Пока смерть не разлучит нас

Он ведь как рассуждал: просто так, с пустыми руками, ему туда ехать неудобно как-то. А с результатом, каким бы разочаровывающим он ни был, уже можно. Это уже повод для того, чтобы переступить ее порог. А там, как сложится…

– Мечтаешь?

Елена Ивановна вошла в кабинет, будто чужая. Дверь осторожно приоткрыла, закрыла ее так же, словно в гостях была. И кажется, даже к столу своему кралась на цыпочках, а не шла твердой поступью, как обычно. И вот когда уже уселась, опять же на краешек стула, тогда-то и спросила его с упреком:

– Мечтаешь?

– Я? – не понял он ни поведения ее, ни вопроса. – Да нет. Отчет по ножевому сделал. Вот он, читать будешь?

– Потом, Толя, все потом. – Елена рассеянно окинула взглядом кабинет и произнесла вполголоса: – Мечтай, мечтай, Толя, все равно ничего у тебя не выйдет.

– Это ты о чем? – Грибов нахмурился, перемены в начальнице он не понимал, и это его раздражало.

– А обо всем! И планов на вечер у тебя никаких не будет и быть не должно. И романа с Викторией, кажется, не получится.

– Это еще почему?!

Грибов побледнел. Он скорее понял, чем почувствовал, что бледнеет.

Понимал, а не чувствовал свою бледность он оттого, что это происходило с ним тогда, когда ему страшно становилось. А ему стало страшно, и даже очень! Из-за Ленкиных странных слов страшно, из-за того, как она в кабинет вошла и как к столу своему пробиралась, будто воровка. И тут не захочешь, а подумаешь…

– Что с ней, Аля?! – выпалил он, прежде чем додумал.

– С кем? – Она подняла на него тяжелый взгляд, в котором ничего, кроме злости, не было, повысила голос и переспросила с напором: – С кем, Грибов?!

– Что с Викторией?

Выдыхал он уже с облегчением, поняв, что страхи его напрасны. Ленка, какой бы стервой ни была, не стала бы так изматывать ему душу, если бы с Викторией случилась беда.

– При чем тут Виктория твоя, Грибов?! – Ленка не обманула его ожиданий. – Ну, вот при чем тут твоя Виктория?!

– Сама же сказала, что романа у меня с ней не будет, – пробормотал он миролюбиво. – Я и подумал.

– А ты не тем местом думаешь, Толя! – оживилась вдруг Елена и даже зад свой от стула оторвала, наклонившись в его сторону, будто дотянуться до него могла через трехметровое расстояние между столами. – Не тем и не так! Почему я сказала, что романа у тебя с Викторией не будет, как думаешь?

– Не знаю теперь, – признался он честно, с недоумением наблюдая за странностями начальницы.

– Я потому так сказала, опер, что вчера она потащила тебя к себе за город не из-за твоих прекрасных глаз, понятно?!

– Нет, не понятно. А почему тогда?

– А потому она приехала к тебе и настояла на твоем визите к ней, что действительно тревожилась за начальника службы безопасности, за гражданина Чаусова то есть! – продолжала бесноваться Елена Ивановна, чем все больше и больше его удивляла.

– Так мы же решили, что это был блеф, – заволновался Грибов, пододвигая к себе листок с пометками поближе.

– Это ты решил, а я предполагала, – огрызнулась Елена.

– А теперь не предполагаешь?

– А теперь я располагаю! – Она с силой дернула заколку в волосах, и волосы тяжелой волной скользнули по плечам. – Теперь я располагаю сведениями, Грибов!

– Какими сведениями, Аль? Ты чего вообще?!

Грибов не знал, что и думать. Распущенными волосы начальницы он видел лишь по праздникам, когда она вместо формы надевала красивое платье или костюм. Нет, еще когда она с Сашкой своим на грани разрыва пребывала, тогда тоже без конца заколкой для волос швырялась. Сейчас-то что?

– Я сейчас располагаю сведениями о том, что… – Она сдавила виски ладонями и глянула на него глазами отчаявшейся женщины. – Что в пятидесяти километрах от города найдена обгоревшая машина господина Чаусова, государственные номерные знаки чудом сохранились. В багажнике его машины найден сильно обгоревший труп, личность устанавливается. Но судя по тому, что утром у нас в отделении побывал его отец с заявлением о пропаже сына, это труп самого Ивана Чаусова, и никого другого. А это значит, Грибов, что Виктория вчера не просто так била тревогу, и не врала тебе, и в постель к себе не зазывала.

– Понял, – кивнул он с явным сожалением, его-то устроил бы как раз такой вариант.

– И еще это значит, Толя, что муж ее тоже, видимо, не просто так в петлю полез.

– А как же он туда полез?

– Думаю, что ему помогли, Толя.

– Но на теле ни единого следа насилия, Аль, – напомнил Грибов. – Нет следов сопротивления, борьбы… Даже рубашка из-под брюк не выбилась. Вообще не пойму, что все это значит?!

– А значит все это, Толя, только одно. – Елена вялым движением подхватила со стола заколку и кое-как заколола волосы на затылке. – Что твое частное расследование с этой минуты перестает быть таковым.

– И?

– И ты начинаешь расследование по факту гибели Ивана Чаусова… предположительно, конечно, что это он. И начинаешь ты это расследование с того, что заново разбираешься со смертью мужа твоей Виктории, как там его?

– Виктор Синицын, – подсказал Грибов, не зная, радоваться ему или плакать.

– Вот, вот. Какая-то связь существует между его смертью и смертью Чаусова.

– Думаешь, Бобров?

– Да погоди ты с Бобровым! – одернула его Елена. – Тот никуда от нас не денется. Кстати, я за ним уже послала. И за Викторией твоей заодно. Опознание трупа в настоящий момент производится отцом Чаусова и… И предоставь-ка ты мне к завтрашнему утру полный отчет по факту всех его увольнений.

– Синицына?

– Его, его, голубчика. Не просто так он своей жене об этом брякнул, ой не просто…

Глава 14

Жизнь закончилась для него тем самым утром, когда он внимательно исследовал свое погрузневшее тело в сотне зеркальных фрагментов. Или нет, не тогда?

Может, позже, когда он ехал за рулем своего автомобиля и гадал, с какой же из двух женщин ему встретить старость, что не за горами, его жизнь оборвалась? Да нет, он тогда благополучно доехал до офиса, припарковался на своем месте, дошел до кабинета. Улыбнулся Виктории, она ответила тем же. Он порадовался, но все-таки решил, что торопиться с ней не станет. Как-то все должно само сложиться, и постараться с Риткой дров не наломать, чтобы потом с Викторией не на развалинах строить. Так было нельзя, так было неправильно и больно.

Он сел на свое рабочее место, вспомнил, что не завтракал. Попросил у секретарши капризным тоном кофе с бутербродами. Заставил накрыть стол не в кабинете, а в небольшой комнате отдыха, смежной с ним. Там не было видеокамер, это он точно знал. Если, конечно же, Чаусов тайком не снабдил и эту комнатку видеонаблюдением.

Скажите, какой мерзавец, а! Как осмелел! Ну ничего…

И вот тут-то Боброва осенило.

Вот! Вот с чего начала рушиться добротно выстроенная им счастливая жизнь его! С этого сукина кота она начала трещать по всем швам, выпуская наружу из прорех все, что береглось, копилось и охранялось.