Пока я жива

Он наливает мне стакан воды из кувшина, но я качаю головой, и папа ставит его обратно на стол.

— Зои знает, что я тут?

Пошарив в кармане пиджака, папа достает пачку сигарет, подходит к окну и открывает его. Веет холодом.

— Пап, здесь нельзя курить.

Он закрывает окно, прячет сигареты в карман.

— Да, — соглашается он, — пожалуй.

Папа садится ко мне на кровать, берет меня за руку. Я задумываюсь: а вдруг папа тоже забыл, кто он?

— Пап, я потратила кучу денег.

— Я знаю. Ничего страшного.

— Я не думала, что с картой так получится. Я ждала, что карту вот-вот не примут, но в каждом магазине ее принимали. Правда, у меня остались чеки, так что можно все вернуть.

— Тише, — говорит он. — Все хорошо.

— Как Кэл? Я его перепугала?

— Ничего, переживет. Хочешь его повидать? Они с мамой сидят в коридоре.

За последние четыре года они никогда не навещали меня втроем. На меня накатывает страх.

Они заходят с серьезными лицами. Кэл сжимает мамину руку, мама явно растерялась, папа придерживает дверь. Все трое стоят у кровати и глядят на меня. Выглядит это как предвестие того дня, что неминуемо настанет. Но потом. Не сейчас. Дня, когда я не смогу взглянуть на них, улыбнуться и попросить, чтобы они перестали действовать мне на нервы и сели.

Мама пододвигает стул ближе к кровати, наклоняется и целует меня. От ее родного запаха — маминого стирального порошка и апельсинного масла, которым она брызгает горло, — у меня наворачиваются слезы.

— Ты так меня перепугала! — признается мама и качает головой, будто не может в это поверить.

— И меня, — шепчет Кэл. — Ты отключилась прямо в такси, и водитель подумал, что ты пьяная.

— Да ну?

— Я не знал, что делать. Он сказал, если тебя стошнит в машине, нам придется доплачивать.

— Меня стошнило?

— Нет.

— Значит, ты послал его куда подальше?

Кэл улыбается, но уголки его куб дрожат.

— Нет.

— Хочешь, садись ко мне на кровать.

Он качает головой.

— Ну что ты, Кэл, не реви! Иди садись ко мне. Будем вспоминать, что накупили.

Но Кэл садится на колени к маме. Что-то я раньше такого не видела. Пожалуй, как и папа. Даже у Кэла изумленный вид. Он утыкается маме в плечо и плачет навзрыд. Мама круговыми движениями поглаживает его по спине. Папа смотрит в окно. Я растопыриваю пальцы на одеяле перед собой. Они очень бледные и худые, как у вампира, который высасывает из людей жизнь.

 — В детстве я мечтала о шелковом платье, — рассказывает мама. — Зеленом с кружевным воротничком. У сестры такое было, а у меня нет, так что я могу понять, почему тебе так хочется красивую одежду. Если надумаешь опять сходить по магазинам, я отправлюсь с тобой. — Широким жестом она обводит комнату. — Пойдем все вместе!

Кэл отрывается от маминого плеча и смотрит на ней:

— Правда? И я?

— И ты.

— Интересно, за чей счет, — ворчит с подоконника папа.

Мама улыбается, тыльной стороной ладони вытирает Кэлу слезы и целует его в щеку.

— Соленые, — произносит она. — Соленые, как море.

Папа наблюдает за ней. Знает ли она, что он на нее смотрит?

Мама пускается рассказывать о своей избалованной сестрице Саре и пони по имени Танго. Папа смеется и замечает, что едва ли она может пожаловаться, что ее детство прошло в нищете. Тогда мама в пику отцу заявляет, что порвала со своей обеспеченной семьей, чтобы выйти замуж за папу и еле-еле сводить концы с концами. Кэл репетирует фокус с монеткой: перекладывает фунт из руки в руку, а потом разжимает кулак и показывает, что фунт исчез.

Так здорово слушать их болтовню, непрерывное журчание их речи. Когда они рядом со мной, кости ноют не так сильно. Может, если я буду лежать тихо, как мышка, они не заметят бледной луны за окном, не услышат грохота тележек с лекарствами в коридоре. Они останутся на всю ночь. Мы будем шуметь, шутить, травить байки до самого восхода солнца.

В конце концов мама замечает:

— Кэл устал. Я отвезу его домой и уложу спать. — Она поворачивается к папе:

— Увидимся дома.

Она целует меня на прощание, в дверях посылает мне еще один воздушный поцелуй. Я буквально чувствую, как он касается моей щеки.

— Пока, — говорит Кэл.

И они уходят.

— Она ночует у нас? — спрашиваю я у папы.

— Сегодня так будет лучше.

Он подходит ко мне, садится на стул и берет меня за руку.

— Знаешь, — начинает он, — когда ты была совсем маленькой, мы с мамой не спали ночи напролет и наблюдали, как ты дышишь. Нам казалось, если мы перестанет смотреть, ты забудешь, как дышать. — Его рука шевелится, пальцы чуть-чуть разжимаются. — Можешь надо мной смеяться, но это правда. Когда дети становятся старше, тревога уменьшается, но никогда не проходит. Я все время за тебя волнуюсь.

— Почему ты мне об этом рассказываешь?

Он вздыхает:

— Я знаю, ты что-то задумала. Кэл сказал мне, что ты составила какой-то список. Я должен об этом знать. И не потому, что хочу помешать, но чтобы тебя уберечь.

— Разве это не одно и то же?

— Вовсе нет. Тесс, у меня такое ощущение, словно самое главное в твоей жизни происходит без меня. И это очень больно.

У него срывается голос и папа умолкает. Неужели ему действительно нужно только это? Просто принимать участие? Но как я расскажу ему про Джейка и его узкую односпальную кровать? Как я признаюсь, что это Зои велела мне прыгнуть и мне пришлось подчиниться? Следующими в списке наркотики. А после наркотиков еще семь пунктов. Если я расскажу папе, он все запретит. А я не хочу пролежать остаток жизни на диване, свернувшись калачиком под одеяло и положив голову на папино плечо. Список — единственное, что спасает меня от отчаяния.

Тринадцать

Я думала, что уже утро, но ошиблась. Я думала, что в доме так тихо, потому что все проснулись и ушли. Но сейчас только шесть утра, и я вынужденно любуюсь приглушенным светом зари.

Я достаю из кухонного шкафчика пакетик сырных палочек и включаю радио. В результате столкновения несколько человек просидели в своих автомобилях на М3. Они не могли сходить в туалет, а службы спасения привозили им пищу и воду. Пробка. Земля перенаселена. Член палаты общин от консервативной партии изменяет жене. В отеле найден труп… Все равно, что слушать мультфильм. Я выключаю радио и достаю из холодильника шоколадное мороженое. От мороженого у меня слегка кружится голова, как от спиртного; я совсем замерзла. Я снимаю с вешалки пальто и слоняюсь по кухне, слушая листья, тени, еле слышное кружение пыли. Это меня чуть-чуть согревает.

Семнадцать минут седьмого.

Быть может, в саду меня ждет что-нибудь новенькое — дикий буйвол, космический корабль, холмы, усыпанные алыми розами. Я неторопливо открываю дверь черного хода, молясь, чтобы мир хоть чем-то меня удивил. Но все обыденно до оскомины — голые клумбы, сырая трава и низкие серые тучи.

Я отправляю Зои сообщение из одного-единственного слова: «НАРКОТИКИ!»

Она не отвечает. Она наверняка у Скотта — лежит, возбужденная и счастливая, в его объятиях. Они навестили меня в больнице: уселись на один стул, как будто уже поженились, а я это пропустила. Они принесли мне слив и факел с Хеллоуина.