Пока растет терновник

Тетка, тетка. По имени называть ее боязно, – не притянуть бы чего.

Фуф! Все, решила: буду звать ее по имени. Папаша все же выздоравливает после последних откровений.

…Я снова оказалась в «нехорошей квартире» (пальму первенства эта квартирка у Булгакова явно перехватила). Долго смотрела в окно, на мальчишку, катавшего снежный ком, пока его папа нервно курил в сторонке, переминался с ноги на ногу, и разговаривал по телефону.

Ее звали Зоя Хворостова, жаль, я не знала ее при жизни, много тайн она унесла с собой в могилу, и никогда никому их не раскрыть. Себя она называла «Черепахой», наверное, от того, что ползала от немощи по квартире. Но у черепахи были цепкие лапки, как у морской выдры. Она сделала все так, чтобы о ней долго вспоминали.

Я вдруг оглянулась на себя. Изменилась, это факт, похудела, вид замученный какой-то. Когда я была в маникюрном салоне? Не помню. У парикмахера? Не помню. Ну, не совсем опустилась, в душ хожу, на лице безупречный макияж, да, вот еще, некоторые свои секретики не растеряла. Разговаривать по телефону на унитазе, нюхать свои женские выделения и свое белье в конце дня. Маленькие человеческие радости, типа, балдеть от своего запаха там! Тут я любой собаке дам фору:)))

Но все неспроста, что-то должно было случиться, – здесь интуиция подсказывала, и я ничего с этим не могла поделать.

Не раз перебирала подробности последних событий, они указывали: покойнице нет покоя на том свете.

Теперь я презираю себя за свою нерешительность. Мать и отца я должна срочно предупредить об осторожности. Я не знаю, где грянет гром.

Если с мотивами Зои, и с театральным номерком я разобралась, то случайна ли цифра «27»? Оставалось связать все вместе, в одну цепочку.

Ночные шумы, которые слышали квартиросъемщики. Мой ночной посетитель. Бугорок земли в кладовке. Темное существо в углу комнаты. Надпись в книге. Призрак вещуньи на даче. Женщин, похожих на нее, видела я и видел отец. Те безобразно худые ноги, что висели в проходе. Номерок… – а может, это указание на дату? Скоро 27 декабря… Боже мой! Какая же я дура. 27 декабря погиб ее ребенок. Как я раньше не «доперла»?

Вот зачем эта безделушка должна быть на ее могиле. Теперь можно что-то связать? Да, наверняка. Она просто хотела умереть. После потери ребенка она утратила смысл жизни. Но боялась, боялась после потери его здесь, потерять и там.

Глава 27

24 декабря я купила ее любимые хризантемы и вместе с иконкой Божьей матери с младенцем, свечками и найденным номерком отнесла все на кладбище. Родителям я ничего не сообщила. Обратно заехала на Таганку, забежала в подъезд. В тот момент, когда я сделала первый шаг на лестницу, – почувствовала необычный, неприятный запах. Он усиливался по мере того, как я приближалась к дверям квартиры.

Такого интенсивного запаха, не имеющего источника, никогда прежде не встречала: он похож на какой-то приторный сладковатый парфюм, которым вы точно никогда не станете пользоваться – тяжелый, тошнотворный и удушливый. Будто смесь сигаретного дыма, тления и каких-то цветов, пряностей.

Я встала в коридоре на том самом месте, где ее нашли, и через открытые двери комнат позвала ее – прислушалась – тишина вроде бы. Стала кричать все настойчивее и громче, не сомневаясь, что она слышит, и сейчас выйдет ко мне. В руках я держала алюминиевый крестик, что достался от старухи на даче. Еще раз посмотрела на крестик, он был материален, – если мне являлся призрак, откуда крестик? Стало быть, бабка была реальной, и помощь ее реальна.

Тут мне показалось, я увидела Зойкину тень, услышала шорох, но она не выходила.

– Хорошо, оставайся там. Я знаю ритуал, знаю молитву. Все проведу, – тебе станет легче. Ты слышишь?! Но сегодня надо расстаться, я дальше не потяну. Скажи, как мне избавиться от тебя? Когда ты «отвалишь»?

Если кому-то надо покаяться, – будем каяться. Молитвам бабка научила, а вот покаянию нет. Не знаю, как каяться. И ты не знаешь? Хорошо, вот я набираю вопрос в чат-боте, и знаешь, что он мне пишет?

«Существует несколько распространенных способов покаяния, и они могут различаться в зависимости от религиозных убеждений, традиций и культурного контекста…».

Ты чат-ботом не пользуешься? Ну это же просто.

…Так, молитва, исповедь, благотворительность, внутреннее осознание, ритуалы…

Я осмотрела двери, – что не так? Они все были плотно закрыты, хотя я оставалась в том же положении. Я шагнула к двери, ведущей на кухню, она не открылась. Следующая тоже была заперта. Но потом я оглянулась на входную дверь, и не поверила своим глазам: за моей спиной не было входной двери.

И тишина как в склепе. А потом свист в ушах. Потом крики, визги, стоны, ругань – это все исходило от меня, бешеной сволочи, которая вздумала наводить порядки в чужом доме. Уши заложило, как при приземлении самолета. Сначала я кричала и хлопала ладонями по стенам, а когда засвистело в ушах – мычала и гладила стены, как утюгом.

Зачем я билась в запертые двери комнат, в которых не было замков и следовательно, они не могли быть на затворе. На меня нахлынула паника. Может поэтому я не начинала свои молитвы. А когда вспомнила про них, никак не приходили в голову первые слова. Села под стену, уронила голову на колени.

Потом была яркая вспышка и мой полет. Да-да, мой полет, недалеко и невысоко, я просто немного поднялась над своим телом. Потом меня начало раскачивать и кидать по стенам, как тряпку. Но не тошнило, будто со мной это происходило не впервой. Свет мигал и я…, я…, я увидела себя, лежащей на полу коридора… Я хотела добраться до шубы, лежащей в трех метрах от меня, пошла на коленях, но начала гавкать и мяукать. Легла на шубу и снова вскочила, загавкала и замяукала.

Посреди коридора стоял деревянный колодец, как у бабушки в деревне. Я запрыгнула на сруб. Вода в нем была почти до краев, почти выплескивалась. Я упала в него, вода обожгла кожу, – я вынырнула, и перекинулась через сруб, чтобы свалиться на пол, – всё ужасно воняло и вокруг озарилось каким-то кровавым светом, я увидела входную дверь, не новую, а ту, которая была, когда мы попали в ту квартиру, причем внутрь квартиры смотрела ее передняя часть, которая была в коридоре. Под дверью лежал маленький крестик, я думала, что его потеряла, а он нашелся. Губы непроизвольно зашептали «Отче наш» и «Господи помилуй».

…Не знаю, как очутилась на лестничной площадке, прошлепала мокрыми ногами по кафелю и начала тарабанить в двери своего знакомого алкаша. В дверях появилось заспанное лицо Николая, а потом высунулась какая-то женщина.

– Ты чего стучишь, индеец? Время глянь.

– Полночь?

– Не совсем, без пятнадцати минут.

– Я хотела взять свою шубу и уехать отсюда, но вместо нее оказалась тряпка, заговоренная. Я на ней лежала. Но руками ее нельзя брать.

Он оглядел меня.

– А ты где коленки разбила?

– Там, – я показала на дверь Зойкиной квартиры.

– А! «Знамо дело». По тебе таракан бежит, дай смахну.

– Дай палку мне какую-нибудь – я подцеплю тряпку и вынесу, подпалю.

– Сейчас, ночью?

– Да.

Николай молча вынес мне лыжную палку.

– Чего еще надо, – говори, – завтра меня не будет, к подруге на дачу поеду.

Под тряпкой, как я и ожидала были тараканы, но пылала она хорошо, хоть и на снегу. Растоптала пепел и обратно в квартиру.

– Что же меня так «колбасило»? – вопрос очевиден и я адресовала его безропотным стенам, которые во сне уже обваливались как снег со скалы, а тут стояли как ни при чём.