Пока я жива
Шрифт:
В конце конвой мы приезжаем на грязную стоянку возле автомагистрали; такого я никак не ожидала. Здесь припаркованы две огромные фуры и пара легковушек; я замечаю ларек с хот-догами.
Адам выключает мотор, пинком ставит мотоцикл на подпорку и снимает шлем.
— Сначала слезь с мотоцикла, — советует он.
Я киваю, не в силах вымолвить ни слова. В дороге у меня перехватило дыхание. Колени дрожат; я с трудом перекидываю ногу через седло и слезаю на землю. Она не качается под ногами. Водитель фуры подмигивает мне из окна. В руке у него стаканчик с дымящимся чаем. У продавщицы в ларьке с хот-догами
— Мы еще не пришли, — говорит Адам, — давай поедим, и я тебе кое-что покажу.
Похоже, он понимает, что я пока не могу говорить, и не ждет ответа. Я медленно бреду за ним, слушаю, как он заказывает два хот-дога с кольцами лука. Откуда он знал, что мне именно этого и хотелось?
Мы едим стоя. По очереди отхлебывает кока-колу. Я поверить не могу в то, что я здесь, что, сидя на мотоцикле позади Адама, я смотрела на пролетающий мимо окружающий мир, что небо было словно шелк, я видела, как клонится к вечеру день — не белый, не серый и не серебристый, а смешанный, трехцветный. Наконец, едва я выбрасываю обертку от хот-дога в урну и допиваю кока-колу, Адам спрашивает:
— Готова?
И я иду за ним в калитку позади ларька с хот-догами, за канаву, в редкий лесок. Вьющаяся через лес тропинка приводит нас на опушку. Я и не думала, что мы так высоко забрались. Нашим глазам открывается удивительный вид. Город расстилается внизу, словно кто-то положил его к нашим ногам, а мы разглядываем его с вышины.
— Ух ты! — восхищаюсь я. — Никогда тут не была.
— Угу.
Мы садимся рядом на скамью, почти касаясь друг друга коленями. Земля под ногами, как камень. В воздухе пахнет морозом, который еще не вполне установился, и близкой зимой.
— Я сюда приезжаю, когда мне нужно ото всех сбежать, — поясняет Адам. — Грибы я здесь нашел.
Адам вынимает коробочку с табаком, открывает, отсыпает табака на бумагу и скручивает сигарету. У него под ногтями грязь, и я вздрагиваю, представив, что эти руки прикасаются ко мне.
— Держи, — говорит Адам. — Это тебя согреет.
Он протягивает мне сигарету, и я смотрю, как он сворачивает еще одну для себя. Она похожа на тонкий бледный палец. Адам дает мне прикурить. Мы молчим целую вечность, лишь выдыхаем дым на город внизу.
Он говорит:
— Внизу может твориться все что угодно, но здесь ты об этом не знаешь.
Я понимаю, что он имеет ввиду, быть может, в тех домишках кромешный ад, все вверх дном, мечты рассыпаются в прах. Но отсюда все кажется таким умиротворенным. Чистым.
— Ты извини, что так случилось с мамой, — просит Адам. — Она бывает невыносима.
— Она больна?
— Не совсем.
— Так что же с ней такое?
Адам вздыхает, проводит рукой по волосам.
— Полтора года назад папу сбила машина.
Он щелчком отбрасывает окурок в траву, и мы оба следим взглядом за оранжевым светлячком. Кажется, что прошло несколько минут, прежде чем огонек потух.
— Хочешь, поговорим об этом?
Он пожимает плечами:
— Да тут и говорить не о чем. Мама с папой поссорились, он сбежал в паб и, переходя через дорогу, забыл посмотреть по сторонам. Спустя два часа к нам в дверь позвонила полиция.
—
Ужас!— Ты когда-нибудь видела испуганного полицейского?
— Нет.
— Жуткое зрелище. Мама осела на лестнице и зажала уши руками, а полицейские с фуражками в руках топтались в прихожей; у них дрожали колени. — Адам невесело фыркнул. — Полицейские были чуть постарше меня и понятия не имели, что делать.
— Какой кошмар!
— Хуже того. Они отвезли ее опознать тело отца. Мама сама хотела, но они не должны были ее пускать. Его раздавило в лепешку.
— Ты поехал с ними?
— Я ждал снаружи.
Теперь я понимаю, почему Адам так непохож на Зои и остальных знакомых ребят из школы. Нас связывает горе.
Он продолжает:
— Я думал, что переезд как-то поможет, но увы. Мама до сих пор каждый день пьет кучу таблеток.
— Ты за ней ухаживаешь?
— Да.
— А жить когда?
— У меня нет выбора.
Адам поворачивается ко мне лицом. Кажется, будто он видит меня насквозь, знает обо мне такое, чего не знаю даже я сама.
— Тесса, тебе страшно?
Меня никто раньше об этом не спрашивал. Никогда. Я бросаю на него взгляд — вдруг он смеется надо мной или интересуется из вежливости? Но Адам не отводит взгляд. И я признаюсь ему, что ужасно боюсь темноты, боюсь спать, боюсь сросшихся перепончатых пальцев, тесноты и дверей.
— Время от времени на меня накатывает. Все думают, что если ты больна, то тебе ничего не страшно, но это не так. Это как если за тобой все время следит маньяк и в любую минуту может застрелить. А иногда я забываю обо всем на несколько часов.
— Как тебе это удается?
— Я общаюсь с другими людьми. Чем-нибудь занимаюсь. Тогда с тобой в лесу я целый день не думала ни о чем.
Адам медленно-медленно кивает.
Наступает тишина. Она длится всего мгновение, но вполне осязаема — как подушка вокруг коробки с острыми углами.
— Тесса, ты мне нравишься, — признается Адам.
Я сглатываю комок в горле:
— Правда?
— Помнишь, ты пришла и попросила бросить вещи в костер. Ты тогда сказала, что хочешь от них избавиться. Ты призналась, что наблюдала за мной в окно. Обычно люди такое не говорят.
— Я тебя шокировала?
— Наоборот. — Он опускает глаза, как будто подсказка валяется у него под ногами. — Но я не смогу дать тебе то, чего ты хочешь.
— А чего я хочу?
— Я только-только прихожу в себя. Если между нами что-то будет, ну ты понимаешь, то что потом? — Он ерзает на скамье. — Это плохо кончится.
Я поднимаюсь, внезапно чувствуя себя необыкновенно чужой Адаму. Как будто в моей душе захлопнулось окошко. То, сквозь которое шла теплота и искренность. Я холодна, как схваченный инеем лист. — Увидимся, — бросаю я. — Уходишь?
— Ага, есть кое-какие дела в городе. Извини, я забыла сколько времени.
— Тебе нужно идти прямо сейчас?
— Я встречаюсь с друзьями. Они будут меня ждать.
Он нашаривает на траве шлемы:
— Давай я тебя отвезу.
— Нет-нет, не надо. Кто-нибудь из друзей меня заберет. Они все с машинами.
Адам, похоже, ошеломлен. Ха! Так ему и надо! Пусть не задается. Я ухожу, даже не попрощавшись.
— Подожди! — зовет он.
Но я не останавливаюсь. И не оборачиваюсь.