Пока я жива

Я сворачиваюсь калачиком у подножия лестницы. Обычно тут садится кошка, чтобы об нее все спотыкались. Я всегда мечтала быть кошкой. Когда хочу, ласковой домашней, а когда и дикой.

В дверь звонят. Я крепче прижимаю колени к груди.

Из коридора выходит папа.

 — Тесса! — ахает он. — Ради бога!

Сегодня новая медсестра — широкая, как дирижабль. На ней клетчатая юбка из шотландки. Папа сконфужен.

— Это Тесса, — поясняет он, указывая туда, где на ковре лежу я.

— Она упала? — пораженно спрашивает медсестра.

— Нет, она почти две недели не выходит из дома и от этого бесится.

Медсестра подходит взглянуть на меня. Когда она протягивает руку, чтобы поднять меня с пола, ее пышная грудь трясется. Руки у нее огромные, как теннисные ракетки.

— Меня зовут Филиппа, — произносит медсестра, как будто это все объясняет.

Она ведет меня в гостиную, усаживает на диван и опускается напротив.

— Значит, — говорит она, — сегодня ты себя чувствуешь не очень хорошо?

— А как вы бы себя чувствовали на моем месте?

Папа бросает на меня предостерегающий взгляд. Я не обращаю на него внимания.

— Одышка, тошнота?

— Я принимаю противорвотное. Вы вообще читали мою историю болезни?

— Извините ее, — просит папа. — У нее недавно побаливали ноги, а больше ничего не было. Сестра, которая приходила на прошлой неделе, сказала, что все хорошо. Кажется, ее звали Шан. Она знает наш курс лечения.

Я хрюкаю себе под нос. Папа старается говорить непринужденно, но со мной это не проходит. В прошлый раз, когда меня навещала Шан, он предложил ей поужинать, и выставил себя полным идиотом.

 — Мы стараемся устроить так, чтобы пациента посещал один человек, — поясняет Филиппа, — но это не всегда удается.

Она поворачивается ко мне, позабыв об отце и его печальной личной жизни.

— Тесса, у тебя на руках синяки.

— Я лазила на дерево.

— Значит, у тебя понижены тромбоциты. Какие у тебя планы на эту неделю?

— Мне не нужно переливания крови!

— Все равно на всякий случай надо взять кровь на анализ.

Папа предлагает Филиппе кофе, но она отказывается. Шан бы согласилась.

— У папы все из рук валится, — поясняю я медсестре, когда отец, надувшись, уходит на кухню. — Он постоянно ошибается.

Медсестра помогает мне снять рубашку.

— И что ты об этом думаешь?

— Мне смешно.

Она достает из чемоданчика марлевый тампон и антисептический спрей, надевает стерильные перчатки и поднимает мне руки, чтобы протереть внутривенный катетер. Мы ждем, пока он высохнет.

— У вас есть парень? — интересуюсь я.

— Я замужем.

— А как зовут вашего мужа?

— Энди.

Похоже, ей неловко вслух произносить его имя. Я все время знакомлюсь с новыми людьми, и они никогда ничего толком о себе не рассказывают. Но при этом хотят знать обо мне все.

— Вы верите в Бога? — спрашиваю я.

Филиппа откидывается на спинку кресла и хмурится:

— Странный вопрос!

— Так верите или нет?

— Пожалуй, мне хотелось бы верить.

— А рай? Вы верите в это?

Она достает из упаковки стерильную иглу:

— Я думаю, рай — это прекрасно.

— Это еще не значит, что он есть.

Она бросает на меня строгий взгляд:

— Ну, будем надеяться, что он существует.

— Мне кажется, это все вранье. После смерти ничего нет.

Я начинаю ее раздражать. Филиппа смущается:

— А что же происходит с душой, с энергией?

— Обращается в небытие.

— Знаешь, — замечает Филиппа, — существуют группы поддержки. Там ты можешь познакомиться с другими молодыми людьми с теми же проблемами, что и у тебя.

— Ни у кого нет таких проблем.

 — Ты так думаешь?

— Так оно и есть.

Я поднимаю руку, чтобы Филиппа смогла взять кровь из катетера. У меня под кожей пластик и металл; я наполовину робот. Медсестра набирает кровь шприцем и откладывает его в сторону. Крови у меня так мало, что в первом шприце она связана с физраствором. Наверно, за эти годы медсестры выкачали из меня всю кровь. Филиппа набирает второй шприц, переливает в пробирку и синей ручкой надписывает на этикетке мою фамилию.

 — Готово, — поясняет она. — Через час я позвоню и сообщу результаты. У тебя есть вопросы?

— Нет.

— У тебя есть лекарства? Я могу заглянуть к врачу и взять новый рецепт.

— Мне ничего не надо.

Она поднимается с кресла и смеривает меня серьезным взглядом:

— Тесса, ты, наверно, этого не знаешь, но наше управление здравоохранения может во многом оказать тебе поддержку. Например, мы можем помочь тебе вернуться в школу, пусть даже на неполный день, на несколько недель. Мне кажется, стоит подумать о том, как можно выровнять эту ситуацию.

Я смеюсь ей в лицо:

— А вы бы на моем месте пошли в школу?

— Наверно, мне было бы скучно целый день сидеть одной.

— Я не одна.

 — Конечно, — соглашается она, — но твоему отцу это тяжело.

Вот идиотка. Разве можно такое говорить? Я сверлю медсестру взглядом. До нее доходит.

— До свидания, Тесса. Я зайду на кухню поговорить с твоим отцом и уйду.

Папа предлагает ей фруктовый пирог и кофе, хотя она и так жирная, и медсестра соглашается! Нам надо предлагать гостям только полиэтиленовые пакеты на ботинки. А калитку пометить большущим крестом.

Я тихонько вынимаю из кармана папиной куртки сигарету, иду наверх и высовываюсь в окно Кэловой комнаты. Хочу посмотреть на улицу. За деревьями видна дорога. Проезжает машина. Еще одна. Проходит человек.

Я выдыхаю дым. Вдыхая, я каждый раз слышу, как свистят мои легкие. Быть может, у меня туберкулез. Надеюсь, что это так. У всех знаменитых поэтов был туберкулез; это признак глубоких чувств. Рак — это так унизительно.

Из дверей выходит Филиппа и останавливается на крыльце. Я стряхнула пепел ей на волосы, но она не заметила — прогудела «До свидания» и, переваливаясь, потопала по дорожке.