Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

₁₈₉₆

ЯКОБ ЛИЙВ (1859–1938)

ФЛЮГЕР

На гору, на самую верхушку, Флюгер приспособили, вертушку. Там его податливое тело Ветерком крутило и вертело. Флюгер сверху объясняет гордо, Флюгер сверху надрывает горло: — Гляньте, как земля и небо дружно Вертятся вокруг меня послушно! Все летит, кружится, мчится мимо — Я один на месте недвижимо; Сколько б ни менялись поколенья — Одного держусь я направленья!

₁₈₉₄

ЯКОБ ТАММ (1861–1907)

КОРЧМА

Эту ветхую избушку Ветер набок повалил: Удержать ее на месте У подпорок мало сил. Упадая, на соседку — На корчму — взглянула зло. Будто та была виною, Что избе не повезло.

₁₈₈₂

ЗА ПРЯЖЕЙ

Сяду с пряжей у оконца, Буду прясть я за двоих. Прыгай, вейся, веретенце, В пальцах девичьих моих! В дверь тихонько мать заглянет, Слыша шум веретена, И хвалить не перестанет Дочь-помощницу она. Дать кудель такой не жалко. А когда отец придет — Купит дочери он прялку, Пусть побольше напрядет!

₁₈₈₃

КАРЛ ЭДУАРД СЁЭТ (1862–1950)

ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО

Там, где кончается простор Полей и луговин, Помещичий чернеет бор, Подняв зубцы вершин. На горке, в глубине лесной, Стоит разбитый дом И, кажется, во тьме ночной Нам шепчет о былом. А в ночь Купалы каждый год Тут слышен тихий шаг, Как будто сызнова идет На барщину батрак. Зари полоска в полусне Сверкает серебром, И все в глубокой тишине Покоится кругом. Но вот по воле тайных сил, Прервав свой вечный сон, Выходят тени из могил, Идут со всех сторон. Берутся тысячи за труд. Проворно при луне С камнями, с ведрами снуют В полночной тишине. Надсмотрщик ходит взад-вперед, И плетка на ремне. Он грубым голосом орет В полночной тишине. Так в полумгле часов ночных Работают спеша, И часто горьким плачем их Терзается душа. А в замке пир. Вино рекой Струится и кипит. Как видно, тоже в час ночной Род рыцарей не спит. Тут скачет мертвых хоровод — Все рады танцевать, А тех, что утомились, ждет Роскошная кровать. И долго рыцарь ест и пьет, И долго пир шумит. И батраки полны забот, Ворочают гранит. Когда же запоет петух, То меж нагих руин В смятении за духом дух Исчезнет в миг один.

₁₈₈₆

ВОРОВСТВО

Ах, поймать необходимо вора страшного — ту, что проезжала мимо дома нашего. Укатила вмиг девчонка вдаль с поклажею, удручен я, огорчен я этой кражею. Догоните, кто в соседстве, парни ловкие, чтоб свое забрал бы сердце у воровки я!

БОЛЬНЫЕ ГЛАЗА

Молодой я, а здоровья нет — я страдаю, мучаюсь глазами; ох, легко ли много-много лет жить больному, посудите сами? Я куда ни направляю взгляд, как ни бьюсь я с ним, а все без толка: я — косой, мои глаза косят и глядят на хутор Тэйстре только. Я, не видя, за сохой хожу, всех смущая пахотой плохою, я порой пашу через межу, я в канаву падаю с сохою, спотыкаюсь, всех вокруг смеша; болен я… И кто мне взгляд отводит к хутору, где, страсть как хороша, дочка Тэйстре так проворно ходит?

ЮХАН ЛИЙВ (1864–1913)

О ВРАГАХ

Мудрец великий учит: «Воздайте добром за вред, который вам творят». Но я скажу: «Гадюк уничтожайте — несовместимы доброта и яд!» Не победить вовеки принужденья, коль не пойти ему наперекор. Насилью, что не знает снисхожденья, одна лишь сила может дать отпор.

РАНО

Рано ушел я из дома родного… Песни забытые детства былого, я вас давно не пою. Бури меня как тростинку согнули, и заглушили жестокие бури песенку детства мою. Бури с родными меня разлучили, слабые песни мои заглушили, и потерял я покой. И не свершилось так много, так много! И протянулась по жизни дорога, переплетаясь с тоской.

₁₈₉₄

ГРУСТНА ТВОЯ РОДИНА

Грустна твоя родина, да и ты уже изнемог от ноши. Уже в голубую страну мечты тебе не попасть, но, может, звезда твоя в небе тогда блеснет, когда ты сойдешь в могилу. Постигнет все думы твои народ, постигнет душой их силу. Они оживут, чтоб творить и звать и вдаль пролагать дороги, чтоб радостью и красотою стать в дому поколений многих.

₁₈₉₄

Я МНОГО ЦВЕТОВ СОБРАЛ БЫ…

Я много цветов собрал бы, я пояс бы сплел — пускай в одно бы связал тот пояс тебя, мой несчастный край! Я взял бы лазурь у неба, лучи бы у солнца взял — лучами, лазурью, солнцем в одно бы тебя связал. Я взял бы любовь и верность, я честность бы взял — пускай они бы в одно связали тебя, мой несчастный край! Я кровные узы взял бы и братство сердец — пускай они бы в одно связали тебя, мой несчастный край!

₁₈₉₅

УЛЫБНИСЬ!

Ты — мое солнце, ты — моя тьма, ты — моя гибель, ты — смерть сама. — Но солнце не губит, мой друг… Очнись! — Не спорь, любимая! Улыбнись!

_{Декабрь 1895}

ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР

Сердце твое исцелю я! — ветер июльский сказал мне. Стал он выстукивать нежно, стал тормошить меня слушать, недуг выискивать скрытый. Тайную боль обнаружив, все узелки распустил он, поцеловал меня в губы, в лоб и в глаза и, погладив, снова связал мое сердце бархатными руками. Так врачевал он больного и ласково гладил, покуда не разогнал без остатка в сердце — заботу и горечь — в душе.