Пока смерть не разлучит нас

Устранил? Молодец! Теперь вот либо ври до конца, и ври грамотно. Либо правду выкладывай, в которую никто и никогда не поверит. Почему? Да потому что грязная она – правда эта. Очень дурно воняет, и верить в нее поэтому никому не захочется.

– Нет, я не видел в тот вечер Ивана, – ступил на скользкий путь лжи Бобров, будто и правда с крыши прыгнул. – Я поехал сначала домой, потом по дороге передумал, свернул в дачный поселок. Приехал туда. Походил по дому. Разумеется, меня никто не видел, потому что подъезд к дому автономный, соседям не виден. И я свое появление там никогда не афиширую. У нас это не принято, знаете ли… Света в доме я не зажигал и… Потом вернулся в город, домой. Жена может это подтвердить.

– Хорошо, если потребуется, – миролюбиво закивал Грибов.

Давить и дожимать Боброва он побаивался. Дядя серьезный. Кто знает, какие люди за ним стоят. Как начнут звонить со всех вышестоящих уровней, от Грибова мокрого места не останется. Надо аккуратно, без напора. А насчет дачи…

А на дачу Боброва Грибов сегодня сам отправится и с соседями потолкует. Если там хоть парочка дачников пенсионного возраста обретается, то мимо них комар не проскочит, не то что Бобров.

– И на кой черт тебе эта дача далась, Толя?

Елена Ивановна устало качнула головой, переместила ноги с пола на низенькую табуреточку, распрямляя колени, и с шумом отхлебнула из большой зеленой чашки.

Рабочий день закончился у них пять минут назад. Фомин выскользнул из кабинета тенью, только на часах восемнадцать ноль-ноль протикало. А Грибов с Еленой все не уходили.

– Дача-то, Аль? Так врет Бобров этот.

– С чего ты взял?

– Чую я, что врет он! – Грибов с грохотом поставил опустевшую чашку на стол, начав раскачиваться на стуле. – Все с него началось, поверь мне, Аля. Сначала он влюбился в Викторию, а потом…

– Потом он заставляет Чаусова следить за ее мужем, затем каким-то образом заставляет этого мужа всунуть голову в петлю. После, желая избавиться от единственного свидетеля своих деяний, сует Чаусова в багажник его автомобиля, вывозит за город, обливает машину бензином и поджигает. – Лена поджала скептически губы и замотала головой. – Все бы было так просто, Толя!

– Хочешь сказать, что Бобров не причастен… – Он обиженно вытаращил на нее глаза. – Но он же врет!

– Может быть…

– Почему врет?!

– Разве мало может быть причин? – Она украдкой глянула на часы на запястье, едва слышно присвистнула и засобиралась. – Может, он и правда с Викторией этой любовь крутит, потому и боится, что все тайное станет явным. У него ведь семья, положение в обществе!

– Станет он из-за глупого романа рисковать свободой? – не поверил ее аргументам Грибов, кладя ноги на стол. – Жена простит в случае чего. Общество пожурит, ну, покуражится. Да и кого сейчас удивишь любовной связью на стороне, Аль? У каждого приличного женатого мужика на стороне любовница.

– Да?! – Она резко остановилась возле двери и обернулась на него с пальто в руках. – И у Сашки моего, думаешь, тоже любовница?

– У Сашки! Сашка, он… Он такой один, Аль!

– Вот и я о том же, Грибов. – Она погрозила ему кулаком и тут же начала поспешно натягивать на себя пальто, приговаривая: – У Боброва знаешь какая репутация? Я тут сегодня справки навела. Кое с кем из его сотрудников переговорила, пока ты из него жилы тянул, так вот, его смело можно причислить к лику святых.

– Репутация! Мало разве примеров, когда человек с безупречной репутацией оказывается по нескольку лет в розыске?

– Это не тот пример, поверь. И прекрати таскаться со своей Викторией как с писаной торбой. Ты ведь к Боброву почему прицепился, а, Толя? Я же вижу, не дура. – Она снова прикрыла дверь кабинета, хотя за минуту до этого уже готова была выйти наружу. – Ты потому к нему прицепился, что мешать он тебе станет, если что.

– Да ты что, Аль, в своем уме! – заорал Грибов так, что у Елены глаза испуганно округлились и дверь она еще плотнее прикрыть поспешила. – Когда это я личное путал с работой?! Когда?!

– Никогда, – согласно кивнула начальница, но перед тем как выйти, все же не удержалась от ехидства: – Но это все потому, думаю, что у тебя и личного-то пока никакого не было…

Адрес дачного поселка Грибов узнал у Виктории еще днем. И на месте убедился, что никакого автономного подъезда к воротам дачи Боброва не было. Грибов даже не поленился и вокруг участка дважды промаршировал. Не было задних ворот, даже калитки не имелось. И попасть на свой участок Николай Алексеевич мог, лишь проехав мимо двух соседних домов, окна которых сейчас были ярко освещены.

– Добрый вечер, – поздоровался Грибов с ближайшим соседом Боброва по даче – пожилым дядькой в старой, изъеденной молью войлочной шляпе для сауны. – Грибов Анатолий Анатольевич, вот мое удостоверение.

Дядька удостоверение прочел очень внимательно, к свету зачехленной лампы над входом даже подносил. Кивком пригласил его с крыльца в дом. Провел захламленным коридором, щелкнул выключателем, освещая неуютную кухню с грубым столом, и проговорил со вздохом:

– Без хозяйки все пришло в упадок, мил-друг. Без бабы дом сирота, так и знай. Женат?

– Нет пока, – признался Грибов, ежась от влажной прохлады дачного дома.

– Ну и дурак, уж извини старика. Бобылем не дело ходить. Я вот как женился в девятнадцать лет, так со своей Ниночкой всю жизнь и прожил. Всяко бывало, и попивал одно время, и погуливал, но жену всегда уважал. А сейчас вот один.

Мужик, с кряхтеньем опустившись на старую табуретку, упер кулаки в коленки и задумчиво поводил взглядом по кухне:

– Как померла Нина, так все пошло прахом. Все раздал детям и внукам. Себе ничего, кроме стола этого да старого дивана, не оставил.

– А что так? – вежливо поинтересовался Грибов, хотя любопытство насчет Боброва все внутри выжгло.

– Не хочу я без нее ничего, парень. Не мило мне ничего. А вещи раздал, потому что каждая о ней напоминала. – Он с шумом выдохнул и ударил кулаками по коленкам. – Ну да тебе это по одному месту, как я понимаю. Чего до нас пожаловал, милиционер? Опять воруют по дачам?

– Да нет, я не по этому вопросу. – Грибов прошел и уселся на табуретку напротив хозяина дома. – Меня ваш сосед интересует, Бобров Николай Алексеевич.