Пока подружка в коме

— Остынь, Карен. Припомни-ка, как было дело. Разве ты сама не писала в письме Ричарду, что хочешь проспать «тысячу лет», чтобы не видеть будущего? Ты сама выбрала свой путь. Ни я, ни кто-то другой. А ведь все могло обернуться еще хуже. Ты могла просто умереть совсем. А мог умереть твой разум.

— Тогда почему же я очухалась именно сейчас? Где мои оставшиеся девятьсот восемьдесят три года из запрошенной тысячи?

— Ты проснулась потому, что ты единственная способна увидеть настоящее глазами прошлого. Если бы не было тебя, никто не мог бы оценить, насколько изменения, происшедшие с миром, не соответствуют былым ожиданиям. Потребовались твои показания. Твое свидетельство.

— Джаред, всем известно, что ничто и никогда не получается таким, как планировалось. Вот посмотри хотя бы на меня. — Карен смотрит на свои ноги и морщится. — Хотя здесь тот еще повод для шуток. Я свою будущую жизнь представляла себе не так. Слушай, Джаред, погоди-ка, а как же получилось, что здесь оказался ты, а не кто-то другой? Я, например, хотела бы повидаться с родителями.

— Тут я ничего поделать не могу. Я назначен Официальным Покойником всей вашей компании. Я ведь единственный из ваших близких знакомых, кто умер, когда вы были еще совсем молодыми. А следовательно, в вашем сознании я остался, как бы это сказать… самым мертвым.

— Что еще за самый мертвый! Чушь какая-то.

— Карен, давай на минутку отвлечемся от этого. Скажи мне лучше вот что: в чем основное отличие того мира, в котором ты жила, от того, где ты проснулась?

Карен тяжело вздыхает, словно после сеанса массажа, расслабляющего мышцы. Она смотрит в сторону черной пещеры универсама и, не глядя на меня, говорит:

— Здесь всего не хватает.

— Не хватает? Чего именно?

— Всего. Здесь недостает убеждений, веры, мудрости. Не хватает даже старых добрых пороков. Нет ни жалости, ни печали. Ничего. Люди — те люди, которых я знала, — когда я вернулась, они… они разве что существовали. И мне от этого очень грустно. А сказать им об этом — такого я себе позволить не могла.

— А что в этом плохого? Я имею в виду — в том, чтобы просто существовать?

— Не знаю, Джаред. Просто существуют и животные с растениями, и им можно только позавидовать. Но люди другие, им этого недостаточно. Мне это сразу не понравилось, как только я очнулась. Не нравится и сейчас, даже когда нас осталось на весь мир несколько человек.

— Еще что?

— Джаред, имей совесть! Знаешь что? Давай так: ты мне рассказываешь, с кем из наших девчонок ты переспал, а я тогда отвечу на остальные твои вопросы.

— Да ладно тебе, Карен. Я даже не знаю…

— Стэйси Класен?

— Ну да.

— Дженнифер Бэнкс?

— Да.

— Младшая сестра Дженнифер?

— Каюсь, было дело.

— Я так и знала. Я вас сразу вычислила.

— Ишь ты, Шерлок Холмс.

— Аннабел Фрид?

— Да.

— Ди-Энн Уолш?

— Ну…

— Терпи, Джаред. Придется тебя вывести на чистую воду. Скажи лучше, с кем ты не спал?

— С Пэм.

— Это и так понятно.

— С Венди.

— Са-ма зна-ю.

— Я собирался встретиться с ней после того матча. А потом — видишь, как карты легли. Ну что, будешь теперь отвечать?

— Ладно, все честно.

— Ты говорила, как и в чем изменились люди к тому времени, когда ты проснулась. Давай выкладывай дальше.

— Хорошо. Дай только сосредоточиться. — Карен чешет подбородок, из универсама доносится крик какого-то животного. — Вот слушай: не успела я очухаться, как все вокруг стали наперебой расхваливать мне новую жизнь, доказывать, что она куда рациональнее и лучше старой. И стоило оно все того? Вся эта рациональность. На кой черт она сдалась, если ты рационально живешь пустой жизнью.

Я подкалываю ее:

— Например?

Карен отвечает, одновременно натягивая на себя плед:

— Тогда, в семьдесят девятом, я думала, что в будущем мир будет… развиваться, эволюционировать. Мне казалось, что мы будем стремиться сделать мир чище, безопаснее, уютнее. А в результате всего этого люди должны были стать умнее, мудрее и добрее.

— И?…

— Люди не стали другими. Нет, мир изменился, в том смысле, что жизнь стала быстрее, а сам мир интереснее и даже в некотором роде чище. Вот машины, например, — они больше не дымят, как раньше. А люди — всё те же. Они даже… я бы сказала… ну как же это… как назвать противоположность прогрессу?

— В нашем случае — регресс.

— Вот-вот, люди, как ты там сказал, регрессировали. Слушай, Джаред, ты где таких слов-то набрался?

— Как бы тебе объяснить… Понимаешь, в загробной жизни есть своего рода учеба. Ну, как уроки английского. Только прогуливать нельзя. Но сейчас не об этом. Ты говорила о регрессе.

— Да. Взять хотя бы Меган — мою дочь. Она ведь даже не верила в будущее, пока все это не стряслось. Она думала, что будущее — это смерть, преступления, беззаконие. То, что будущего больше нет, что оно кончилось, она восприняла совершенно спокойно. У нее есть дочь, Джейн. Она родилась слепой и с явными психическими отклонениями. Наверное, это из-за смога и прочей нынешней гадости, но Меган считает, что так все и должно быть. Честно говоря, в будущее никто особо и не верил. Ричард, Венди — они словно предчувствовали, что все кончится.

— В чем это выражалось? — Мое тело вспыхивает оранжевым светом — от нетерпеливого ожидания.

— Наркотики, например. Пэм и Гэм глотали их и кололись, да и сейчас пытаются, если удается раз добыть что-нибудь, что еще не испортилось. Просто мысль о том, что впереди у них еще лет сорок вот такой жизни, оказалась для них неподъемной ношей. Венди — та с головой ушла в рутину, загрузила себя работой. Лайнус и вовсе несколько лет где-то пропадал, искал смысл жизни, не нашел и окуклился, замкнулся в себе, замшел и стал циником. У Меган родился слепой недоразвитый ребенок — она от этого слегка впала в аутизм. Ричард? Ричард пил запоем и надеялся при этом на одно — на меня. Он думает, что я этого не знаю, но я все чувствую. Тебе ли не знать, Джаред, что шансов на мое выздоровление практически не было. Так что Ричард имел полную возможность провести всю жизнь, оплакивая меня, и не сталкиваться при этом с настоящим миром.

— Точные наблюдения. Но не слишком ли ты сурова?

— Джаред, пошевели мозгами, посмотри на меня! Я же чудовище. Что-то вроде самки инопланетян из тех, что Лайнус с Гамильтоном лепили для своих фильмов. Я променяла свое тело на возможность узнать, что жизнь в будущем станет пустой и бессмысленной. Каково? Ничего себе сделочка.

— Да уж… Но ты мне вот что скажи: ты бы смогла почувствовать эту бессмысленность жизни, если бы привыкала к ней постепенно, шаг за шагом, как твои друзья?

Карен вздыхает:

— Скорее всего — нет. Доволен теперь? Может быть, вернешь мне мое тело?

Карен хватает с передней панели сигареты Пэм, затягивается и начинает кашлять.

— Ты куришь? — спрашиваю я.

— Ну ты и скотина! Да, теперь — курю. С сегодняшнего дня. Черт, голова кругом идет. Да, слушай, как тебе Бог?

— Карен, не строй из себя клоуна. Тебе это не идет. Мы ведь не на уроке обществоведения.

— Ладно, согласна, чушь сморозила. Тогда скажи, как ты? Ну, в том смысле, что ты ведь умер. Пойми, я не дурака валяю. Мне действительно интересно. Поставь себя на мое место.