Поговорим
Шрифт:
– К чему вопрос?
Углицкий не смотрел в ее сторону, как по мне, не лучший знак. Но ?лесю это не остановило. Сделав вдох, словно перед решительным шагом в пропасть, она торопливо произнесла:
– Меня девчонки пригласили. Я хотела…
– Нет, - прозвучало жестко и сухо.
– Ты даже не дослушал! – воскликнула в замешательстве.
– А мне и не надо. Согласно распоряжению твоего отца, из дома ни шагу. А будешь ерепениться, – он указал на нее шампуром, – закрою в подвале без Wi-Fi, как нарушительницу спокойствия.
Надо отдать ей должное,
– Ты здесь надолго?
– На сколько надо.
Олеся фыркнула и вернулась в дом. И как ни странно, в ее спину полетела угроза:
– Закроешься на ключ - я сниму дверь с петель.
Заметив, как вышла на террасу Полина, он сморщил нос, развернулся к ней всем корпусом и прямо спросил:
– С чем пожаловали?
– Мне нужно в город, – поставила она в известность.
– И мне, - поделилась я планами, попутно высматривая, на какой шампур ограбить охранника и в какую пиалу набрать соуса и овощей, в большую или в маленькую. Стас так удачно стал, что мне не нужно было тянуться за шампурами. ?от оно блюдо, хватай.
– Вас ждет маршрутное такси, оно останавливается всего в пятистах метрах отсюда, - последовал сухой ответ.
– Ладно.
– Я пожала плечами. Мне к общественному транспорту не привыкать, а вкуснейшее мясо даст необходимый заряд.
– Не вы. Полина Аркадьевна ?ельская пройдется сама, - отрезал охранник.
– Надеюсь, не забыли каково это, передвигаться своими ножками? – спросил он у нее.
– Да как ты смеешь?!
– Как тупой солдафон, я смею все, – усмехнулся Стас, заставив Королеву задохнуться. – И впредь постарайтесь не обзывать людей на известном вам французском. Это портит отношения, Морковка.
То есть не одну меня напрягали ее высказывания в спину? ?от только если я о значении слов смутно догадалаcь, то Стас нашел переводчика. И это стало откровением не только для меня.
– Повтори, - просипела Полина, отчего ее образ Королевы несколько померк. Жаль, я не видела лица охранника.
– Морковка очень вкусная сегодня получилась.
Но данным овощем в его шашлыке и не пахло. Француженка покинула террасу незамедлительно. Казалось, он только этого и ждал, а ещё вел учет униженных и оскорбленных.
– ?торая есть. Теперь ваш черед. Куда, зачем, на сколько?
Не вовремя он это спросил, и обернулся не вовремя, я уже выхватила самый красивый шампур из блюда в его руке. ?грызлась зубами, разбрызгивая сок, и застонала от восторга. Острое, сладкое, сочное, горячее, нежное, невероятное. Боже!
– Какая прелесть! – было первым, что сказала, прожевав, и, позабыв о его вопросе, продолжила есть.
– Тамара, это был мой…
– Если я сейчас помру, то абсолютно счастливой!
– Я вас сам прикопаю. Куда вы тянете второй?
Именно на этом моменте нас и застала Галина Павловна. Она пришла сказать, что обед подан, но не смогла вымолвить и слова. ? все потому, что Стас, спасающий блюдо с шашлыком, на полусогнутых отступал
от стола, а я, в попытке дотянуться до второго шампура, на этот стол залезала, не забывая оправдывать свое поведение:– Куда вам столько мяса? раздобреете, растолстеете, растеряете грозную привлекательность и бандитский шарм.
– Это вряд ли, – ответил охранник. Судя по взгляду, он хотел добавить что-нибудь хлесткое и гадкое, но Галина Павловна вовремя прервала наш разговор.
– Обед подан!
Охранник, что-то цыкнув, развернулся, подхватил поднос с пиалами, полными соуса, и, не дав мне удвоить добычу, зашагал в гостевой домик. Я же так и застыла, взглядом провожая широкую спину непримиримого кока.
– А это было кому? – спросила, имея в виду горку ароматного мяса, и с сожалением слезла со стола.
– Охране. У них в кухне перестановка, поэтому Стас и пришел в главный дом.
– Повар усмехнулась: - Признаюсь, впервые вижу, чтобы хоть кто-то решился его обделить.
– Да, но кто надоумил их быть вдали от семьи?
– Я последовала за Павловной, искренне удивляясь нелогичности ситуации. – Как же постоянное наблюдение за девочками?
– ?сли помните, все пульты видеонаблюдения в том домике, – ответила она.
Мы уже вошли в кухню-столовую, так что часть нашего диалога услышали остальные обедающие, в том числе и Полина, не сумевшая скрыть своей язвительности:
– А еще было бы неплохо вспомнить, что вы взрослая женщина.
– ?зрослая, и что? ?одить по струночке, стоять в стороночке? И когда, извините, начинается этот запрет на радость в мелочах?
Она смерила меня неприязненным взглядом и расстелила салфетку на коленях, как бы между прочим говоря:
– С момента осознания себя.
– То бишь с восемнадцати, - решила я и улыбнулась. – В душе мне всегда восемнадцать.
– С трех, - объявила эта умница.
– Когда ребенок перестает считать себя единым целым с матерью.
– Оу, это отличная теория, - поддержала я.
– В теории…
Разводить патетику не стала. Я не мастер слова и уж точно не профессор детской психологии, чтобы бить кулаком в грудь и заявлять о великом знании. Я многолетний наблюдатель, который видит разницу между взрослыми со счастливым детством и теми, кого морально или физически отбросили. Мы растим детей так же, как растили нас, чаще всего бессознательно повторяя модели поведения своих родителей. И то, что Гладько редко появляется в своей собственной семье, говорит лишь о его личном нерадостном опыте.
Или же кто-то коронованный и сверх меры продвинутый заявил, что он верно поступает, и с тех пор мы имеем, что имеем.
Я сняла уворованное мясо с шампура, предложила его всем обедающим, так сказать, для пробы. И откинулась на спинку стула, в очередной раз оценивая степень влияния Полины на окружающих. Гадость такая обвела всех взглядом, словно призывая их отказаться, и никто, кроме повара, не потянулся к ароматнейшим кускам. Снова захотелось ткнуть француженку мордашкой в салат или забрызгать яичной массой, но поcтупила я иначе.