

Есть длинный, скучный, трудный путь… К горам ведет он, в край далекий; Там сердцу в скорби одинокой Нет где пристать, где отдохнуть! Там к жизни дикой, к жизни странной Поэт наш должен привыкать И песнь и думу забывать Под шум войны, в тревоге бранной! Там блеск штыков и звук мечей Ему заменят вдохновенье, Любви и света обольщенья И мирный круг его друзей. Ему — поклоннику живому И богомольцу красоты — Там нет кумира для мечты, В отраду сердцу молодому! Ни женский взор, ни женский ум Его лелеять там не станут; Без счастья дни его увянут… Он будет мрачен и угрюм! Но есть заступница родная С заслугою преклонных лет,— Она ему конец всех бед У неба вымолит, рыдая. Но заняты радушно им Сердец приязненных желанья,— И минет срок его изгнанья, И он вернется невредим! 27 марта 1841 Петербург

47

Ты бросишь все столь нежно любимое. Данте, «Божественная комедия» (итал.). — Ред.

20. НЕ СКУЧНО, А ГРУСТНО

Ce n’est pas de ce qui est, que je suis tourment'e, mais de ce qui aurait pu ^etre. x… x… [48]

Есть в жизни дни без солнца, без веселья, Туманные, как в осень небосклон, Когда досуг наш грустный посвящен Раздумию в уединенной келье; Когда в виду и в мысли цели нет, И мы не там, где быть бы нам хотелось, И трауром душа с тоски оделась, Как свернутый в ненастье вешний цвет. В такие дни всем встречным развлеченьям Бесспорно мы мгновенья отдаем; В такие дни мы для других живем, Не для себя, — простившись с наслажденьем. И может быть, увлечены порой Занятием каким иль разговором, Мы вкруг себя посмотрим светлым взором, И в смех друзей мы смех вмешаем свой. Не скучно нам, не тяготит нас время, Часы летят… и сердце лишь одно, Неясною тоскою стеснено, Не сотряхнет воспоминаний бремя. Не скучно нам, а грустно!.. Мы таим Напрасные, немые сожаленья, И всё вдали рисуют нам виденья, Что б быть могло, чего не возвратим!.. 18 февраля 1842 Петербург

48

Не тем я мучаюсь, что есть, а тем, что могло бы быть. X… X… (франц.). — Ред.

21. ОПУСТЕЛОЕ ЖИЛИЩЕ (Из цикла «Неизвестный роман»)

Неприютно, неприветно… Все огни погашены; Окна мрачны и бесцветны, Стекла в них забелены… Луч таинственный не блещет Сквозь опущенных гардин… Не сверкает, не трепещет Ярким пламенем камин. Ждет у двери гость бывалый… Не отворится она! Не запенятся бокалы Искрометного вина!.. Не стучись!.. Беседа братий Дружно там не собралась, Ты не встретишь рукожатий, Не услышишь песен глас! Не накроют в час урочный Стол радушный для гостей, Не повеет дым восточный От заветных янтарей! Где ж хозяин? — Он далёко! Помолись о нем, собрат, Чтоб он в дом свой одинокий Невредим пришел назад! Он теперь на поле бранном, У подножья снежных гор, И по трупам бездыханным Непривычный водит взор. Он надел ружье и шашку, За кушак заткнул кинжал И в кровавую распашку, Смелый сердцем, поскакал. Он забыл в пылу сражений, Сколько слез по нем текут, Сколько мук, тревог, волнений Здесь его вотще зовут! Посмотри: вблизи мелькнули Женский шаг и женский лик… Две руки к замку прильнули, Прозвучал условный клик… Где ж хозяин? Он далёко!.. Прочь идет она, с мольбой, Чтоб красавец черноокий Возвратился бы домой! 20 апреля 1844 Петербург

22. НАСИЛЬНЫЙ БРАК Баллада и аллегория

Посвящается мысленно Мицкевичу

Lascia ch’io pianga la dura sorte, E ch’io sospiri la libert`a! [49]

Старый барон

Сбирайтесь, слуги и вассалы, На кроткий господина зов! Судите, не боясь опалы,— Я правду выслушать готов! Судите спор, вам всем знакомый: Хотя могуч и славен я, Хотя всесильным чтут меня — Не властен у себя я дома: Всё непокорна мне она, Моя мятежная жена! Ее я призрел сиротою И разоренной взял ее, И дал с державною рукою Ей покровительство мое; Одел ее парчой и златом, Несметной стражей окружил, И, враг ее чтоб не сманил, Я сам над ней стою с булатом… Но недовольна и грустна Неблагодарная жена! Я знаю — жалобой, наветом Она везде меня клеймит; Я знаю — перед целым светом Она клянет мой кров и щит, И косо смотрит, исподлобья, И, повторяя клятвы ложь, Готовит козни, точит нож, Вздувает огнь междоусобья; И с ксендзом шепчется она, Моя коварная жена!.. И торжествуя, и довольны, Враги мои на нас глядят, И дразнят гнев ее крамольный, И суетной гордыне льстят. Совет мне дайте благотворный, Судите, кто меж нами прав? Язык мой строг, но не лукав! Теперь внемлите непокорной: Пусть защищается она, Моя преступная жена!

49

Позволь мне оплакивать тяжелую участь и повздыхать о свободе! (итал.). — Ред.

Жена

Раба ли я или подруга — То знает бог!.. Я ль избрала Себе жестокого супруга? Сама ли клятву я дала?.. Жила я вольно и счастливо, Свою любила волю я; Но победил, пленил меня Соседей злых набег хищливый. Я предана, я продана — Я узница, я не жена! Напрасно иго роковое Властитель мнит озолотить; Напрасно мщенье, мне святое, В любовь он хочет превратить! Не нужны мне его щедроты! Его я стражи не хочу! — Сама строптивых научу Платить мне честно дань почета. Лишь им одним унижена, Я враг ему, а не жена! Он говорить мне запрещает На языке моем родном, Знаменоваться мне мешает Моим наследственным гербом; Не смею перед ним гордиться Старинным именем моим И предков храмам вековым, Как предки славные, молиться… Иной устав принуждена Принять несчастная жена. Послал он в ссылку, в заточенье Всех верных, лучших слуг моих; Меня же предал притесненью Рабов — лазутчиков своих. Позор, гоненье и неволю Мне в брачный дар приносит он — И мне ли ропот запрещен? Еще ль, терпя такую долю, Таить от всех ее должна Насильно взятая жена?.. Сентябрь 1845 Дорогою, между Краковом и Веною

23. СЛОВА НА СЕРЕНАДУ ШУБЕРТА

Leise fliehen meine Lieder Nach der Heimat hin… [50]

Замолчи, не пой напрасно, Сладкий соловей! Мне тревожна, мне опасна Песнь любви твоей! Ах! была весна другая. Были прежде дни… Я жила, тебе внимая В томном забытьи. Лишь твои забьются трели В дремлющих лесах, — Выйду я… В глазах веселье, В сердце дрожь и страх… Звездный хор ярчей сияет В синеве небес; Белый ландыш расцветает В этот час чудес. И покуда не проснется Рдеющий восток И на долы не прольется День, как светлый ток,— Прелесть ночи с жадной страстью Пью душой моей… И поет мне песни счастья Сладкий соловей! Но волшебные мгновенья Сгинули как сон, Рай мой был одно виденье,— Быстро скрылся он! Уж не мил мне ландыш белый, Звезд я не люблю… Мне теперь какое дело Слушать песнь твою! 17 апреля 1846, понедельник. Во время одинокой прогулки

50

Тихо мои песни Летят к родному краю (нем.). — Ред.