Пока дверь закрыта

Эта запись заканчивается неразборчивыми каракулями, которые, кажется, представляют собой переданные по памяти фрагменты Псалма XCV, "Живущий под покровом".

Имеется еще только одна запись, сделанная двумя днями позже. "Дальше ничего не произошло, и ужас понемногу схлынул; но мне никак не удается изгнать запах чудовища из комнат, моя одежда пропиталась зловонием, равно как и моя еда. Слишком много времени я провел в закрытом помещении. Я должен покинуть и место и уехать как можно дальше; мне нужна другая жизнь, и другая диета, и - молитва, может быть, это мне поможет. Я не осмелюсь обратиться к врачу, а если обратиться к священнику - то не знаю, с чего начать. Я не могу избавиться от мысли, что меня ждет несчастье, но даже не могу предположить, какое именно. Наверное, сегодня слишком поздно, я просто боюсь изменить свою жизнь. Если бы это случилось со мной лет двадцать назад! Проклятие моей семьи пало на меня, и я сам в этом виноват. Если бы у меня был хоть один друг, хоть один близкий человек, к которому я мог бы обратиться, у меня оставалась бы надежда. Если бы моя маленькая Марджори были жива, она поняла бы меня..."

7

Развязка наступила стремительно; но все, что я смог найти - это краткая заметка-некролог относительно мистера Байрона, которая была опубликована в Журнале для Джентльменов от 20 июля 1788 года, двумя днями позже случившегося. Содержание ее было таково:

"18 июля, в гостинице Рыба и Утка, Коттэнхэм, скончался мистер Байрон, преподаватель Магдаленского Колледжа, Кембридж, остроумный и всеми уважаемый человек. Ему смерть произошла в результате несчастного случая. Указанный джентльмен, находившийся в превосходном здравии, по своему обыкновению, совершал утреннюю прогулку в окрестностях Кембриджа, где постоянно проживал. Утром 18-го июля два норвежских моряка, известные как Свайн и Бам, водили по улицам Коттэнхэма обученного медведя, когда мистер Байрон внезапно показался из переулка. Медведь, без видимой причины, не нашедшей объяснения, вырвался и сделал движение, будто хочет обхватить мистера Байрона, застывшего рядом в нерешительности. Он попытался убежать, когда медведь оказался рядом с ним, но упал на землю, и зверь схватил его. Его сразу же вызволили, но он, казалось, был охвачен ужасом, от которого не оправился, и умер тем же полднем.

На допросе, который был учинен Свайну, одному из владельцев медведя, тот показал, что зверь всегда отличался хорошим поведением и что ему без опасений можно было оставить самого маленького ребенка. Он сказал также, что, действительно, поведение животного показалось ему странным: он вел себя так, будто распознал в мистере Байроне старого знакомого, и желал выразить ему чувство привязанности, но никак не вражду. Было решено, что медведя следует умертвить, но Свайн воспротивился этому, утверждая, что медведь с ним уже давно, и что он является единственным средством, с помощью которого он добывает себе средства к существованию; кроме того, доктор заявил, что мистеру Байрону не было нанесено ни малейшего вреда, то поэтому мистер Катлак, судья, изменил свое решение в пользу Свайна и позволил ему уйти. Мистер Байрон будет похоронен на кладбище Св. Петра в Кембридже, в присутствии тех, кто знал его и искренне сожалеет о его кончине".

ОТВЕРСТИЕ В СТЕНЕ

~ 1 ~

– Послушай, Мэлон, что с тобой происходит?

– А с чего ты взял, будто со мной что-то происходит?

– Ты сильно изменился - стал раздражительным, нервным - назови это как хочешь!

– А тебе не кажется, что человек имеет право некоторое время быть не в форме, без того чтобы на это тут же обратили внимание?

Говоривший первым ничего не сказал, и только внимательно смотрел на товарища, который почувствовал себя несколько неуютно под этим взглядом.

Два студента расположились в большой уютной комнате на втором этаже, окна которой выходили на передний двор Колледжа. Спрашивавший, его звали Джим Редфорд, и это была его комната, высокий, худой, добродушный юноша, с лицом, на котором одновременно читались лень и ум. Вид его говорил о том, что он идет по жизни легко и находит ее интересной. Второй юноша, Гарри Брэдли, был невысокого роста, крепко сбитый, с взлохмаченными волосами; таким, как правило, и давали прозвище Мэлон за некоторое сходство с этим плодом. Оба второй год учились в Магдалене, были соседями и дружили.

К сказанному для полной ясности следует прибавить, что число студентов Колледжа на время происходящих событий, а именно начало шестидесятых годов, не было максимальным. Например, шесть комнат, выходившие на лестницу, равно как и комнаты первого этажа были сданы в аренду, свободной оставалась только одна комната, в которой и поселился Джим Редфорд. Выше, из двух мансард одна была свободна, а другую занимал Гарри Брэдли; его мансарда располагалась над незанятыми комнатами, в то время как пустующая мансарда находилась над комнатой Редфорда.

Стоял майский солнечный день, время было за полдень; студенты пили чай в комнате Редфорда, удобно и красиво меблированной, не без некоторой роскоши.

Так они молча пили чай, потом Брэдли сказал:

– Да, Джим, ты прав! Нет смысла огрызаться и рычать, это глупо - я действительно чувствую себя не в своей тарелке, и это трудно объяснить - но я попробую это сделать. Яхотел рассказать и прежде, но не видел в этом особого смысла, и все же, наверное, это следовало сделать.

Джим поерзал в кресле и взглянул на Гарри, который явно был взволнован.

– Да ладно, старик, - сказал он, - не торопись, всему свое время.

Но Гарри уже начал.

– Помнишь, с месяц назад или около того, по правде сказать, это была среда, 21 апреля, когда я имел несчастье свалиться с лестницы? Я поскользнулся на узкой ступеньке наверху, сразу за углом, скатился и набил себе шишку? Я думаю, тогда все и началось; не вполне уверен, но на следующий день...
– Он осекся и мрачно посмотрел на Джима.
– На следующий день начались видения. Это ужасно!
– продолжал он.
– Я не могу нормально спать. В половине случаев я не сознаю, сплю я или нет, а видения, или что они там такое, возникают и пропадают.

Джим наклонился вперед и сказал:

– Да, это чертовски скверно, что ты не можешь нормально выспаться! А что это за видения, о которых ты говоришь?

– Если бы это было так просто!
– отозвался Гарри.
– Они не похожи ни на что, виденное мною прежде, они смутные и нечеткие, но всегда повторяются; понимаю, это звучит глупо, но я говорю правду. Погоди немного, я соберусь с мыслями.

Он на мгновение задумался, нахмурив брови. Затем продолжал.

– Я вижу себя в каком-то небольшом местечке, возможно, деревне, неподалеку от моего дома - оно называется Киркби - это первое, что всегда приходит мне на ум, хотя я и затрудняюсь сказать, почему; впрочем, это не имеет никакой связи с тем, что происходит потом. И вдруг, в середине видения, - я чувствую это, - начинает что-то возникать. Я не знаю, кто это или что это, но он... или оно - проявляется, как кажется, очень осторожно, как если бы все вокруг было погружено во тьму и оно продвигалось на ощупь; оно чего-то опасается, может быть, того, что его увидят, и что-то несет. Я не могу понять, что это - все очень размыто и неясно. Что-то красное, с рисунком; это как-то очень напоминает Вергилия. Мне сложно это описать. Какой-то том или рукопись. Вероятно, это книга, и в то же время не книга. Этот предмет тяжелый, но я никак не могу понять, что это такое, поскольку человек, который несет его, не хочет, чтобы я об этом знал. Мне кажется, что ему самому неприятен этот предмет.

Он замолчал и покачал головой. Потом сказал.

– И вот он подбирается ко мне вплотную; он отталкивает что-то ногой, а затем кладет руки на пол, и я не понимаю, что он делает. Я не вижу его, только слышу. Проходит, кажется, целая вечность. Затем я слышу шум, странный шум, громкий, но приглушенный, поодаль - глухой звук, и, кажется, щелчок; меня охватывает ужас. Это хуже всего. Смертельный ужас. Не знаю, почему; а затем я вдруг осознаю, что человек исчез.

Иногда в этот момент я просыпаюсь, весь в поту, меня трясет; но все бесполезно, я ничего не могу поделать; я не могу остановить это, и спустя время все повторяется. Мне никогда не удается понять, что же происходит. Я вижу странные вещи; палка или стержень - желтого цвета, яркий, но покрытый пятнами, обвитый чем-то белым, и что-то похожее на крюк, два крюка, вроде тех, на которые в кладовой подвешивают мясо, и странный звук, похожий на приглушенное царапание; это кажется бессмысленным; потом я слышу вздох; во всем этом нет никакого смысла - и меня снова охватывает ужас, но этот ужас какого-то иного рода, а еще я вижу людей, сидящих в ярко освещенной комнате вокруг стола; они обсуждают что-то чрезвычайно важное; но это происходит не всегда, - а потом все повторяется; человек, ползущий ко мне, звуки, бросающие меня в дрожь, и мягкое царапание...

– Какое странное видение!
– произнес Джим, наклонившись вперед; на его лице было написано любопытство.
– И это все? То есть, я хочу спросить, и больше ничего не происходит?

– Нет, - ответил Гарри, - больше ничего, и это самое плохое. Звучит по-дурацки, но ведь и в самом деле все происходит как-то по-дурацки; я скоро сойду с ума; ночь за ночью, все повторяется и повторяется, и я никак не могу отделаться от мысли...
– Он осекся, с выражением отчаяния.