Пока смерть не разлучит нас

– Я говорила вам, что все не так просто! – вздыхала она прерывисто, повторяя то и дело.

– Возможно, Иван видел что-то!

– Как вы не понимаете, что его смерть не случайна!!!

Непонятно только было, чью именно смерть она считает не случайной: Чаусова или Синицына своего.

Он вот лично про Ивана так думал, что да, не случайна. И конечно, все они это понимали. Но как свести воедино разрозненные концы таких разных историй, Грибов пока не знал.

– Кого несет?!

Мужской голос из-за обитой войлоком двери соседнего с Викторией дома нарочито хотел казаться грубым и страшным. Даже матерком вдогонку вопросу полоснул хозяин дома. Грибов вздохнул и представился.

– К окну ступай! – приказал мужик. – К тому, что справа от входа.

Грибов послушно сделал шаг в сторону, достал удостоверение и почти вплотную приблизил его к черному прямоугольнику неосвещенного окна. Свет хозяин так и не стал включать. Отдернул штору, зажег туристический фонарь, приставил его к стеклу так, чтобы прочесть текст и рассмотреть фотографию на удостоверении. Потом проорал:

– Ступай к двери, сейчас открою!

Что-то сегодня Грибову на бобылей везло. Этот тоже оказался одиноким, но в отличие от соседа Боброва Сизых Антон Иванович – так звали соседа Виктории – никогда не был женат.

– На кой мне баба? – опешил он, когда Грибов спросил его: живет ли он один или с супругой. – Чтобы под ногами путалась да пилила меня день и ночь? Мне оно надо?! А похлебку я и сам горазд варить и пол помою, не побрезгую.

Дом был очень чистым и прибранным. В большой комнате, куда хозяин провел Грибова, стоял в центре полированный стол, вокруг него пять стульев. На диване – гобеленовое покрывало с крупными розами. Дальнюю стену подпирал громоздкий книжный шкаф с книгами и глиняными фигурками животных, сопутствующих восточному календарю, выстроившихся в нужном порядке. Пол застилал бежево-коричневый ковер с обтрепавшейся каймой, окна закрывали тяжелые шелковые портьеры. Чисто, уютно, Грибову понравилось.

– Вот так и живу, – удовлетворенно протянул Антон Иванович, заметив интерес гостя. – И вот скажи, нужна мне при таком раскладе баба? Сам-то женат?

– Нет, – признался Грибов.

– Уважаю! – заулыбался Сизых и протянул ему громадную ладонь для рукопожатия. – Так держать!.. Чай будешь со мной пить?

– Да не отказался бы, если не слишком обременю.

– Да брось, Анатолий, мне жалко, что ли! – Антон Иванович ходко потрусил в кухню, прокричав оттуда: – Вот к чему привыкнуть за свою жизнь так и не смог, так это жрать в одиночку. Что тяжело, то тяжело. Готовлю-то хорошо, многим нравится, а сяду за стол, и оценить некому, кроме меня. Тут вот промашка такая в холостяцкой жизни моей выходит, да…

К чаю Сизых Антон Иванович подал свежие бублики с маком. Грибов и не думал, что их до сих пор выпекают и продают где-то.

– Это у нас при дежурном магазине своя маленькая пекарня имеется. Там всегда и хлеб мягкий и горячий, и бублики вот выпекают по старинке, и постные коврижки глупым бабам в пост пекут.

– А почему так? – не понял Грибов, с нетерпением отламывая четверть бублика и вонзаясь в него зубами. – Разве пост для женщин только?

– Для них, конечно же! Для них, окаянных! Кто еще, кроме них, так грешит-то?! Разве мужик может так согрешить, как баба, а? Да никогда! Все ведь зло от баб, все зло!.. Ты ведь небось про соседку мою расспросить ко мне пришел?

Грибов кивнул, едва не поперхнувшись. Как это быстро и ловко Сизых перепрыгнул с хлебной темы на тему, интересную гостю, а! Проницательный! А если проницательный, то должен быть и наблюдательным, а если наблюдательный, то Грибов не зря притащился в такой поздний час за город, проигнорировав совет Елены Ивановны оставить все до утра.

– Из-за нее, – снова кивнул Грибов, не став уточнять ничего.

Если Антону Ивановичу есть что рассказать, то он непременно расскажет. Одиночество оно хоть и кажется ему благостным, но свои неприятные моменты все же имеет. Ни поговорить с кем-то, ни новостями поделиться, а уж бубликами похрустеть вприхлебку с горячим сладким чаем одному и вовсе не вкусно. И мак потом со скатерти пальцем цеплять неинтересно, потому что один ты.

Тоска…

Жениться надо, вдруг подумал Грибов, а то станет так же вот в старости радоваться случайным людям, как родственникам близким. Будет сам навязываться в гости в праздники, не замечая, что лишний он в веселой компании родных кому-то людей. Или к себе станет назойливо и суетливо зазывать. И в глухую зимнюю полночь после ухода шумных гостей станет засыпать в кресле перед телевизором только потому, что в одинокую холодную постель идти не захочется.

– Вот что она, Вика, хорошая баба, что ли? – кивнул себе за спину Сизых, подливая в чашку кипятка из алюминиевого чайника. – Красивая, конечно, фигурой справная, но и все! А как от человека от нее одна морока!

– Почему?

Грибов отложил недоеденный бублик, настораживаясь.

Неужели его тревожные мысли про нее оказались верными? Неужели что-то с ней не так, и муж ее не из блажи нервной голову в петлю сунул, и Иван Чаусов не так вот просто погиб? Неужели все дело в ней – в коварной, очень умело прикидывающейся кроткой овечкой?

– Была бы хорошей бабой… – Сизых наклонился над столом и понизил голос до свистящего шепота, будто в соседней комнате кто-то сидел любопытный и подслушать их мог и Вике потом передать все слово в слово, – давно бы родила своему Витьке, глядишь, мужик за ум бы взялся и давиться бы не стал.

– Так вы считаете, что муж ее покончил жизнь самоубийством только из-за того, что у них детей не было? – Грибов вытаращился на хозяина, как на полоумного. – Разве из-за этого вешаются?

– Из-за этого – нет. А вот из-за безделья – запросто, – сделал вывод Антон Иванович и застолбил его ударом ноги об пол. – Вот сам посуди, пришли с работы, забот никаких. Ну картошку она сварила, поели, и все. Витька в компьютер, она в книжку.

– Откуда знаете? – перебил его Грибов.

Ох как ему сейчас сигаретного дыма не хватало, ох как не хватало! Опустил бы теперь сизый занавес и не печалился особо, что его растерянность заметна. И еще радость оттого, что Виктор будто бы от бездетности своей с жизнью счеты решил свести.

– Так захаживал я к ним иногда, – признался Сизых нехотя.

– В гости, что ли?

– Да так… – тот неопределенно пожал плечами. – Иногда делать нечего, вот и пойдешь по соседям. Опять же не с пустыми руками шел к ним. Бутылочку возьмешь, бывало, колбаски, сырку. А они!..

– А что они?

– А ничего! За стол посадят и сами усядутся. Только не застолье это, а поминки вроде. Вика не пьет. Витька покойный тоже нос воротил. И все наверх рвался, все какие-то программы у него там отвисали. Не по-людски они жили, оттого и помер так-то.

– Понятно… – протянул Грибов, допил чай и перевернул чашку на блюдце. – А может, она изменяла ему, вот он и не выдержал, мужик-то ее?

– Кто?! Вика?! Изменяла?!

Антон Иванович аж поперхнулся своим возмущением, принявшись кашлять совершенно по-стариковски – с натянутыми на морщинистой шее венами и покрасневшими белками глаз. Таким сильным и неподдельным было его возмущение. Это надо, мол, подумать подобное, и про кого!

– Она с Витькой в постель ложилась вся какая-то… как из воздуха будто!