Поездка в Россию. 1925: Путевые очерки
Шрифт:
Был час перед рассветом. Сквозь серо-голубой туман было видно, как ночные сторожа зажигают утренние костры, как прямо к небу поднимается дым, слегка колеблющийся и словно бы разведенный влажными потоками утреннего воздуха. Огни на паровозе еще не были погашены. Локомотив с двумя слепящими прожекторами мчался по холмистой местности мимо сосновых лесов и раскорчеванных полян. На свинцовом фоне серого предутреннего колорита, наш поезд с оранжевыми ярко освещенными окнами напоминал летящий в пространстве трактир, где ранним утром все еще пьянствуют и жгут огни. Ведь станции, города и участки леса в оврагах и промоинах, мимо которых мы проезжали, еще продолжали спать. На попадавшихся по пути вокзалах зевали невыспавшиеся, с лицами, испачканными черной сажей, угольщики и истопники, разбуженные грохотом экспресса. В окнах вокзальных ресторанов мелькали официанты, которые подметали полы и стелили белые скатерти, ставя на них сладости и апельсины. На параллельных путях время от времени возникали окутанные облаками пара локомотивы разных моделей, все в полосах красных и зеленых ночных сигнальных огней, в фейерверках огненных искр, словно взбесившиеся черные мамонты. Вот уже два часа я вертелся на месте, безуспешно пытаясь свернуться в клубок, закрыть глаза и заснуть хоть на две-три минуты. Передохнуть. Бывают такие состояния нервного напряжения, когда человек, выбитый из колеи бодрствованием, движением, голосами, обилием впечатлений, не может пробиться через пестроту разнородных впечатлений к сколько-нибудь существенной мысли.
Чувствуешь, что на дне круговорота событий где-то должна спокойно лежать круглая плоскость осознанного, но никак не можешь в нее всмотреться и разглядеть отражение
Был тот утомительный предрассветный час, когда все спящие в душных и неубранных купе мучаются, то ли спят, то ли не спят, и зевают, искажая свои лица уродливыми гримасами. Бред свинцового полусна принимает одномерные колеблющиеся очертания; попутчики дремлют или храпят, а в коридоре кто-то громко разговаривает, и в его словах вам чудятся нотки тревоги. Все предметы кажутся твердыми, крепкими и остроконечными. Жесткие подушки дерут кожу щек, а закрашенный четырехугольник окна позвякивает, и мимо пролетают паровозы, стволы деревьев, телеграфные столбы. Жизнь идет своим чередом, но нервы сдают, и картина действительности постепенно мутнеет, а вещи растворяются и переползают в символы. Мысли уже не связываются воедино, связи ослабевают, и все вертикали расплываются в некую сонную и равнодушную плоскость усталого безразличия. Вместо человека, который куда-то едет, о чем-то думает и чего-то хочет, пассажир валяется вспоротым мешком, который механически трясется в ритме тряски вагона, а его спутник напротив кажется ему телом без головы, его снятый пиджак — декоративным пятном, и это чудище кого-то душит, а удушаемый испускает гортанью невнятные звуки и хрипы.
По шоссе параллельно путям пронеслись человек десять велосипедистов, мужчин и женщин; из невысокого облачка серой пыли, прибитой росой, донесся лай маленькой черной собачонки. Пес рассердился на паровоз и попытался его облаять с насыпи, а потом, поджав хвост, кинулся вслед за велосипедистами.
Слева и справа оставались незнакомые города, пребывавшие в полусне воскресного рассвета, когда при свете еще не погашенных зеленых газовых фонарей тени кажутся такими синими и резкими. Скорый поезд, грохоча, несся по железным мостам, мимо вокзалов и пригородов, слева и справа гремели разноцветные заборы, исписанные крупными буквами с названиями предприятий и картелей, мчался вдоль забетонированного русла грязно-серой реки, на которой покачивались черные, пропитанные дегтем грузовые баржи. Босоногие матросы возились на этих огромных лодках, поливая их ведрами грязной воды. Газовые заводы и фабрики грелись под первыми яркими лучами солнца. Их дворы, огороженные красными кирпичными стенами, что делает их похожими на внутреннюю территорию тюрьмы или бойни, зияли пустотой. Катера в каналах, мосты, запертые церкви в незнакомых, чисто выметенных городах — все казалось серым и замызганным при розовато-зеленоватом свете дня, разгоравшегося на востоке из тумана под радостный щебет птиц.
Хорошо лететь на таком железном тангенсе с красными фонарями в воскресное утро! Города еще спят, только там и сям открываются стеклянные двери какой-нибудь распивочной, и издерганные нервы выпившего человека так ласкает тишина улицы и легкие порывы прохладного ветерка в кронах деревьев. Бледный как полотно, он оборачивается вслед паровозу и печально и меланхолично провожает поезд слипающимися глазами. А вот на чердаке пятиэтажного дома кто-то открывает застекленные окна мастерской художника и вдыхает свежий утренний воздух. В таком ателье под крышей, конечно, душно, там стоит резкий запах скипидара, а от натянутых полотен пахнет красками. Всюду смятые куски пестрых тканей, ширмы с вытканными на них неправдоподобными, похожими на веера тропическими бабочками, шелковые женские шарфы, испускающие теплые интимные ароматы, издалека доносится звон колоколов, — художник где-то под крышей, на высоте шестого этажа устало прикрыл глаза и в полудреме прислушивается к стуку проносящегося под его мансардой паровоза.
А теперь, в одно и то же мгновение на рассвете дня, начинается во всех этих незнакомых городах симультанное движение, то там, то тут слышатся голоса продавцов газет, выкрикивающие их названия, — страницы газет еще жирные, пахнущие краской и маслом ротационных машин. На бесчисленных железнодорожных линиях грохочут поезда, направляясь под стеклянные своды Анхальтербанхоффа [247] , поднимают пыль велосипедисты, направляющиеся на воскресную прогулку, на трепещущих ветвях под теплым весенним солнцем распускаются почки. В грохоте колес и трамвайных звонков с каждой минутой нарастает прилив жизни, и вот уже по вымощенным гранитом улицам начинают ползать черные двуногие существа, трепещут флаги на футбольных соревнованиях, волнуются и гудят политические митинги в парках. Что представляет собой на таком массивном фоне событий один единственный, никому не известный, совершенно второстепенный индивидуум, находящийся здесь проездом, по касательной, тангенсом? Стоя у окна стремительно несущегося поезда и наблюдая извне массу происходящих событий в неизвестных мне городах вдоль железной дороги, я, как никогда раньше, ощутил всю методологическую несостоятельность субъективного взгляда на вещи. Субъект, индивидуум исчезает, как неизвестный пассажир вместе со скорым поездом, а жизнь продолжается и развивается согласно своим глубинным, тяжким законам. Целых восемьдесят лет тому назад один индивидуум вот так же ехал в Германию, и вот как он воспел Кёльнский собор:
247
Анхальтербанхофф — в начале XX в. известный вокзал в Берлине, на который прибывали поезда в основном с юго-востока Германии и из Австрии.
Он ступал по мостовым этих городов вместе с воображаемым палачом, который рубил головы призракам императоров, и насмехался над черно-красно-золотым флагом:
Огромное знамя, расписано всё По золоту черным и красным [248] .Но вот и теперь, восемьдесят лет спустя, все осталось по-прежнему. И сегодня таможенники на прусской границе.
248
Цвета династии Габсбургов.
Я вспомнил Гейне (у которого до сих пор нет памятника), припомнил бесконечно ведущиеся в немецкой политической жизни споры за и против черно-красно-золотого флага, все еще актуальные и по сей день, и мне стало скучно и грустно. Таможенники остались, границы остались, люди, системы — все осталось без изменений, а ведь сколько разных индивидуумов проехало по этим городам и растаяло, как соломонов дым на ветру. О, суета сует! — Это касается только субъективного взгляда.
Великое время ожиданий в интервале с июля тысяча восемьсот тридцатого до февраля и марта сорок восьмого — светлый романтический период мечтаний и надежд, когда европейские индивидуумы были убеждены, что расстояние между замыслом и его реализацией гораздо короче, чем оно оказалось на самом деле. Придуманная ими баллистика революции обнаружила свою несостоятельность. Ведь крепости, под стенами которых гремели пушки революционеров сорок восьмого года, не сдались до сих пор. Гейне в то время дружил с Марксом, и влиянию Маркса можно приписать следующие стихи:
Мы новую песнь, мы лучшую песнь Теперь, друзья, начинаем! Мы в небо землю превратим, Земля нам будет раем.В то время Бакунин [249] жил в Дрездене под фамилией Элизар (Жюль Элизар), и под этим псевдонимом он писал следующее: «В самой России, в этой бескрайней занесенной снегами стране, которую мы так мало знаем, но которой предстоит великое будущее, в самой России собираются тяжелые черные тучи, и это предвещает бурю. Душно, и в воздухе висит гроза».
249
Бакунин, Михаил Александрович (1814–1876) — теоретик анархизма, один из идеологов народничества.
В это время Достоевский был бунтовщиком, а Шопенгауэр страшно переживал по поводу успехов Гегеля. Тогда прокладывались первые железные дороги, и никто (за исключением, может быть, лирических поэтов) не догадывался, что появление этих железных рельсов означает огромный шаг вперед в экономической революции. Либих организовал первую химическую лабораторию, Гумбольдт толковал законы природы, а Бёрне, Фрейлиграт, Лаубе, Бюхнер [250] и многие другие подрывали авторитет феодальной, а вместе с тем и буржуазной, власти. Это было время Маркса, Штирнера, Фейербаха, Штрауса, время светлой «Молодой Германии» [251] , и с тех пор сменились носители власти, но напряженность между противостоящими общественными силами осталась все такой же обостренной, безумной и анархичной. Ни порядка, ни координации. Всюду хаос, насилие, все туманно и болезненно.
250
Бёрне (B"orne), Людвиг (1786–1837) — немецкий публицист и литературный критик. Автор антинационалистических памфлетов. Один из идеологов литературного движения «Молодая Германия». Вдохновлялось Июльской революцией 1830 г. во Франции и идеями самого Л. Бёрне. Фрейлиграт (Freiligrath), Фердинанд (1810–1876) — немецкий поэт. Лаубе (Laube), Генрих (1806–1884) — журналист, публицист, в 1849–1867 гг. — директор венского Бургтеатра. В молодости — приверженец «Молодой Германии». Бюхнер (B"uchner), Георг (1813–1837) — немецкий писатель. Автор прокламации, начинающейся со слов «Мир хижинам, война дворцам!».
251
Маркс (Marx), Карл (1818–1883) — мыслитель и общественный деятель. Разработал принципы т. наз. «материалистического понимания истории». Выдвинул предположение о неизбежности гибели капитализма и перехода к коммунизму в результате пролетарской революции; Штирнер (Stirner), Макс (наст. имя Шмидт, Каспар) (1806–1856) — немецкий философ-младогегельянец, теоретик анархизма; Фейербах (Feuerbach), Людвиг (1804–1872) — немецкий философ. Рассматривал религию как отчуждение человеческого духа, источник которого — чувство зависимости от стихийных сил природы и общества. Основу нравственности усматривал в стремлении человека к счастью; Штраус (Strauss), Давид Фридрих (1808–1874) — немецкий философ-младогегельянец и теолог.
Моими попутчиками были два профсоюзных деятеля, чиновника социал-демократического партийного аппарата Шейдемана — Носке [252] , и мы с ними проговорили всю ночь, а под утро они заснули и стали храпеть, усталые и измученные, как апостолы в Гефсиманском саду. Они возвращались из Вены, с большого международного профсоюзного съезда Амстердамского Интернационала [253] , и были под впечатлением города, речей, огромной демонстрации масс перед парламентом, когда более ста тысяч зонтиков продефилировали перед делегатами съезда, стоявшими на лестнице австрийского парламента. Всю ночь мы говорили о политике, о социализме, о захвате власти. Мне, человеку импульсивному, был непонятен их тезис о том, что класс, который растапливает тысячи и тысячи паровых котлов, который держит в своих руках все средства сообщения, производство, пароходы, электростанции, товары, заводы, — то есть все основание государственной машины, — что такой класс все еще не готов взять в свои руки и кормило самой машины. Говорили между прочим и о судебном процессе Николаи против Виламовиц-Моллендорфа [254] , и я сообщил моим спутникам новый для них факт, что Николаи хотел во время войны стать профессором медицинского факультета Загребского университета, но его кандидатура была отклонена.
252
Шейдеман (Scheidemann), Филипп (1865–1939) — один из лидеров СДП Германии. В феврале — июне 1919 г. — глава правительства; Носке (Noske), Густав (1868–1946) — рабочий — деревообделочник, впоследствии деятель правого крыла СДПГ. Сыграл значительную роль в подавлении революции в Германии в 1918 г. Несет ответственность за убийство К. Либкнехта и Р. Люксембург. В феврале 1919 — марте 1920 гг. — военный министр. После организованного правыми Капповского путча был вынужден уйти в отставку.
253
Амстердамский Интернационал — Амстердамский Интернационал профсоюзов, образован в 1919 г., куда советские профсоюзы приняты не были. В отечественной литературе 1919–1991 г. назывался исключительно «реформистским». В противовес ему в 1921 г. в Москве был создан Красный Интернационал профсоюзов (Профинтерн). Несмотря на жесткую полемику, в 1922–1924 гг. руководство РКП (б) и Коминтерна предпринимало усилия по объединению различных международных рабочих организаций. В частности, 2–5 апреля 1922 г. в Берлине состоялась конференция трех Интернационалов — воссозданного в феврале 1919 г. II Интернационала (Э. Вандервельде, Р. Макдональд, Т. Стаунинг и др.), 2 1/2 (Международного рабочего объединения социалистических партий — Ф. Адлер, О. Бауэр, Ю. Мартов и др.), основанного в феврале 1921 г. в Вене, и Коммунистического Интернационала. На III конгрессе Профинтерна (8–22 июля 1924 г.) обосновывалась мысль о проведении объединительного международного конгресса профсоюзов. В октябре 1924 г. И. Сталин отмечал: «Не следует забывать, что Амстердам объединяет не менее четырнадцати миллионов профессионально организованных рабочих. Думать о том, что можно будет добиться в Европе диктатуры пролетариата против воли этих миллионов рабочих — значит жестоко заблуждаться… Поэтому задача состоит в том, чтобы завоевать эти миллионные массы на сторону революции и коммунизма, освободить из-под влияния реакционной профсоюзной бюрократии или, по крайней мере, добиться того, чтобы они заняли в отношении коммунизма позицию благожелательного нейтралитета».
254
Николаи (Nicolai), Георг Фридрих (1874–1964) — ученый, кардиолог и социолог, один из самых известных германских пацифистов. Автор книги «Биология войны». В октябре 1914 г. вместе с А. Эйнштейном написал манифест, призывающий ученых Европы выступить против (Первой мировой) войны — «Aufruf an die Europ"aer» («Воззвание к европейцам», продиктованный 93 угнетенными деятелями культуры). Их противниками был опубликован другой манифест — «Aufruf an die Kulturwelt» («Воззвание к культурному миру»). После окончания войны — один из создателей «Союза мира против участников войны» (1919–1926), а также более широкого движения «Войне — „нет“ — навсегда!» (1919). Первоначально эти организации пользовалась значительной поддержкой. Настаивал на признании полной и исключительной вины Германии за развязывание Первой мировой войны. Виламовиц-Моллендорф (Wilamowitz-Moellendorf) был ректором Берлинского университета и принадлежал к многочисленным и влиятельным кругам, недовольным Версальским мирным договором. Берлинский сенат выразил недовольство «политическим поведением» Г. Ф. Николаи, который сблизился с левыми социал-демократами и коммунистами.