Пока смерть не разлучит нас
Шрифт:
– Как это?
– Ну… Неземная какая-то! Все себе на уме, вся в себе словно. Тут, думаешь, ее не сватали до Витьки-то? Тю-ю! Желающих полно было. Я и сам поглядывал, я еще не старик совсем, запросто мог бы… Только она все мимо смотрит. Вроде на тебя, а как будто мимо. Стоишь перед ней, словно стеклянный, честное слово! И мужик ее покойный такой же был. Сам с тобой говорит, а сам будто о чем думает. И улыбался еще постоянно. Как дурачок, ей-богу! Может, и дурачок, раз в петлю полез.
– А после смерти Виктора никто больше к Виктории не сватался? Вы никого не заметили? – аккуратно задал вопрос Грибов, чтобы
Сам спросил и сам тут же с ненавистью подумал, что наверняка старый хрыч свои попытки возобновлял. И наверняка снова от ворот поворот получил, раз Викторию в разряд непутевых занес, а Виктор в дурачках помер.
– Да как же! – с обидой подхватил Сизых, стало быть, попытку свою повторил, и, может, не один раз. – Уж серьезно там или нет, не знаю, но один тут прохода ей точно не давал. Хотел я ему тут, когда он в кусты побежал, колеса все порезать, да не успел, вернулся он скоро.
– Кто такой? Описать сможете? – Грибов для пущей важности достал из кармана блокнот с авторучкой, хотя догадывался, о ком пойдет речь.
– Здоровенный такой бугаина, и машина такая же здоровенная. Моду, слышь, взял, она с работы идет, а он тихонько так следом едет. Я даже в милицию хотел заявить.
Сизых перекрестился даже, будто Грибов ему мог не поверить. А Грибов не то что верил, он расцеловать мужика готов был за ценную информацию.
Все! Все подлые мысли про Викторию – долой! Не наврала она и не насочиняла про то, что Чаусов охранять ее вздумал после смерти ее гражданского мужа. Сидел здесь сиднем Иванушка Чаусов, каждый вечер дисциплинированно сидел, будто задание какое-то важное выполнял. А задания-то ему никто и не давал. И если Бобров к его убийству как-то причастен, то Виктория точно нет. Надо искать других сообщников. Чиста она, перед законом и людьми чиста, хотя сосед вон и недоволен.
Тут еще Грибов масла в огонь подлил своим вопросом:
– Этот бугай, как вы изволили выразиться, Антон Иванович, в дом не заходил никогда?
– Как же, не заходил! – Его голос взвился острой обидой. – Сам-то, может, и не пошел бы, эта свиристелка за ним выходила. Чуть не голышом, слышь! Коленками голыми сверкает, к машине подошла, в окошко стучит, тьфу, зараза!
– И что? Что он?
– А пошел за ней. Недолго, правда, пробыл, но пошел.
– А вчера? Вчера Виктория за ним выходила?
Ради этого вопроса и ответа на него, собственно, Грибов и был теперь здесь, а не на своем любимом диване перед телевизором. Но Сизых Антон Иванович неожиданно будто громадным валуном поперхнулся. Замолчал на полуслове, оно даже булькнуло у него в горле невысказанным, слово это. Глаза на Грибова выкатил и задышал, задышал часто-часто, глядя на гостя с укоризной, словно тот обидел его чем-то.
Минут пять все это лицедейство продолжалось. Потом Сизых шумно выдохнул и проговорил едва слышно:
– А не знаю я, что было вчера.
– То есть? – Грибов ему не поверил. – Вы хотите сказать, что вчера вечером ничего и никого под ее окнами не видели?
– Не видел ничего! – взвизгнул Сизых, пустив слюну в уголки изжеванных возрастом губ. – И никого не видел! В магазин ушел, потом пришел, закрылся, выпивал дома один. За занавесками… Вон и бутылка пустая под раковиной, можешь посмотреть. И в
магазине можешь спросить, был я там вчера.– Так, когда в магазин шли и из магазина, должны были видеть машину, если она стояла? – перебил его Анатолий, очень ему не понравился ответ.
– Должен был, но не видел и все тут! И давай, мил-человек, ступай уже. Поздно, спать стану укладываться.
Сизых поднялся из-за стола, схватил чайник, отволок его в кухню. Вернулся с хмурым видом и принялся с грохотом сгребать со стола чашки с блюдцами.
– Антон Иванович, так не пойдет, – заупрямился Грибов, которому откровенно указывали на дверь. – Вчера этот мужчина снова был здесь, сидел в своей машине, и вы не могли его не заметить.
– А если не заметил, то в тюрьму меня посадишь, так, что ли? – Он, кажется, успокоился немного и уже снова казался самоуверенным, довольным жизнью холостяком. – Меня, между прочим, никто не обязывал за ее ухажерами подсматривать.
– Много было ухажеров? – тут же опять прицепился Грибов, он все еще помнил про свою версию насчет визита сюда Боброва и, невзирая на Ленкино упрямство, не собирался ее со счетов сбрасывать. – Не считая вас, конечно же.
А чего ему было теперь деликатничать, когда Сизых его за дверь выставлял. Он его нервную систему беречь был не обязан.
Выпад в свой адрес Сизых оценил по достоинству и сдулся как-то сразу, перестав казаться значительным. Крякнул удрученно, потрепал затылок, потом спрятал грубые ладони под мышками и протянул угрюмо:
– Кто я для нее? Старикан глупый… Ты это, командир, если хочешь че узнать, к себе вызывай. Ничего боле трепать не стану, – проводил его до двери все с тем же подавленным видом, но напоследок спохватился вдруг и кивнул куда-то в сторону. – Ты пойди вон к Матрене сходи.
– А это у нас кто?
Зевать Грибову хотелось нестерпимо. Сонливость накатила, сдавив затылок властной лапой, хоть в сугроб вались да похрапывай. Говорила ведь Ленка, советовала до утра подождать. Нет же, больше всех ему надо.
Когда теперь он домой попадет? Как-то еще такси вызвать надо. Согласятся, нет, за город ехать в столь поздний час?
– Матрена Семенова с той стороны от Вики живет. Такая домушка у нее неприметная, под черной шиферной крышей. Додумались же в черную краску шифер покрасить, дураки – нет? Черепица будто… – Сизых потянул на себя дверь, еле дождался, когда Грибов за порог выйдет. – Так вот она любопытная очень, Матрена-то. Все видит! Даже то, чего не было!..
Света в окнах Матрены Семеновой не было, а на покосившейся входной двери красовался замок размером с футбольный мяч. Либо уехала куда-то, либо по гостям ходит. Хотя вряд ли в гости старый человек пойдет так поздно. Света на улице не было, в застывших снеговых бороздах ноги можно запросто переломать.
Уехала, решил Грибов, потоптавшись возле ее крыльца. Наверняка уехала.
Но судьба, видимо, сегодня решила вознаградить Грибова удачей за настойчивость и терпение. Не успел он и пары шагов сделать от калитки Матрены Семеновой, как она собственной персоной нарисовалась возле забора.
– Ух ты, а напугал-то, товарищ милиционер! – ахнула она, хватаясь за старенькую куртку на груди. – Кто-то возле калитки топчется, не уходит и в дом не лезет. Кто, думаю, вор, не вор? Слава богу, это вы!