Поход

– А я Сергиенко Иван. Из Таллина сюда попал, а так ростовский я, моряк, на контейнеровозе ходил.

– Котов Андрей. С Брянщины. Пенсионер.

– А девушка где? Она тоже наша?

– Наша. Итальянка она, Сандра зовут. За этим, Томасом, присматривает.

– Сука! Нет, не она. Томас этот. Скотина он, фашист настоящий!

– Так, а вот с этого места давайте спокойно, плавно, подробно и с самого начала. Кстати, а сколько у нас времени на это, пока толстого не хватятся?

– А времени у нас как бы и совсем нет. Этот нас с работы погнал, чтобы поели, а то потом всю ночь уголь грузить, Гуннар уже должен был на своей шаланде подойти.

– А кто это ещё в лагере?

– Двое китайцев, это пленные. Ли – который хромой, и Мин, что с нами работает. Их никто не понимает, ни одного языка они тоже не знают. Кваме – он из Сенегала, по-французски говорит, так никто из нас его не знает, и Малике, он из Замбии. С этим хоть что-то, он по-английски немного, так Иван с ним пытается общаться.

– А что за Гуннар, и что у него за судно?

– Да корыто такое, полусамодельное. Большая лодка, только для угля и предназначена. Тонн на двадцать. Один человек на ней. Получше этого скота, но тоже… Ружьё у него, гладкоствол.

– А сами за что сидите?

– Так русские мы. Нежелательный элемент. Неграждане, баллы социальной значимости не начисляются. О, чапает Гуннар, слышишь?

Точно, над рекой угадывалось негромкое тарахтение мотора. Из того, что узнал, ничего яснее не стало.

– Мужики, я побежал. Встречу этого… как его, Гуннара, тогда поговорим.

Заскочил на «свою» территорию, быстро сбежал к воде, прыгнул в лодку и завел её за куст рядом. Блин, там неудобно, ноги намочил, пока выходил. Метнулся наверх, на реке уже показался нос какого-то корыта, угловатого, широкого и плоского.

Забежал в дом. Сандра молодец, нашла керосинку, разожгла и делает кофе. Толстый, раскисший и какой-то обиженный, недоумённо на неё пялится...

– Рот без команды откроешь – пришибу. И для значимости слов простимулировал стволом по ребрам. Он сник ещё больше...

– Что там? – спросила скво.

– Потом. Сейчас гостей встречать будем. Выйдешь на улицу, встанешь так, чтобы тебя не видно было. Пистолет наготове держи. – Продублировал на всякий случай руками. Поняла вроде.

Лодка уже подползла к причалу, и бородатый мужик лет сорока с ружьём в руке, привязав её, озирался по сторонам. Крикнув пару раз "Томас!" и добавив какие-то ещё слова на незнакомом языке, зашагал к дому. Я в это время демонстративно клацал предохранителем Манлихера, поглядывая на толстого. Тот, надувшись, уставился в пол.

– Томас, ты старый пьянь! – заявил вновь прибывший, открывая дверь. Ага, независимость – она такая. А когда между собой поговорить, так нужен язык межнационального общения, без него никуда. Видимо, не литовец. После чего получил прикладом в живот и рухнул на пол. Вариант, как в песне – может мы обидели кого-то зря, сбросив пару лишних мегатонн… ещё и обоссался. Расстегнул ремень, и, вытащив его из брюк, скручиваю и этому руки. Как-то очень мне не понравилась ситуация, когда русский уравнивается с пленным. Потащил этого подальше от двери, и тут…

Этот дрыщ откуда мог взяться-то? Время в такие моменты если не останавливается, то течёт очень и очень медленно. Ты всё видишь очень отчётливо и соображаешь, как в нормальной жизни, но движение вокруг становится медленным-медленным, и сам какой-то ватный, хочешь что-то сделать, а руки и ноги как не твои, и еле шевелятся. Если воспроизвести цепочку мыслей и действий в тот момент, то звучало бы это примерно так:

– Дурак старый, нюх совсем потерял, не проверил и не убедился… в дверях стоит мелкий белобрысый тип с острыми чертами лица, неприятного такого вида, крысиного, злого, и тянется к кобуре… карабин возле стены, не успеваю… он уже пистолет достал, а я только в перекат собираюсь уйти, но не успеваю…. Не успеваю… Вижу, как поднимается ствол… Ба-бах… Чего же так громко…

Голова мелкого аж взрывается, выплескивая фонтан из крови и мозгов, а его швыряет на меня. На крыльце стоит Сандра, и из ствола её пистолета тянется дымок. Глаза расширенные, лицо становится белым, наклоняется на перила и её начинает выворачивать.

Время вошло в нормальную скорость, перекатился, подхватил Манлихер и от души отоварил прикладом дёрнувшегося было толстого. Взгляд вокруг – контроль не требуется, минут на пятнадцать тела вышли из этой реальности точно. Если организмы крепкие. А камуфло-то у трупика козырное, современное, «нешуршайка», бешеных денег небось стоит. Не рядовой состав, однозначно. Подобрал пистолет, глянул в окно – никого больше. Выскочил на крыльцо.

– Андро… Ты живой, я живой. Хорошо. – Стоит бледная, видно, что хреново ей.

– Ты умничка. Только обожди ещё немножко. Пожалуйста. – Рванул вниз, добежал до угольной лодки. Жуткий самопал, но на воде держится. Движок издевательски маломощный – что-то шведское дизельное, аж тридцать сил. На маркировке так, если правильно понял. Добежал до сарая лагеря. Все там, ждут, чем война кончится.

– Юрий Николаевич! Вы кто по званию?

– Капитаном увольнялся.

– Товарищ капитан, построить личный состав!

– Да бесполезно, они же ничего не понимают.

– Да? Ща. – Далее, как говорит наш кинематограф, следует непереводимый набор слов. Но все поняли, что характерно. Потому что, не дай Бог, иначе п…ц. Объявляю: власть поменялась! Теперь все делают то, что я говорю. Кто не согласен – может идти… далеко. Но не факт, что идти получится долго. Я же говорил, что могу на любом языке объясниться жестами.

– Юрий Николаевич, Ваня, давайте туда, в дом отойдём. Прибраться, и вообще… Благо, уголь грузить уже не надо. Итак, первое, очень быстро – геополитическая ситуация вокруг, и второе – насколько быстро их хватятся. И как отреагируют. В форме доклада – чётко, коротко, подробно. – Думал, что если бывший военный, так услышу коротко и по делу.

Твою ж мать! – Это единственные слова, которыми можно выразиться относительно литературно. Остальные просто запикаются. Да, товарищи борцы за чистоту русского языка… Язык, русский, он такой…неоднозначный. Как говорил покойный генерал Лебедь, тоже, кстати, очень неоднозначный:

– Русские офицеры матом не ругаются. Они на нём разговаривают.

А «борцам»… Вот есть песня Михаила Калинкина «Танк из болота». Разговор ведётся от имени тридцатьчетвёрки, поднятой из болота через семьдесят лет:

И снова услышал я

Ё… твою мать!

И понял, что мы

ПОБЕДИЛИ!

Сумеете сказать более ёмко? Тогда… Ну нет среди вас Александров Сергеевичей – который «наше всё». Боритесь не так остро. Победите хотя бы Шнура с его «Дорожной», – написав лучше.

– Юрий Николаевич, вы где служили?

– В политотделе армии.

– Зашибись! – Хотя хотелось именно зашибить. С замполитами у меня любовь страстная (хотя в основном они меня, и в извращенной форме) и историческая.