Пои?манная в ловушку

После еды их день начинался по-настоящему. Она назвала то время своими уроками, что было человеческим словом, означавшим, что он учил ее — и в дополнение к обмену с ней важными навыками и знаниями, эти уроки помогли отвлечь Кетана: как тело, так и разум. С каждым днем становилось все труднее игнорировать ее запах, наполняющий его логово, сопротивляться постоянному желанию прикоснуться к ней. По крайней мере, пока он учил ее, были другие вещи, на которых нужно было сосредоточиться.

Он показал Айви различные растения джунглей и научил ее тому, какие из них полезны, какие съедобны, а какие опасны для вриксов или других животных, хотя Кетан чуть было не прекратил эти уроки навсегда после того, как однажды днем она съела немного корня сладкого клыка. Вскоре после этого она пожаловалась на боли в животе. К заходу солнца она скорчилась на полу в логове, ее кожа была бледнее, чем когда-либо, но на щеках проступили яркие пятна, она блестела от пота, покрывшего ее тело.

Она уже объясняла ему, что такое пот — он неоднократно замечал, как с ее кожи стекает вода, когда они были в джунглях, и она заверяла его, что это нормально для людей. Но ее пот в ту ночь был другим: холодным и чрезмерным, даже когда наступила ночь и воздух остыл, а его солено-сладкий аромат был полон горького привкуса болезни.

Два дня и две ночи Кетан ухаживал за ней, как мог. Он заворачивал ее в ткань, когда она дрожала, помогал снять ткань, когда она кричала, что горит изнутри. Он помогал ей пить, и даже он предложил ей поесть, но она отказалась. Когда ее рвало, он помогал ей, надежно удерживая ее тело, когда она наклонилась через отверстие, чтобы выплеснуть скудное содержимое своего желудка в Клубок.

И когда она стонала от боли, когда корчилась и бормотала слова, которых он либо не понимал, либо не мог разобрать, он просто обнимал ее. Она цеплялась за него с отчаянием, ее хватка иногда была обманчиво сильной, хотя тело было слабым.

Эти два дня и ночи, что Айви страдала, Кетан чувствовал себя… беспомощным. Он испытывал страх. Страх, что он потеряет свою Айви. Ни одно из его усилий не прогнало ее боль. Ничто из того, что он сделал, не вылечило ее — и ничто из того, что он мог придумать, вряди помогло бы больше. Только корень Мендера мог бы успокоить ее, но у него в логове его не было, а ближайшее место, где он рос, находился в половине дня пути. Он отказался оставить ее на целый день, пока она была в таком состоянии.

На третье утро он резко проснулся, так как заснул, прислонившись к стене, сам того не желая, и его сердце тут же заколотилось в панике, потому что Айви больше не было в его объятиях, а через незакрытое отверстие лился солнечный свет.

И она была там, стояла на коленях и смотрела в джунгли.

Когда он произнес ее имя, она повернула голову, чтобы посмотреть на него. Ее кожа все еще была слишком бледной, но впервые с тех пор, как она заболела, она улыбнулась.

Именно Айви настояла, чтобы он продолжил уроки с растениями. Она что-то говорила об инъекции, о том, что это меняет работу ее тела. Мысль о том, чтобы снова пройти через эту беспомощность, наблюдать, как она страдает, без какой-либо возможности помочь ей, была более пугающей, чем все, с чем Кетан сталкивался в своей жизни, но он не мог отказать ей.

Она жаждала учиться, а он был рад любому поводу провести с ней время.

Он учил ее основам ловли мелких животных, как находить безопасные деревья и ветки для лазания — хотя он не был уверен, как научить ее лазать по ним, учитывая ее ограниченные конечности, — и как изготавливать простые инструменты и ухаживать за ними. Он учил ее читать следы и выслеживать зверей в зарослях, даже на деревьях, и они потратили много времени — особенно ночью — на определение криков животных и их значения.

Она не овладела ни одним из навыков, которым он ее учил. Кетан и не ожидал от нее этого; ему потребовались годы, чтобы усовершенствовать некоторые из своих методов, и он всегда чувствовал, что есть ему чему поучиться. В Клубке любой, кто не находил новые уроки, скорее всего, находил вместо этого смерть.

Но она продемонстрировала кое-что еще — решительность. Он наблюдал за ней, когда она снова и снова проваливала задание; ее лицо морщилось, и она в отчаянии бормотала свои неразборчивые человеческие слова. Он видел, как она бросала камни и палки, видел, как она хваталась за волосы и дергала их, и несколько раз видел, как вода — слезы, как она называется, — выступала у нее на глазах. Иногда ее разочарование было забавным, и даже Айви признавала это позже. Но в другие моменты… это вызывало боль в груди Кетана. Она была подавлена, изо всех сил пытаясь приспособиться к тому, что она называла новым миром, и иногда ей казалось, что она держится только на оборванных нитях.

И все же каждый раз, когда это случалось, ей требовалось несколько минут, чтобы успокоить дыхание, вздернуть подбородок, сжать кулаки и сказать, что она во всем разберется. Самостоятельная установка и разжигание костра заняли у нее целое утро. Ее руки были красными и раздраженными, ее маленькие тупые коготки были ободранными и грязными, а к концу грязь испачкала ее лицо, но ее улыбка после того, как ей наконец удалось добиться успеха, была такой яркой и милой, что с тех пор она снова и снова возникала перед мысленным взором Кетана.

Айви не была вриксом. У нее не было таких размеров, силы или властного вида, какими обладали многие женщины-врикс. У нее не было длинных, мощных ног, элегантного головного гребня или искусных жвал, способных как ласкать, так и сокрушать. Она не была воином. Она не была защитницей. В лучшем случае ей бы быть неуклюжей ткачихой, но она не могла даже изготовить свой собственный шелк. Он сомневался, что она умела обрабатывать золото или придавать форму камню, сомневался, что она умела лепить из глины горшки и емкости, сомневался, что она умела делать что-либо из множества ремесел, жизненно важных для выживания вриксов.

Согласно всему, что его вид считал важным, Айви была… бесполезна. Ей пришлось бы очень сильно постараться, чтобы внести свой вклад в Такарале. Он знал, что со временем она стала бы компетентной во многих из этих задач, но даже это не изменило бы простого факта: она не врикс — она другая.

И каким-то образом это сделало ее для него непреодолимо привлекательной.

Ее золотистые волосы были он не встречали ни у одного врикса, такие мягкие и пышные, с нежными волнами. Он расчесывал их пальцами так часто, как она позволяла, и это, казалось, успокаивало их обоих. Ее глаза, которые поначалу встревожили его, каждый раз, когда он вглядывался в них, открывали в своей глубине новую красоту. На первый взгляд они были такими же голубыми, как небо, но внутри были разные оттенки синего — некоторые темнее, некоторые светлее. Черные точки в ее глазах сжимались и расширялись в зависимости от освещения, становясь ночью такими большими, что он иногда беспокоился, что они поглотят эту чарующую синеву.

Ее бледная кожа была такой мягкой и гладкой, такой восприимчивой к его прикосновениям. А ее губы… он не понимал, почему они так сильно завораживали его, и все же часто ловил себя на том, что пялится на них.

Айви была хрупкой, но в ней была какая-то твердость, которую он не мог определить. Хотя она не могла сравниться с ним в физической силе или скорости, ее ум был острее самого отточенного клинка из черного камня. И каким бы странным и неуравновешенным ни казалось ее двурукое, двуногое тело, он видел в нем намеки на изящество, особенно когда она стала сильнее и больше привыкла к жизни в Клубке. Ее руки были особенно искусными. Ее тонкие пальчики обладали удивительной ловкостью.