Похождения бравого рядового Гувер

У нее вдруг засверкали глаза, как у кошки, она даже сгорбилась, будто приготовилась прыгать.

– Дерьмо и ворюга! Фантом его покарает!

И выбежала, хлопнув дверью, даже мечи бросила.

Уолтер Хаксли поднял их, любовно погладил бритвенно-острые лезвия, и бережно убрал в лежащие тут же ножны.

– Сумасшедшая!
– Пробормотал он.

Русские расположились на плацу, несмотря на мороз, и переговаривались между собой, будто не понимая, почему вокруг них крутятся курсанты и агенты из тех, кто недавно выпустился. Они пели песни под гитару о юности в сапогах, кто-то уже выплясывал что-то похожее на нижний брейк-данс, большинство курили и хитро глядели на американцев. Чтобы не замерзнуть, жгли костерок из ящиков, в которых перевозили новейшие разработки боевой техники. Татьяна возле них даже близко не показывалась, на Родине ее разыскивали за предательство.

– Закурить не найдется?
– Наконец подкатила Гувер к одному из русских сержантов.

Тот молча протянул ей квадратную пачку крепчайших дурно пахнущих сигарет с синей картой. Мерида не стала мелочиться и цапнула всю.

– Хорошая сегодня погода, не правда ли?
– Подошел с другой стороны Солджер.

– Хорошая.
– Отозвался русский, старательно гася искры смеха в глазах.

Говорил он с акцентом, но медленно, понять было можно.

– Холодно только.
– Поддакнула Гувер.

– Да разве это холодно!
– Оживился сержант.
– Вот у нас сейчас...

Лед был сломан, разговор завязался. Гувер и Солджер кивали, ахали и соглашались, что зима без снега - как стол без хлеба, и не забывали договариваться об обмене сухпайков. Остальные американцы тоже занимались бартером, и вскоре уже пробовали гречневую и перловую каши, вкуснейший черный хлеб и тушенку из банок, а русские раскладывали по карманам жвачку, леденцы и прочую сувенирную ерунду, таинственно обещая ночью, когда объявят отбой, пронести на плац огненной воды, чтобы устроить соревнование с японцами, приехавшими со своим сакэ. Украинские военные клялись угостить курсантов салом, "жирным, как ваши мамы". Это было сказано по-русски, но Гувер поняла, и ответила словами, подслушанным у Татьяны Михайлофф в тот жуткий день, когда русская шпионка перед корпоративом сломала сразу два ногтя подряд. Русские ответили восхищенным "о-о-о!", назвали Мериду "своим человеком", а украинцу надавал подзатыльников собственный ефрейтор. Гувер тут же пожелала расширить запас ругательств, в желающих помочь недостатка не было, как сказал один сердобольный лейтенант: "а то что у вас только шит да фак, да факин шит, вот и все радости". Солджер, не выдержав, ушел, так и не поняв, почему ругательством является название женского интимного места с ушами, а почему наличие ушей на этом месте является ругательством, не знали и сами русские.

Пиканье приборов, соревнующихся с тиканьем часов, могло довести до самоубийства закоренелого католика. Еще больше сводила с ума жуткая тишина. Это могло продолжаться часами, он уже знал. Самым невыносимым была не боль или неподвижность, а эти медленно тянущиеся часы и осознание, что их никто не разбавит присутствием, даже соседи по палате, не выдержавшие Дантона даже в бессознательном состоянии. Если бы раненый снайпер по ночам душераздирающе стонал от боли, то это было бы понятно и простительно, бывало, что из больничных лазаретов доносились вопли и погромче, но Джо, обколотый обезболивающим, как заправский наркоман, принимался хохотать, как подорванный, и это звучало так жутко, что матерые агенты слезно упросили Доусона убрать его куда подальше. В результате Дантона перевезли в пустующую сейчас VIP-палату.

Дверь тихо открылась, впустив поток света, бесшумные шаги прокрались к койке, на лоб легли ледяные пальцы, потом сместились на шею, не удержались и погладили по небритой щеке. О прикроватную тумбочку что-то стукнуло, почему-то сильно запахло хвоей. Звук передвигаемого стула, мгновение, и часы заткнулись, запнувшись. Приборы тоже перестали пикать. Опять звук передвигаемого стула, на этот раз совсем рядом с кроватью, и кто-то сел, включил планшет и быстро застучал пальцами по экрану.

– Ты не уйдешь?
– Спросил Джо пересохшим горлом, сообразив, что она решила обосноваться здесь надолго.

– Нет.
– Ответила Гувер.

– Давно ты знаешь, что я в сознании?

– Как зашла, так и поняла.

– Что ты там делаешь?

– Смешиваю с дерьмом одну фанфикершу, ни писанину которой я убила два часа, а она запихнула в конец поганый слэш! Никто не смеет безнаказанно поганить мой любимый пэйринг!

– Уйди!
– Потребовал Дантон, не желавший, чтобы она его видела в таком состоянии.

– Молчи.
– Парировала Гувер.
– Вам вредно разговаривать, сэр.

– Черт возьми, женщина...
– на этом жжение в горле стало невыносимым, и снайпер принялся задыхаться, что отнюдь не улучшило ему настроение.

Гувер быстро встала и принесла маску, плотно прижав ее к его лицу. Жжение в носоглотке и горле прошло, как будто их сбрызнули водой. Мерида опять села и принялась писать дальше.

– Давно я лежу?

– Давно.

– Что со мной?

– Много чего.

– А конкретнее?

– Встанешь - в отчете прочитаешь.

– А чего ты бесишься-то?

– Потому что ты меня бесишь, козел ты самодовольный!

– Да?
– Дантон чуть двинул пальцами, коснувшись ее руки, которую она не убрала, а даже взяла его ладонь в свою и переплела пальцы.
– За что?

– А что, не за что?
– Съязвила она, откладывая планшет.

– Иди-ка сюда.
– Дантон попытался подвинуться на узкой койке, чтобы ей тоже хватило места, но Гувер только бессердечно посмеялась над этими жалкими потугами, и самостоятельно умудрилась уместиться на двадцати сантиметрах пространства от него до края кровати, правда для этого ей пришлось закинуть на него ногу.

– Расскажи, как ты меня ненавидишь, а?

– Как?
– Гувер жарко и сердито задышала ему в бок.
– Так, что в глазах темнеет! Так ненавижу, что иногда взяла бы просто и растерзала на сотню маленьких говнюков! Меня от вашего вида трясти начинает иногда! Так, что сердце останавливается!

Чувствительный щипок с садистским вывертом заставил Джо ахнуть от неожиданности.

– Пытки раненого?!

– Я вам покажу пытки, только встаньте сперва! Сэр, у вас нога сломана в четырех местах, артерия разорвана, проникающее ранение брюшной полости! Так какого черта вы со всем этим не лежали смирно и не ждали помощь, а поперлись добивать свидетелей, как будто там без вас мало желающих было?! Из ваших кишков столько металла вынули, что можно выплавить набор солдатиков!

– А можно глянуть потом?
– Любопытно спросил снайпер, только сейчас ощутив, что его нога находится в подвешенном состоянии.

– В помойке поглядите.

– Помоги мне встать.

– Зачем это?
– Не поняла Гувер.

– Надо...

– В катетер делайте свое надо! Каким образом вы это представляете?!

– Я допрыгаю. Одна нога у меня еще осталась. И ты меня поддержишь.

– Не буду я!
– Гувер скатилась с кушетки, оставив после себя ощущение незаполненной пустоты.

– Тогда я сам!
– Героически решил Джо, но под скептическим взглядом Мериды так и не смог даже особенно пошевелиться.

– Что вы со мной сделали, сволочи?!
– Взвыл он.

– Да так, по мелочи. Вам остановили воспаление, собрали по кускам ногу и вкачали шесть литров чужой крови.

– Я не буду писать в кровать!

– В катетер.

– Тем более при тебе!

– Я могу выйти.

– Ты будешь знать!

– Раньше вас это не смущало!

– Раньше я был без сознания! А сейчас, если ты мне не поможешь подняться, я буду терпеть, пока у меня мочевой пузырь не лопнет, и я не умру!

Гувер приподняла бровь и ткнула его сложенными пальцами в район живота.