Пока мы не встретимся вновь

— Послушай, Бруно. Думаю, тебе пора перебраться ко мне, — твердо произнес он.

— Нет! — воскликнул мальчик, резко вскинув голову.

— Мне понятна твоя реакция, Бруно. Я так и думал. Эта мысль нова для тебя, но не для меня. Я твой отец, Бруно. Твои дедушка и бабушка — прекрасные люди и любят тебя, но они никогда не заменят тебе отца. Ты должен быть подле меня, пока не повзрослеешь.

— Я уже взрослый.

— Нет, Бруно, пока ты ребенок. Тебе еще не исполнилось и одиннадцати.

— При чем здесь мой возраст?!

— Возраст всегда важен, Бруно. Ты очень развит для своих лет, но этого недостаточно, чтобы быть взрослым. Для этого нужно иметь большой жизненный опыт, который позволяет понимать себя и других людей лучше, чем это доступно тебе сейчас.

— Но у меня нет лишнего времени! Вы же понимаете, что, если я уеду жить к вам хотя бы на один-единственный год, я отстану и окажусь за бортом! Жоффрей и Жан-Поль обгонят меня, и я никогда не смогу наверстать упущенное. Это сломает всю мою жизнь! Вы же не думаете, что они станут дожидаться меня, правда?

— Я говорю не об одном годе, Бруно, я говорю о другой жизни.

— Мне не нужна другая жизнь! — пылко возразил Бруно. В его голосе внезапно зазвучали страдальческие нотки. — О такой жизни, как моя, можно только мечтать… У меня есть друзья, школа, планы на будущее, родственники, дедушка и бабушка. И вы хотите лишить меня всего этого только затем, чтобы я жил с вами?! Я потеряю все! И никогда не смогу стать у руля страны! — В голосе Бруно появились истерические нотки. — Я никогда не смогу выступить за Францию на Олимпийских играх, потому что вы ни с того ни с сего решили взять меня к себе, будто я вещь, которой можно распоряжаться! Я никуда не поеду! Вы не можете меня заставить! Не имеете права!

— Бруно…

— Вас не волнует, что значит для меня этот отъезд?

— Конечно волнует… Я хочу взять тебя к себе ради твоего блага…

Поль замолчал. Он вдруг понял, как неубедительно звучат его слова. Что он может предложить Бруно взамен того, что мальчик уже имеет, кроме себя самого — отца, по которому Бруно, совершенно очевидно, никогда не тосковал? Он оторвет мальчика от дома, ставшего ему родным, и единственной известной и понятной ему жизни, разрушит все его связи и критерии, формировавшиеся с раннего детства. Это столь же сомнительное «благо», как взять животное из зоопарка и выпустить его на волю. Мальчик будет несчастлив вне атмосферы Седьмого округа Парижа.

— Бруно, оставим пока эту тему. Я обдумаю все, что ты сказал. Но этим летом ты обязательно должен приехать к нам в гости, хотя бы на месяц. Я настаиваю, по крайней мере, на этом. Может, тебе понравится у нас… как знать?

— Конечно, отец, — согласился Бруно, внезапно успокоившись.

— Отлично, — обрадовался Поль. Месяц, проведенный в семье, может все изменить. Ему следовало предложить это с самого начала. Напрасно он сразу напугал мальчика. Надо было… Все крепки задним умом.

— Вот мы и дома, отец. Не зайдете ли на чашку чаю? Дедушка уже, наверное, вернулся.

— Спасибо, Бруно, сейчас мне нужно в гостиницу. Я зайду завтра, если смогу.

— Конечно сможете… и, если захотите, я возьму вас с собой на урок фехтования.

— Разумеется, я с удовольствием пойду с тобой, — печально согласился Поль.

* * *

— Ну? — нетерпеливо спросил у вошедшего Бруно маркиз де Сен-Фрейкур.

— Вы были правы, дедушка.

— Как все прошло?

— Почти так, как вы предполагали. Я сказал ему слово в слово все, о чем мы с вами договорились. Он хотел, чтобы я взглянул на фотографию той женщины… Это единственное, чего я от него не ожидал. Никогда не думал, что он осмелится показать мне ее фотографию. Но я твердо дал ему понять… Я же говорил вам, что смогу это сделать. Вам не о чем беспокоиться.

— Я горжусь тобой, мой мальчик. Иди скажи бабушке, что она может встать с постели и присоединиться к нам. Мы не знали, зайдет ли он на чашку чаю, поэтому у нас не оставалось выбора, а? И, Бруно…

— Да, дедушка?

— Тебе не кажется, что следует прилежнее учиться в школе, если ты отныне вознамерился возглавить страну?

— Францией управляют чиновники и бюрократы, а не аристократы, — насмешливо откликнулся Бруно. — Разве не этому вы всегда меня учили?

— Верно, мой мальчик.

— Но я в самом деле собираюсь выступать на Олимпийских играх, — добавил Бруно с льстивой улыбкой на маленьких пухлых губах. — Поэтому, надеюсь, вы подумаете над тем, чтобы подарить мне жеребца. У всех моих кузенов есть собственные лошади.

— Эта мысль приходила мне в голову.

— Благодарю вас, дедушка.

6

— Меня могли назначить и в Улан-Батор, подумай об этом, дорогая, — сказал Поль, желая отвлечь Еву от созерцания бесконечной пустыни за окном вагона. Поезд, на котором они ехали, был самым скоростным из существовавших в этой стране в 1930 году, однако казалось, он едва ползет.

— Улан-Батор? — переспросила Ева, поворачиваясь к мужу.

— Да, это столица Внешней Монголии.

— Внешней или Внутренней? Ладно, можешь не отвечать. Но ведь это мог быть и Годхавн, — возразила Ева.

— Гренландия? Нет, такого быть не могло. Гренландия слишком близко к Европе. — Поль саркастически усмехнулся.

— Острова Фиджи? — предположила Ева. — Разве тебе там не понравилось бы? Там очень много зелени, особенно по сравнению с этим пейзажем. — Она презрительно ткнула пальцем в направлении сверкающей на солнце песчаной пустыни.

— В Суве, конечно, превосходный климат, но, как я понимаю, там плоховато с культурой.

— Зато это столица государства. Разве тебе не хотелось бы, чтобы тебя называли «месье посол»?

— Послом? Мне всего сорок пять. Я еще слишком молод для этого, тебе не кажется?

— Кажется, кажется. Ты непозволительно молод и слишком красив для посла. Если бы тебя назначили послом, это стало бы ужасным испытанием для женщин Фиджи. Я слышала, они не могут устоять перед французами, и это было бы несправедливо по отношению к ним, — сказала Ева, многозначительно сжимая руку мужа.