Пока мы не встретимся вновь

— Хорошо, долби ее как следует. Без математики не разберешься в навигации. Веришь, нет, но есть люди, которые не могут одолеть математики даже ради спасения собственной жизни.

— Вроде моей сестры Дельфины, — сказала Фредди, почувствовав, что ей стало немного легче дышать.

— По крайней мере, у одной из вас нормальное девчоночье имя. Фредди, ты представляешь себе, где аэропорт?

— Конечно. — Фредди прищурилась на солнце и указала точное расположение аэропорта, хотя он не был виден, поскольку находился далеко в долине Сен-Фернандино. — Я видела его минуту назад или, может быть, чуть раньше.

— Хм… — Он-то знал, где аэропорт, подумал Теренс Макгир, поскольку тот находился там же, где и всегда, но он не поставил бы и двадцати пяти центов, что кто-то определит его местонахождение во время первого полета. У малышки отличное зрение, и более того — верный глаз.

Когда они пошли на посадку, он спросил:

— Фредди, скажи мне, что ты чувствуешь?

— Что ты имеешь в виду?

— Как ведет себя самолет во время приземления.

Озадаченная Фредди застыла на сиденье, словно прислушиваясь к откровению свыше, пока «Пайпер Каб» приближался к посадочной полосе и с каждой секундой снижался все больше и больше.

— Он хочет приземлиться, — вдруг восторженно завопила она. — Он сам хочет приземлиться!

— Да. Как ты это поняла?

— Я это почувствовала, действительно почувствовала, Мак.

— Где?

— В… на… сиденье под собой.

— Под юбкой?

— Верно.

— Еще бы! Там ты и должна была это почувствовать. Когда в следующий раз соберешься в полет, надень брюки.

Посадив самолет, Макгир подъехал к зданию школы. Они выбирались из кабины, когда к самолету подскочил кипящий от ярости Поль.

— Вы знаете, что вас не было около часа? Я места себе не находил от беспокойства, чуть с ума не сошел! Проклятье, Макгир, ты что, спятил, где твои мозги?!

— Потише. Урок продолжается час. И если уж на то пошло, мы вернулись на три минуты раньше срока.

— Урок? — недоверчиво произнес Поль. — Какой еще урок? Я просил тебя покатать Фредди, ни о каком уроке речи не было.

Теренс Макгир взглянул на Фредди. Она смотрела на него чистыми глазами, которые видели, как он уже знал, дальше и лучше любых других глаз. Твердо сжав губы, Фредди как бы говорила: она, конечно, понимает, что лгать нехорошо, но, что поделаешь, иногда приходится, когда дело того стоит.

— Простите, но я мог бы поклясться, вы сказали, что Фредди хочет взять у меня урок, — проговорил пилот. — Извините, я, должно быть, неправильно вас понял. Я не хотел причинять вам беспокойство. Вообще-то урок стоит шесть долларов — четыре за аренду самолета и два собственно за урок… Но я возьму с вас только четыре, раз вы хотели, чтобы я просто покатал ее. Ах, и еще одно. Я должен дать молодой леди формуляр полетов.

Он заторопился в пристройку, служившую ему кабинетом, и вернулся, делая в формуляре первую запись.

— Вот здесь ты должна расписаться, Фредди. Теперь возьми его себе и смотри не потеряй.

— Ни за что, — выдохнула Фредди с сияющим от благодарности лицом. — Я ни за что его не потеряю. Мак, я обязательно приду снова. Не знаю когда, но как только смогу.

— Поверь мне, малышка, я в этом не сомневался. Ни на секунду. До встречи, Фредди!

— До встречи, Мак!

7

Летом 1933 года в Шампани, на террасе замка де Вальмон, виконт Жан-Люк и виконтесса Аннет де Лансель приветствовали Поля и Еву, впервые приехавших в замок со своими дочерьми. В соответствии с традицией семьи Лансель хозяйка замка сама разливала шампанское, когда поднимался первый бокал на любой семейной встрече в Вальмоне. Сегодняшний же повод был не просто символическим, а заключал в себе особую важность.

— Конечно, Фредди уже достаточно взрослая, чтобы выпить шампанского, — заявила виконтесса. — Тем более что у нас сегодня такой замечательный повод. — Она наполнила бокал тринадцатилетней Фредди.

Смакуя искристое вино, Поль вдруг понял, как он тосковал по Вальмону и как настойчиво отгонял мысли о доме, где прошло его детство. Ни в одном другом месте, где ему когда-либо приходилось жить, он не ощущал такого странного, почти осязаемого, а теперь почти забытого чувства гармонии между землей и тем, что на ней произрастает. Невидимые узы родства так крепко привязали его к этому краю, что, казалось, протяни руку — и ощутишь их прочность. Каждый глоток воздуха Шампани наполнял его ощущением благополучия и беззаботного веселья. Эти места дышали необычайным радушием. Вид океанской шири никогда не дарил ему такой радости и полета души, как лениво раскинувшееся на холмах море семейных виноградников, над каждым из которых в течение нескольких недель созревания урожая будет развеваться сине-красное знамя Ланселей, точно так же, как Поммери поднимут над своими виноградниками белое, а Вдова Клико — желтое.

Поль с гордостью посмотрел на Еву, Дельфину и Фредди, сидящих рядом на залитой солнцем террасе. Они только что приехали из Парижа на автомобиле. Путешествие заняло всего два часа. Двумя неделями раньше они выехали из Лос-Анджелеса на поезде, пересекли всю территорию Соединенных Штатов и пересели на океанский лайнер, доставивший их во Францию. Получив на службе двухмесячный отпуск, Поль решил, что настало наконец время привезти жену и детей в дом предков, где они никогда не были.

Виноградные лозы в цвету благоухают как тропическое растение. Цветение продолжалось две с половиной недели до первых чисел июня. К счастью, обошлось без страшных весенних заморозков. В период опыления цветов, словно в ответ на мольбы виноградарей, выдалась теплая и влажная погода с умеренным ветром, и теперь виноградные кисти спокойно наливались животворным соком в долине.

Вальмон расположен к северу от Отвийр — деревни, куда в семнадцатом столетии пришел Пьер Периньон и, поселившись в старинном аббатстве Святого Петра Отвийерского, развил бурную деятельность, позволившую ему по истечении сорока шести лет строго упорядоченной жизни, в часы, не занятые служением Господу, отыскать секрет превращения превосходного местного вина в шампанское.

В те времена Вальмон был окружен дубовыми лесами, где в изобилии водилась дичь. Владельцы Вальмона выращивали виноград и производили вино, наслаждаясь им вместе с друзьями. Теперь же, этим лучезарным июльским днем, глядя вниз с высоты террасы замка, где вся семья отдыхала перед завтраком этим лучезарным июльским днем, уже почти нельзя было увидеть даже одиноко стоящих деревьев. Повсюду, до самого горизонта, простирались виноградники. Покатые склоны холмов, покрытые виноградниками, создавали ощущение покоя и безопасности, хотя за последние сто лет из-за этих ценнейших и слишком уязвимых областей Восточной Франции произошли две великие войны, изменившие историю всей Европы.

Однако война и даже мысль о ней сегодня представлялись Полю абсурдом. Лишь теперь в душе его наконец прошла горечь, вызванная тем, как отнеслись когда-то родители к его второму браку. Прошлой зимой мать написала ему письмо, где просила прощения за резкость давних слов о том, что необдуманной женитьбой он сломал себе карьеру. «С годами, — писала она, — я пришла к пониманию, что без Евы и детей ты никогда не чувствовал бы себя по-настоящему счастливым, даже если бы стал послом при дворе Его Величества короля Великобритании».

Виконтесса изменила отношение к Еве вовсе не потому, что возраст смягчил ее характер. Напротив, с годами французские аристократки обычно становятся все более жесткими.

Если бы Гийом, старший сын Ланселей, женился и завел детей, виконтесса, успокоенная тем, что семья продолжит род по его линии, вероятно, по-прежнему разжигала бы в себе ненависть к Еве. Однако Гийом, который не выносил детей и любил свободу, решил навсегда остаться холостяком. Так что виконтессе пришлось примириться с тем, что у нее не будет внуков, кроме детей Поля. Зная, что никогда не устанет укорять старшего сына в его безответственном, эгоистичном и недальновидном поведении, Аннет де Лансель решила помириться со своей единственной невесткой.