Пограничье

— Напрасно ты так говоришь, Эйалгин! — да, положительно, слезы были даже еще ближе, чем он думал. — Мне отец строго-настрого запретил трогать полукровку.

— Вот и не трогай! Мне-то что? Только найти помоги, а дальше я сам, — и без перехода вдруг заорал на всю поляну:

— Жму-у-у-у-у-уль!

Маленький мальчик дернулся от неожиданности и, конечно же, немедленно привлек внимание подростков к своему укрытию.

— Вон он где! — радостно вскрикнул Нонноель, вмиг позабыв и о наставлениях отца, и о его тяжелой руке.

— Попался!..

Беглец дернулся, пытаясь вырваться из жестоких рук, но какое там! Они держали крепко. Нонни держал, а Эй, злобно улыбаясь, разматывал леску бритвы.

Малыш представил себе на миг, как будет выглядеть его голова, полностью лишенная волос, и взвыл, осознав, что спрятать уши будет больше негде, и испугался, поняв, что ситуация абсолютно безвыходная, а потом вдруг взмолился чужому страшному богу. Чужому, потому что здесь все боги были чужими и глупыми, кроме своих. И страшному, потому что отцовскому, а отца мальчик боялся, как боялся всего неизвестного. Взмолился яростно, надеясь только на одно: раз уж Пресветлая, к которой учила его обращаться мама, не хочет слышать просьб незаконнорожденного сына Леса, то, может, хотя бы другие боги будут более благосклонны.

— Мать-хозяйка! — мысленно молился мальчик, не сводя расширенных от ужаса глаз с приближающейся лески. — Спаси! Укрой, Отец-охотник!

И почему-то выкрикнул на эльфийском, не пытаясь скрыть истеричные нотки в голосе:

— Noss Absul!!! Noss!!

Нонноель охнул и выпустил его, с удивлением глянув на свои руки.

— Держи! — взвизгнул его приятель. — Ты чего?

Но поздно. Маленький мальчик уже вырвался из крепкого захвата и со всех ног мчался в глубину леса.

— Он меня обжег… — оправдывался Нонни, преследуя беглеца, — Маленький уро…

Неожиданно голоса подростков растворились в тишине, словно их отрезало звуконепроницаемой дверью. Он пробежал по инерции еще несколько метров, а потом остановился, не веря своему счастью. Неужели отстали? Или, еще лучше, провалились в волчью яму, и теперь их покалеченные тела корчатся в судорогах боли на острых охотничьих кольях?

И немедленно едва не налетел на такую же яму сам. Всплеснул руками, балансируя на самом краю, но все-таки сумел отступить назад.

— С мыслями советую быть поосторожнее, — раздался голос над головой, и мальчик завертелся волчком, пытаясь отыскать говорившего.

— Напрасный труд! — тихий смех разлетелся по лесу.

— Ты кто? — замер на месте, пытаясь определить источник звука.

Из-за сосны. Точно, из-за кривой старой сосны.

— Никто.

Или из оврага? Или в волчьей яме спрятался?

— Это как?

— А вот так… Не думай, голову сломаешь. Скажем так, не только у эльфов есть наследие предков.

— Понятно…

На самом деле, ничего не было понятно, но малыш не любил признаваться в своих недостатках даже себе, что уж говорить про таинственного Никто… Мало ли, а вдруг это очередной розыгрыш Эйалгина и его своры…

— Не розыгрыш. Это просто в тебе проснулась отцовская кровь.

Отцовская кровь… Шмыгнул носом и зло потер кулаками глаза. Он знал, что рано или поздно это случится, знал, что с его везением кровь матери останется только сонным намеком на эльфа. Но теперь-то станет все только хуже. Теперь его точно со свету сживут.

Ясное небо затянуло тучами, и на бледное лицо упала первая капля дождя.

— И что это за место? — спросил, уже вовсю всхлипывая и даже не пытаясь замаскировать слезы под следы от дождя.

— Именно то, о чем ты просил. Дверь домой. Убежище…

Разбудил меня возмущенный крик.

— Нет, ты издеваешься!

Голова гудела, глаза болели, руки плетьми лежали вдоль тела. В такие дни, как этот, меня обычно посещали мысли, что лучше уж вовсе не просыпаться. К чему, если все равно никаких перемен в лучшую сторону: дождь шлепает по еловым лапам, а Павлика по-прежнему нет.

— Как это называется?

Повернула голову на голос беснующегося Афиногена, размышляя о причине его гнева. Уж его-то штаны Зойка точно не могла сжевать.

Ангел-хранитель сидел на земле, подняв заднюю лапку вверх, и с несчастным видом смотрел себе под хвост.

— Проблемы? — голос со сна хрипел и булькал.

Я прокашлялась и повторила:

— Какие-то проблемы?

— У тебя совесть есть? — вместо ответа спросил Афиноген и посмотрел на меня с укоризной. — Жирный рыжий кот с крылышками? Ладно, я переживу. Я даже готов есть сырую рыбу и запивать ее прокисшим молоком! И ты себе не представляешь, до какой степени я ненавижу и первое, и второе… Я готов на многое для пользы дела… Но это…

Хранитель обреченно мотнул головой и театрально, жестом, полным трагизма, указал передней лапкой себе под хвост.

— За что?

Я только плечами пожала.

— Не знаю…

Афиноген фыркнул и отвернулся, а я, глядя на подрагивающие на пушистой спине крылышки, решила: привести себя в порядок, подоить Зойку, накормить малышку — и убираться отсюда. Плевать я хотела на Пауля Эро. Пусть только попробует показаться мне на глаза.

В отдалении проворчал что-то ругательное гром, и серое утро помрачнело на несколько тонов. Вы серьезно? Это что, гроза?

— Гру-бу-бу! — ответил мне гром, а небо прорвалось тонной воды. Проклятье, этот дождь никогда не закончится!

Оливка испуганно заплакала, разбуженная стихией, Зойка прижалась ко мне теплым боком, а Афиноген посмотрел с ненавистью, проворчав:

— Замечательно… Теперь еще и это…

Словно я виновата в том, что дождь пошел.

О том, что Павлик вернулся, мне не подсказал шорох его шагов или привычный мятный запах. Предатель и обманщик опять сумел подкрасться незаметно и негромко произнести за моей спиной:

— Я знал, что ты разозлишься, но не думал, что дело дойдет до грозы… Обиделась?

— На обиженных воду возят, — ответила я, не оборачиваясь.

Из глаз снова потекло горячее и соленое. И совсем-совсем не хотелось, чтобы Эро видел мои слезы.

— Обиделась… — он тяжело вздохнул и дотронулся до моего плеча. — На меня или на Никто?

Достали меня своими дурацкими вопросами.

— Павлик, сходи помойся!

— Меня по службе задержали, правда. Я… в смысле, помойся?