Поэты 1880–1890-х годов

О Лохвицкой много говорили и писали, она появлялась на «пятницах» К. К. Случевского, часто выступала с чтением своих стихов на публичных вечерах в пользу Литературного фонда. Выступления Лохвицкой всегда проходили с шумным успехом, которому немало способствовало и ее личное обаяние. Хорошо знавший Лохвицкую И. Бунин относил свои воспоминания о ней к числу «самых приятных». Познакомились они в редакции «Русской мысли», куда принесли одновременно свои стихи. «И все в ней было прелестно — звук голоса, живость речи, блеск глаз, эта милая легкая шутливость…» Бунин подтверждает, что при жизни Лохвицкая «пользовалась известностью, слыла „русской Сафо“ (как, впрочем, многие русские поэтессы). Воспевала она любовь, страсть, и все поэтому воображали ее себе чуть ли не вакханкой, совсем не подозревая, что она, при всей своей молодости, уже давно замужем… мать нескольких детей, большая домоседка, по-восточному ленива: часто даже гостей принимает лежа на софе, в капоте, и никогда не говорит с ними с поэтической томностью, а напротив, болтает очень здраво, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью — все, очевидно, родовые черты, столь блестяще развившиеся у ее сестры, Н. А. Тэффи» [174] .

174

И. А. Бунин, Собрание сочинений, т. 9, М., 1967, с. 289.

В 1898 году вышел в свет второй том стихотворений Лохвицкой, а в 1900-м — третий, причем два первых тома были изданы заново. Отбирая наиболее удачные стихотворения из первых двух томов для выступления в концерте, сама М. Лохвицкая назвала следующие: «Спящий лебедь», «Так низко над зреющей нивой…», «Бывают дни», «Моим собратьям», «Предчувствие грозы», «Из царства пурпура и злата…», «Две красоты», «Как будто из лунных лучей сотканы…». Поэтесса считала эти стихотворения, как и десяток других из третьего тома, пьесами «мирного характера», годными «не только для юношества, но даже и для младенчества». «Я бы предпочла, — заключала Лохвицкая в письме к организатору концерта П. И. Вейнбергу, — чтобы Вы остановились на третьем томе: он выдержаннее и содержательнее первых» [175] .

175

ПД.

Популярность Лохвицкой к началу века была так велика, что фельетонисты писали на ее стихи многочисленные пародии; некоторые из них перепечатывались затем уже в качестве ее подлинных стихотворений, против чего ей приходилось выступать в печати [176] .

Последние тома произведений Лохвицкой (четвертый и пятый) вышли соответственно в 1903 и 1904 годах. Отделы мелких стихотворений в этих книгах занимали небольшое место. В последние годы жизни Лохвицкая писала в основном стихотворные драматические произведения на средневековые и библейские темы. Критика встретила их отрицательно, хотя в кругу близких ей поэтов ее талант по-прежнему вызывал сочувственный интерес [177] .

176

Несколько таких пародий было напечатано в журнале «Звезда» (1901, №№ 41, 43, 46). За эти стихотворения во многих журналах ополчились на нее и М. Лохвицкая вынуждена была заявить свой протест против очередной мистификации («Новое время», 1901, 5 ноября).

177

В упоминавшейся уже заметке «Памяти М. А. Лохвицкой» Н. Минский писал, что ее талант «не стоял на месте, а наоборот, развивался и совершенствовался. Еще не отказавшись окончательно от прежних мотивов, столь привлекательных молодою непосредственностью и безудержностью, Лохвицкая уже готовилась вступить в область новых вдохновений. В этом смысле последний, пятый сборник представляет особый интерес» («Новое время», 1905, 31 августа). К. Д. Бальмонт откликнулся на выход пятого тома небольшой рецензией, в которой писал: «Из напечатанных Лохвицкой книг наиболее удачными являются несомненно том 2-й и том 5-й. В них более выдержано общее настроение и больше отдельных стихотворений, доставляющих художественное наслаждение… В последнем томе Лохвицкая сделала большой шаг вперед в смысле… внесенья в свое творчество элементов импрессионизма» («Весы», 1904, № 2, с. 59).

Лохвицкая умерла в Петербурге 27 августа 1905 года от туберкулеза легких и похоронена в Александро-Невской лавре. В некрологе, ей посвященном, В. Брюсов заметил: «Для будущей „Антологии русской поэзии“ можно будет выбрать у Лохвицкой стихотворении 10–15 истинно безупречных» [178] .

567. САФО

Темноокая, дивная, сладостно-стройная, Вдохновений и песен бессмертных полна,— На утесе стояла она… Золотилася зыбь беспокойная, На волну набегала волна. Ветерок легкокрылый, порой налетающий, Край одежды широкой ее колыхал… Разбивался у ног ее вал… И луч Феба, вдали догорающий, Ее светом прощальным ласкал. Небеса так приветно над нею раскинулись, В глубине голубой безмятежно светло… Что ж ее опечалить могло? Отчего брови пасмурно сдвинулись И прекрасное мрачно чело? Истерзала ей душу измена коварная, Ей — любимице муз и веселых харит… Семиструнная лира молчит… И Лесбоса звезда лучезарная В даль туманную грустно глядит. Всё глядит она молча, с надеждой сердечною, С упованьем в измученной страстью груди — Не видать ли знакомой ладьи… Но лишь волны грядой бесконечною Безучастно бегут впереди… 3 декабря 1889

178

В. Брюсов, Далекие и близкие, М., 1912, с. 148.

568. ПЕСНЬ ЛЮБВИ

Хотела б я свои мечты, Желанья тайные и грезы В живые обратить цветы,— Но… слишком ярки были б розы! Хотела б лиру я иметь В груди, чтоб чувства, вечно юны, Как песни, стали в ней звенеть, — Но… порвались бы сердца струны! Хотела б я в минутном сне Изведать сладость наслажденья, — Но… умереть пришлось бы мне, Чтоб не дождаться пробужденья! 1889

569. «Да, это был лишь сон! Минутное виденье…»

Да, это был лишь сон! Минутное виденье Блеснуло мне, как светлый метеор… Зачем же столько грез, блаженства и мученья Зажег во мне неотразимый взор? Как пусто, как мертво!..И в будущем всё то же… Часы летят… а жизнь так коротка!.. Да, это был лишь сон, но призрак мне дороже Любви живой роскошного цветка. Рассеялся туман, и холод пробужденья В горячем сердце кровь оледенил. Да, это был лишь сон… минутное виденье… Но отчего ж забыть его нет сил? 27 января 1890

570. «Зачем твой взгляд, и бархатный, и жгучий…»

Зачем твой взгляд, и бархатный, и жгучий, Мою волнует кровь — И будит в сердце силою могучей Уснувшую любовь? Встречаясь с ним, я рвусь к тебе невольно, Но страсть в груди давлю… Ты хочешь знать, как сладко мне и больно, Как я тебя люблю? Закрой глаза завесою двойною Твоих ресниц густых — Ты не прочтешь под маской ледяною Ни дум, ни чувств моих! 1890

571. «Если б счастье мое было вольным орлом…»

Если б счастье мое было вольным орлом, Если б гордо он в небе парил голубом, — Натянула б я лук свой певучей стрелой, И живой или мертвый, а был бы он мой! Если б счастье мое было чудным цветком, Если б рос тот цветок на утесе крутом, — Я достала б его, не боясь ничего, Сорвала б и упилась дыханьем его! Если б счастье мое было редким кольцом И зарыто в реке под сыпучим песком,— Я б русалкой за ним опустилась на дно, На руке у меня заблистало б оно! Если б счастье мое было в сердце твоем,— День и ночь я бы жгла его тайным огнем, Чтобы, мне без раздела навек отдано, Только мной трепетало и билось оно! 20 января 1891

572. ЗМЕЙ ГОРЫНЫЧ

Сжалься, сжалься, добрый молодец! Кто бы ни был ты, спаси меня! Ох, высок зубчатый терем мой, Крепки стены неприступные!.. Я росла-цвела в семье родной Дочкой милой, ненаглядною; Полюбил меня Горыныч-Змей Страстью лютою змеиною. Полюбил меня, унес меня В дальний край за море синее, Словно пташку в клетку тесную — Заключил в неволю тяжкую… Я уснула беззаботная В светлой горнице девической, Пробудилась — изумилася И глазам своим не верила. На спине железной чудища Я неслась, как легкий вихрь степной, Над горами, над оврагами, Над пучинами бездонными. Подо мной ширинкой пестрою Расстилалися луга-поля, Извивались реки быстрые И шумел дремучий, темный бор. Надо мною звезды частые Робко светили, пугалися, На меня смотрели жалостно И давались диву-дивному. А Горыныч-Змей летел-свистел, Изгибая хвост чешуйчатый, Бил по воздуху он крыльями, Сыпал искрами огнистыми. Он примчал меня, спустил меня Во дворец свой заколдованный, Обернулся статным молодцем И взглянул мне в очи ласково… Как наутро я проснулася, Обошла покои чудные, Много злата, много серебра В сундуках нашла я кованых. Убралась я золотой парчой, В алый бархат нарядилася, Нитью жемчуга бурмитского Перевила косу русую… Да как вспомнила про отчий дом, Про житье-бытье привольное — Заломила руки белые, Залилась слезами горькими. Ах, на что мне серьги ценные, Бусы — камни самоцветные? Не верну я воли девичьей, Не узнаю сна покойного! Не встречать уж мне весну-красну В хороводе пеньем-пляскою, Не ласкать мне мужа милого, Не качать дитя любимое. День от дня всё чахну, сохну я, Давит грудь мою печаль-тоска… Истомил меня проклятый Змей, Сердце бедное повызнобил!.. Чу!.. Летит он!.. слышу свист его, Вижу очи искрометные… Пропадай же, грусть постылая, Дай душе моей натешиться!.. Будут жечь меня уста его Жарче зноя солнца летнего, Распалит он сердце ласками, Отуманит разум чарами… Добрый молодец, прости-прощай! Проходи своей дорогою: Не хочу я воли девичьей, — Мне мила теперь судьба моя! 22 января 1891

573. ЭЛЕГИЯ («Я умереть хочу весной…»)

Я умереть хочу весной, С возвратом радостного мая, Когда весь мир передо мной Воскреснет вновь, благоухая. На всё, что в жизни я люблю, Взглянув тогда с улыбкой ясной, Я смерть свою благословлю — И назову ее прекрасной. 5 марта 1893

574. ЧЕРНЫЙ ВСАДНИК

«Девицы, что за стук я слышу? Милые, что я слышу?» — «Слышен конский топот, Раздается в поле». «Девицы, кто же в поле едет? Милые, кто там скачет?» — «Мчится черный витязь, Сам бледнее смерти». «Девицы, отчего ж он бледен? Милые, что так бледен?» — «От тоски по милой, От разлуки с нею». «Девицы, что ж он в дверь стучится? Милые, что стучится?!» — «По твою ли душу, По твою ль младую». «Девицы, умирать так страшно! Милые, ох, так страшно!» — «Кто любил до гроба, Тот сильнее смерти!» 17 сентября 1893 Москва