Поэзия социалистических стран Европы
Шрифт:
ТРЕВОГА
Мне день и ночь покоя не дает
Мой черный человек…
Как мне петь и возможно ли это?… Человек – черной ночи чернее - над душою моею, над нею. Я засну – он во сне до рассвета. Десять раз я его убиваю, с ним сражаюсь, упорно, бессменно. Но когда я глаза открываю, исчезает мой враг неизменно. Где он? В пламени вечного ада? Где он? Кто он? Чего ему надо? Может, сгинул? А может, не сгинул? Невидимкой прикинулся грубо, не оставил меня, не покинул, стал рукою ближайшего друга. Может быть, за моею спиною он идет, ожидая мгновенья заползти в мою душу змеею, отравить ее ядом безверья? Я не знаю о том. Я не знаю. Но дыханье его ощущаю. Революция! Ты моя доля. Ты – волненье мое молодое. Как во время войны, как в сраженье,Бенчо Обрешков (Болгария) Первый день рождения 1962 г.
помоги неОСЕННИЙ ОПТИМИЗМ
И этот ветер без пощады, и этот дождь, и эта грязь, и этот шелест листопада, и эта давняя боязнь. Перед осенним мокрым тленьем, перед приходом холодов, перед умолкшим птичьим пеньем - не потрясение основ, а лишь трехмесячная встряска и – не оправдана опаска. А мы свой добрый опыт спросим, и он нам даст ответ прямой, что, мол, зима прогонит осень, весна расправится с зимой. И снова буйное кипенье начнется всюду по земле, в крови, в речах, в воображенье, броженье соков в пряной мгле. В ветрах надежных устремлений падут кипучею весной обломки старых представлений перед зеленой новизной. Бесценной влагой жизнь струится, людской кипит водоворот, и ветка каждая стремится нам подарить желанный плод. ПЕНЬО ПЕНЕВ
* * *
Если б был я энергией, верой, если б ветром меня не гнуло, ты бы, Родина, отдохнула от труда и заботы вечной. Я огромной работой жил бы, рушил горы, не зная праздности. Я бы двигал одною радостью все станки твои и машины! Я б гордился своею долей, дал бы воду полям иссохшим. И светила бы вера, как солнце, в каждой лампочке, в каждом доме. * * *
Родина, Родина – матушка милая, дым от родного огня! Не разделить никакою силою, не оторвать тебя от меня. Родина, Родина - имя высокое. Мирная, радостная страна. Сердцем любовь моя проголосована, разумом-штабом утверждена. Кончатся реки, высохнет море, солнце укатится в небытиё. Будет сиять справедливо и мощно имя сверкающее твое! Просто любить тебя - малая малость! Надо еще, чтоб любила и ты! Вот почему я мучаюсь, маюсь. Вот почему я страшусь суеты. Вот почему я ни часа не медлю - долг мой великий покрыть не могу! Я отдаю тебе все, что имею, и все равно остаюсь в долгу! АНДРЕЙ ГЕРМАНОВ
ВЫРУБКА ЛЕСА
Сквозь ясени, прекрасные и в старости, словно в сраженье лесорубы шли, и ноздри раздувалися от ярости. Был голод. Не хватало им земли. Кричали и сверкали топорами и вырубали просеки свои. Телеги, нагруженные стволами, в земле прокладывали колеи. Стволы? Валы из трупов! Ведь беда по дереву бьет, как по человеку, и замолкают гнезда навсегда, и птицы здесь не запоют вовеки. Великий лес неспешно отступал… Пила пилила, выжигало пламя, и землю оголял великий пал, и пепел пал над новыми полями. А плуг меж пней попер вперед упорно, на просеке свой оставляя след, и густо падали живые зерна с мечтой про хлеб, про хлеб, про хлеб! Лишь ясени, без малого столетние, оставленные кое-где, вздымали сучья, словно бы в молении, величественные и в беде. Стальной топор железную их плоть не смог рассечь, прогрызть и побороть. Их древнегреческая колоннада вещала, аргументы все поправ, что красоты голодному – не надо и что голодный - даже в этом - прав! * * *
Я шумный мир опротестую - от суеты до слухов,- весь. Люблю случайную, простую, неподготовленную вещь. Случайный тост в углу случайном с едва знакомым на пути. Вздох, после странного молчанья вдруг вырвавшийся из груди. Случайный путь, случайный поезд - ночной, неведомо куда, который движется, как повесть, не завершаясь никогда. Случайно брошенное слово, вино в прохладной глубине,- все это, преломляясь, снова поет во мне, живет во мне… Внезапные простые вещи! А я им радуюсь, ценя. Они как гости, в час зловещий вдруг посетившие меня. И как мне их не славить, если я рядом с ними молодел, в них находил слова для песни и силу в самый трудный день! Пойду – небрежный и печальный, вздохну легко, взмахну рукой - не
преходящий, не случайный. Случайны вещи. Я - другой! ЛЮБОМИР ЛЕВЧЕВ
КРЫШИ
Б. Райнову
Был дедовский дом старинный крыт крышей из плит тяжелых. И я даже помню – на крыше росла какая-то травка… – Где, - вопрошаю,- дедовский дом старинный? Мне отвечают: разрушился сам собою. – Смотри,- говорят,- из плит этой крыши отличнейший получается тротуар! …О да, конечно, плиты – они те же, Но я не верю, будто сам собою тот дом разрушился,- нет, я не верю! То был добротный дом - простой, удобный, напоминавший чем-то человека. Однако он страдал дефектом тем же, что и весь прочий дедов мир старинный,- тяжёлая, из плит тяжелых, крыша, да только нет фундамента в основе! Итак, выходит, дом разрушен не был, а просто тихо он ушел под землю, по крышу самую он в землю опустился. По этим плитам я хожу сейчас, как кошка. И дым самшитовый над трубами витает… А там, внизу,- в той древней Атлантиде,- осталось все таким же, как когда-то. Очаг пылает. Булькают бобы. И мой отец - он мал еще - улегся на бабушкины теплые колени, а та его укачиваетз – Спи, ты слышишь, там упырь по крыше ходит!… И слушает испуганно отец. Он слышит. (То мои шаги по крыше.) И вздрагивает он. И засыпает… А я все топаю себе по тротуару. Чертовски трудно создавать такие крыши, что мог бы выдержать затем фундамент века. Надстройка (как сказал бы Маркс) - надстройка базис раздавить не может! И мы,- мы, те, кто пишем,- мы должны придумать что-то верное весьма и чтобы в нем правдиво все и прочно… Мне кажется, уже по нашей крыше проходит кто-то легкою походкой. И прорастают молнии, подобно могучим крыльям за его спиной.БАЛЛАДА ОБ УСТАЛЫХ ЖЕНЩИНАХ
Вот усталые женщины на остановке возле завода, словно любовника, опаздывающего на свиданье, поджидают автобус. Холодные сумерки. Неоновое известье вспыхивает в определенной точке. От столба к столбу сообщается: Дорога будет серебряной. Дорога будет серебряной. Дорога будет серебряной. До конца маршрута. И вот серебряные усталые женщины. Настолько усталые, что нет даже силы, чтобы быть красивыми. Потому что сеяли квадратным ситом. Потому что месили хлеб из бетона. (Пыль серебрится в их волосах.) А затем… Потому что они начистили небо. Потому что они накормили солнце и уложили спать… Подходит автобус и уносит их в душных своих объятьях. Они засыпают стоя. Покачиваются. Улыбаются… Матери нового дома, матери всей Вселенной, я целую ваш сон, которого вы не вспомните. ИЗ ВЕНГЕРСКОЙ ПОЭЗИИ
ЭНДРЕ АДИ
СУДНО, КОТОРОЕ ПРОДАЕТСЯ
Продается судно! Расшаталась мачта, перегнили снасти, Словом – сколько хочешь всякого несчастья. Продается судно! Починить не трудно – корпус все же прочен; Хозяин измучен – надоело очень! Продается судно! Было это судно доброе, как видно; Снова выйти в море на таком не стыдно! Продается судно! Сотни раз то судно море штурмовало, В тысяче Вселенных судно побывало! Продается судно! Кто грехов прекрасных хочет безрассудно, Тот, завороженный, и взойдет на судно! Продается судно! Видно, в путь отважный хочет оно снова, Нового желает рулевого! Продается судно! Это судно годно в чудный путь до ада. Продается судно хоть дороговато, а купить бы надо! НЕСЕМСЯ В РЕВОЛЮЦИЮ
Жандармы-псы на нашу шею В последний раз сейчас насели, Все решено! Ликует сила, Она сегодня в каждом теле. Эх, дружно вспахан, обработан Он, полный рабством, кровью, потом, Простор венгерский, бедный, скорбный… Не медлите с переворотом! Здесь, чтоб весна не наступила, Бросали смерть, во время сева; И все же нынче на Дунае Всего буйнее всходы гнева. У нас на гибельном рассвете Сильней, чем где-нибудь на свете,- Как узник, рвущийся к свободе,- Провидцы жизни, всходы эти! Куда ни взглянешь – видишь взрыва Божественное состоянье. Кто жив, тот мечется в тревоге, А умирает – в ликованье. Горим мы грешным древним жаром; И всюду над порядком старым Мы видим: новое восстало, И ореол его – пожары. Все сбудется! Судьбу любите И поджигателя любите - Безумца гестского, который Дрянь как мадьяр и как правитель, И он знак времени! Над кучей Господской Гуннии вонючей Он встал и, чтоб ее обуглить, Струит в нее состав горючий. Вонь Вены, спесь аристократов, И униженье, и жандармы… Смирить нас? Нет такого бога! Жар в жилах превратим в пожар мы. Кой-кто еще неузнаваем, Друг друга мы в лицо не знаем И путаем. Но пламень мщенья И очищенья раздуваем! Еще течет вечерний рокот И свежие рассветы веют Там, на проспектах Будапешта… А в сельских недрах гневы зреют. Земля осядет при ударе; Услышим все, что не слыхали,- Мадьяров лютое проклятье И в летнем зное, и в пожаре! Вот он идет в пустыню нашу, Святой посланец бога, дьявол! У Революции на ложе, Геройском, брачном и кровавом, Мы были девственны… Очнемся! Проснулась кровь. Кипит огнем все! Молчание. Никто не дрогнет. Мы в Революцию несемся!
Поделиться с друзьями: