Похождения отставного полковника Плохоты

– Мы тоже. У нас традиция. Мои предки на Полтавщине, а Ритины мать с отцом здесь в Николо-Архангельском покоятся. Свекор Акакий Еремеевич хорошим мужиком был. Уважал его. Потомственный военный, молодые нынче совсем другие. Что у тебя нового?

– Сын балбес от армии косит, - мрачным голосом отозвался Колька, - ходил тут на психиатрическую экспертизу вместе с ним. Ох, и насмотрелся там всякого. Эти докторишки и сами-то не в себе. Нет, ты только послушай. Пришли мы с ним значит в больничку. Чистые, уютные комнатки поначалу произвели на меня самое благоприятное впечатление: выбеленные стены, черные начищенные решетки и сам толстый доктор Чумичка, фамилия у него такая, старший психиатр военкомата. Сам весь в белом, из-под халата торчит фиолетовая рубаха, в форменной шапочке. Оказался ещё тем паразитом. Жонглер законами, жрец мертвой буквы закона, пожиратель обвиняемых, ягуар южноамериканских джунглей, рассчитывающий свой прыжок на обвиняемого. Он мне сразу не понравился. Хотел выгнать меня, но я настоял на присутствии. В конце концов, это мой сын. Пристал к Владику, как банный лист.

– Так вы, значит, тот самый Владислав Сероштанов?

Владька у меня парень хитрый, чует подвох за версту и говорит докторишке:

– Я думаю, что им и должен быть, раз мой батюшка Сероштанов и маменька Сероштанова. Я не могу их позорить, отрекаясь от своей фамилии.

Чумичка этот любезно так заулыбался:

– Хорошеньких дел вы тут понаделали! Весь военкомат на уши поставили. На совести у вас много кое-чего: повестки, побеги, укрывательства.

– У меня всегда много кое-чего на совести, - отвечает ему Владька.
– У меня на совести, может, еще побольше, чем у вас.

У Чумички этого брови под шапочку ушли, глаза расширились, стали, как у удивлённого крокодила, не поймавшего зебру.

– А что, Владислав Сероштанов, считаете, что вы вполне здоровы?

– Совершенно здоров - говорит паршивец, - только у меня признали на комиссии остеохондроз, нашли плоскостопие и ещё у меня иногда видения всякие бывают.

Чумичка почесал затылок под пилоткой и давай опять наседать на Владьку.

– А мы сейчас проверим вас.

– Не отключаетесь ли вы иногда? Не страдаете ли падучей?

– Нет, извиняюсь. Правда, один раз я чуть было не упал возле Красной площади, когда меня задел скейтбордист. Но это случилось много лет тому назад.

В общем, совсем запутал этого Чумичку, но он всё не унимался. Пристал к Владьке, как бультерьер к крысе.

– Бумага тяжелее картона?

А Владька ему:

– Я её не вешал.

– Можете нарисовать южный ветер?

– Могу подуть на вас горячим феном, - парирует мой сынок.

– Достаточно, - лаконично сказал Чумичка и вывел нас из кабинета.

Теперь мы с Владькой ходим по разным врачам, обследуемся. Никто так и не решился точно сказать в себе мой сынок или нет. Направили его в районную психиатрическую клинику на исследование с целью выяснения, в какой мере его психическое состояние является опасным для окружающих. Такие дела.

– Мдя-я...- задумчиво протянул Захар Сергеевич, - ты звони, если будет нужна помощь, а то давай я его в армию по своим связям пристрою. Подберу теплое местечко. Писарчуком. Судя по всему, парень он у тебя с головой. Армии такие кадры нужны. Ты меня знаешь, лично буду следить за твоим сынком.

– Нет, - отбрыкнулся Колька, - я и сам мог бы его пристроить, но не буду, поди ещё в Чечню сошлют или ещё куда. К пенсионерам не сильно прислушиваются. Лучше мы по клиникам походим, авось и вовсе не заберут. Ну, бывай. Привет Рите.

Предпасхальное утро выдалось ясным. На ярко голубом небе не было ни облачка. День обещал быть тёплейшим. Рита аккуратно складывала в корзинку разноцветные яички, поллитровку беленькой, бутерброды, воду.

Наконец сборы закончились, и они отправились на кладбище. Все дороги были забиты машинами. Народ разъезжался кто куда. Одни на дачу, другие на кладбище, третьи и вовсе колесили по городу в поисках развлечений.

На кладбище вместо тишины царили Содом и Гоморра. Народу собралось, что на ярмарку выходного дня. Кругом по дорожкам сновали разноцветные толпы женщин, мужчин и детишек. Такое оживление никак не вязалось с мыслями о бренности существования всякого индивидуума.

Как ни чаял Захар Сергеевич посидеть в тишине, ничего из этого не вышло. На граничащей с их могилой скамейке сидели два громко разговаривающих мужика. Оба явно из потомственных пролетариев. В руках обоих поблёскивали гранёные стаканы, наполовину наполненные бесцветной жидкостью, рядом валялась разноцветная скорлупа. Один рассказывал другому.

– Толян! Батька мой тут лежит. Всю жизнь был неудачником. Кругом ему не везло. Сначала мост под ним проломился, потом как-то телега со скарбом перевернулась, в прошлом году дом горел, он чудом спасся и таки умер на прошлую пасху. Так вот на третий день, в его могилу молния ударила. Видишь березу сломанную? То-то и оно.

Второй наливая стакан, брякнул:

– Это был контрольный выстрел.

– Рита! Подержи мои яйца, - передал корзинку жене Захар Сергеевич, - пойду мужиков успокою.

– Уважаемые! Нельзя ли потише? Здесь не балаган, а место успокоения. Чем водку пить, лучше бы обломки березы убрали.

– Уйди дядя со своими березами, - отозвался белобрысый, - сейчас ворон распугаешь, не отмоешься потом. Убирай свои два метра.

– Ах ты...консул с вишнёвым перегаром, - вспыхнул Захар Сергеевич, но отвлекся.

В этот момент зазвонил мобильный телефон. Рита поставила корзинку на землю и взяла трубку:

– Не можете дозвониться Захару Сергеевичу? Из литературного общества? Он сейчас на кладбище. Когда умер? Тьфу, на вас, он живёхонький здоровехонький. Оградку красит. Собрание в понедельник? Передам. Захар! Помощник главного редактора звонил, тоже с кладбища, говорит собрание в понедельник.

– Помянуть и похристосоваться спокойно не дадут, - буркнул Захар Сергеевич. покосившись на мужиков.
– Рита! Налей, что ли беленькой. А то мне всегда не по себе на кладбище.

– Чего так?
– отозвалась она, - не так страшно на кладбище, как чихнуть в пустой квартире и услышать "Будь здоров". Бояться надо не мертвых, бояться нужно живых.

– Вот помню, случай в полку на пасху у нас был, - закатил глаза Захар Сергеевич, перекатывая в руке пластиковый стаканчик с водкой.
– Нужно было срочно дозвониться полковнику Христенко накануне праздника. Я свою лучшую связистку Верочку вызвал, она меня соединила с ним. Ну, я и спрашиваю его "Привет, мол, чего делаешь? А он мне отвечает, - яйца крашу в зелёный камуфляжный". Ну-у, думаю, оттопырился Христенко, видать генерал армии к нему едет, оказалось ветрянка у него.

Тем временем мужики на лавке собрались в гости:

– Надобно зайти в живой уголок, - сказал первый.

– Это к сторожу что ли?
– отозвался второй.

– Ага, к нему родимому. Он мне бутылку должен. Пошли.

– Пшли, - икнул второй, после чего оба растворились среди оградок.

Наконец воцарилась долгожданная тишина.

– Вечером пойдём на Крестный ход, - сказала Рита, - так что не увлекайся спиртным.

– Да погоди ты, - расслабился Захар Сергеевич, присаживаясь на освободившуюся лавку. Вот помнится в далекие приснопамятные времена, когда попы ещё работали на совесть, а не на прибыль, все очень любили ходить смотреть на крестный ход. Особенно молодежь. Я тогда ещё не был на тебе женат. У нас это было такое развлечение, неформальное молодежное культурно-массовое мероприятие. Я был комсомольцем, а мероприятие это партией и правительством не особо поощрялось, а даже наоборот, порицалось. И если в обычные дни церковь была отделена от государства просто забором, то на крестный ход она огораживалась ещё и усиленными патрулями милиции. Милиция, с одной стороны, охраняла верующих от посягательства пьяных дебоширов, а с другой - оберегала слабые души нетрезвых чаще всего атеистов от соблазна падения в пучину мракобесия и православия, а это с точки зрения партии и правительства было одно и то же.