Пока я жива

— Поезжай, — ответил папа. — Как доберешься, пошли нам открытку.

Мама взяла меня за руку, и мы поднялись в номер.

— Давай спрячемся от них, — предложила она. — Правда будет здорово?

Я была счастлива. Она оставила Кэла с папой. И выбрала меня.

Мы спрятались в шкафу.

— Здесь нас никто не найдет, — пояснила мама.

Так и вышло. Хотя едва ли нас вообще кто-то искал. Мы просидели в шкафу целую вечность. Наконец мама вылезла, взяла из сумки ручку, вернулась и аккуратно написала свое имя на двери шкафа изнутри. Потом протянула ручку мне, и я написала рядом свое.

— Вот, — произнесла мама, — даже если никогда не вернемся, мы останемся здесь навсегда.

Зои с недоумением смотрит на меня:

 — И это все? Конец?

— Да.

— Вы с мамой написали имена в шкафу и мы тащились за сорок миль, чтобы ты мне об этом рассказала?

— Зои, каждые несколько лет мы исчезаем. Наши клетки обновляются. С тех пор, как мы жили в этой комнате, от меня прежней ничего не осталось. Когда я писала здесь свое имя, я была другой. Здоровой.

Зои садится на кровати. Она в ярости.

— И ты решила, что если надписи на месте, ты выздоровеешь как по волшебству? А если их нет, тогда что? Ты разве не слышала, что сказала хозяйка: они сделали ремонт.

Мне не нравится, что Зои на меня кричит.

— Ты не могла бы заглянуть в шкаф и проверить?

— Нет. Ты заставила меня сюда приехать, хотя мне этого совсем не хотелось. Мне и так фигово, а тут еще ты со своим дурацким шкафом! С тобой чокнуться можно.

 — С чего ты так разозлилась?

Она слезает с кровати:

— Я ухожу. У меня голова кругом от того, что ты все время ищешь знаки. — Она поднимает с пола куртку и распахивает дверь. — Ты все время говоришь только о себе, как будто ты единственный человек на планете, у кого есть проблемы. Мы все в одном положении. Рождаемся, едим, срем, умираем. Вот так!

От ее крика я растерялась:

 — Что с тобой?

 — А с тобой что? — вопит Зои.

— Со мной ничего — кроме очевидного.

— Тогда и со мной тоже.

 — Неправда. Посмотри на себя.

— Посмотрела, и что? Как я выгляжу?

— Ты грустная.

Зои застывает у двери:

 — Грустная?

Зловещая тишина. Я замечаю, что обои за плечом Зои чуть-чуть порваны. Я вижу отпечатки пальцев на выключателе. Где-то внизу открывается и закрывается дверь. Зои поворачивается ко мне, и я осознаю, что жизнь состоит из мгновений и каждое приближает нас к концу.

Наконец Зои утомленно и глухо признается:

— Я беременна.

— О боже!

— Я не хотела тебе говорить.

— Ты уверена?

Она опускается на стул у двери:

— Я прошла два теста.

— Ты ничего не напутала?

— Если второе окошечко окрашивается розовым и не меняет цвет, значит, ты беременна. Я проверила дважды.

— О боже!

— Ну что ты заладила?

— А Скотт знает?

Она кивает:

— В тот день я не нашла его в супермаркете, все выходные он не отвечал на мои звонки, так что вчера я пришла к нему домой и все рассказала. Он меня ненавидит. Видела бы ты его лицо.

— А что?

 — У него на лице читалось, что я идиотка. Что он не понимает, как я могла быть такой дурой. У него уже другая. Те девицы были правы.

Мне хочется подойти и погладить Зои по плечу, по жесткой ссутуленной спину. Но я сдерживаюсь. Едва ли Зои это понравится.

— Что ты будешь делать?

Она пожимает плечами, и я вижу, как она напугана. Она похожа на двенадцатилетнюю девочку. На ребенка в лодке, который плывет к бескрайнему морю без пищи и компаса.

— Рожай.

— Это даже не смешно.

— Я и не думала шутить. Рожай. Почему бы и нет?

— Я не хочу рожать из-за тебя!

Могу поклясться, эта мысль уже не раз приходила ей в голову.

— Тогда избавься от него.

Зои издает еле слышный стон, откидывает голову на стену и в отчаянии поднимает глаза на потолок.

— Я на четвертом месяце, — признается она. — Тебе не кажется, что слишком поздно? Неужели ты думаешь, что мне разрешат сделать аборт? — Зои вытирает рукавом выступившие слезы. — Я идиотка! Как я умудрилась свалять такого дурака? Мама вот-вот догадается. Надо было тут же пойти в аптеку и купить противозачаточную таблетку, которую пьют не «до», а «после». И зачем я только встретила Скотта!

Я не знаю, что ей сказать. Не знаю даже, услышит ли она меня, если я найду какие-то слова. Зои сидит на стуле у двери, но кажется, будто она за сотни миль от меня.

 — Я просто хочу, чтобы ничего не было, — сокрушается Зои и переводит взгляд на меня. — Ты меня ненавидишь?

— Нет.

 — А если я избавлюсь от ребенка, ты меня будешь ненавидеть?

Наверно.

— Я заварю чаю, — отвечаю я.

На блюде лежат песочное печенье, пакетики с сахаром и молоком. Комната и правда очень уютная, пока чайник вскипит, я смотрю в окно. Двое мальчишек играют на набережной в футбол. Идет дождь, и мальчики подняли капюшоны. Не представляю, как они ухитряются различить мяч. Мы с Зои только что были там, на ледяном ветру. Я держала Зои за руку.

 — Из порта корабли каждый день отправляются в круиз, — сообщаю я Зои. — Может, они плывут в дальние теплые края.

— Я лягу поспать, — отвечает Зои. — Разбуди меня, когда закончишь.

Но она не поднимается со стула и не закрывает глаза.

Мимо окна проходит семья. Папа толкает перед собой коляску; девчушка в розовом блестящем плащике крепко держится за мамину руку под дождем. Девочка промокла и, наверно, замерзла, но она знает, что скоро вернется домой, обсохнет и согреется. Выпьет теплое молоко. Посмотрит детскую передачу. Наверно, съест печенье и пораньше отправится спать.

Интересно, как ее зовут? Рози? Эмбер? Мне кажется, в ее имени должен быть цвет. Скарлет?

Я не собиралась этого делать. Даже и не думала. Просто пересекла комнату, подошла к шкафу и открыла дверь. Нечаянно задела вешалки, и они забренчали. В нос мне ударил запах сырой древесины.

— Они там? — интересуется Зои.

Дверь изнутри ослепительно белая. Они все перекрасили. Я ковыряю краску, но она не отходит. Она такая яркая, что отражение комнаты дрожит по краям. Каждые несколько лет мы исчезаем.