Пока живешь, душа, - люби!..
Шрифт:
Пытаясь заглушить колокола?
Дымов и вьюг кочевья – на Воронеж...
А над селом – безбрежность воронья!
Зачем ты, память,
Стон души хоронишь,
Во мне, живом, былое хороня?
Не сожжена свеча!
Стакан не поднят...
Романтика –
Особый род вины.
Опомнись, помолись:
Они уходят,
Уходят
Последние солдаты
Той войны:
Идут через норильские ухабы
В безмолвное ничто
Издалека
Последние
Солдатские этапы,
Безвестные
Советские
Зека.
СТЫД
Бесконечно в юдоли земной
Стыд и память
Плетутся за мной,
Год от года
И день ото дня
Загоняют раздумья меня:
До Чечни
Со второй мировой
Поэтапно
Добрался
Живой,
Чтоб отсюда глядеть
В те года
121
Через сумерки
Слез
И стыда.
* * *
Полковнику Буданову
Войной
Сменяется
Война.
Темны
От зерен черных
Всходы.
Куда стремишься ты,
Страна,
С державным знаменем Свободы?
Года. Беда.
Гробы в свечах.
Судилищ диких
Полигоны.
И на полковничьих плечах
Гвоздьми
Прибитые
Погоны.
* * *
Пришел солдат из плена
И чувствует душой:
Родные пахнут стены
Обителью чужой!
Кругом чужие лица.
И все без перемен.
И больше жизни длится
Бесчеловечья плен!
Прополз по лихолетью.
Пришел
В свою страну.
Напился,
Сделал петлю
И завершил
Войну.
122
МЕЛЬНИЦА НА КОСТЫЛЯХ
У поэта есть два, казалось бы, взаимоисключающих
себя стихотворения. Вот одно:
* * *
Живу в другой стране.
Звонят колокола.
Из той, где прежде жил –
Ни отклика, ни звука.
Все - думы. Все - дела.
И память подвела –
Когда и с кем была
Последняя разлука.
Гуляю иногда.
Вдруг резкий окрик:
«Стой!»
Я замедляю шаг,
Едва соображая,
И с болью сознаю:
Не свой... Не свой? Не свой!
Чужой я для нее.
А эта –
Мне чужая.
И другое:
...А я без смутной вести
За краем вижу брод.
Сейчас, на этом месте,
Рождается народ.
Ситуация для этого автора не такая уж необычная: у него много противоположного,
казалось бы, взаимоисключающего, сливающегося в полифонию, которая после некото-
рого
привыкания совсем не кажется противоестественной.Обратимся к первому стихотворению. Если идти по упрощенному варианту -
типичное состояние человека старшего поколения, выкинутого из сегодняшней жизни
(нищета, маленькие пенсии, обидно за падение Советского Союза, раздражают «новые
русские» и т.д.) Хотя типичный представитель старшего поколения о Союзе тоскует, а
поэт говорит: «Я той стране - чужой...» То есть, это скорее диссидент, а не поклонник
пропавшей системы.
В состоянии выкинутости всегда оказывается часть населения при революциях (кро-
вавых, как в семнадцатом году, или мирных, как в девяносто первом). Это состояние Вла-
димира Набокова, в ночном кошмаре мысленно возвращающегося в Россию, чтобы быть
расстрелянным в одурманенном цветущей черемухой рву. Оно знакомо беженцам – быв-
шим советским гражданам всех волн эмиграции, почти независимо от того, как склады-
валась дальнейшая судьба. В данном случае речь идет о внутренней эмиграции из обеих
стран - и бывшего Советского Союза, и нынешней непонятно какой России. У поэта рож-
дается страшный образ Родины в виде мельницы, бредущей на костылях:
123
Вольная-вольная воля.
Лунное-лунное поле.
Вдаль убегающий шлях.
И через лунную жижу
Движется - чувствую, вижу –
Мельница на костылях.
Шаркают свайные ноги.
Скорбно скрипят костыли:
«Я заблудилась
В дороге.
Родина я. Постели.
Крови потеряно много.
Все упованья - на Бога.
Сядь. Я забудусь чуть-чуть.
Как же далек еще путь»...
Мельница, которая перемалывает. Мельница Дон-Кихота, сражаться с которой
бессмысленно... Но она же - необходимый атрибут благополучия селян, для которых
мельник - самый необходимый и уважаемый труженик. Где здесь найти место человеку?
Он попадает под перемалывающие крылья и... тут же сам чувствует себя мельником, уже
начинающим управлять ситуацией, хотя бы в виде рифмующихся строф:
Я знаю,
Время льет большую воду
Больной страны
На мельницу мою...
Это рождение человека, если хотите, и есть обретение независимости, к которой даже
в век свободы стремится далеко не каждый.
– Под то, что названо перестройкой, - говорит Михаил, - было вложено столько на-
дежд и желаний... Сколько было лозунгов, криков о независимости республик, составляв-
ших бывший СССР! После всего того, что они выстрадали, все были достойны этого и
получили. Но я не увидел стремления к духовной независимости каждого человека. Про-
бурчали с тяжелого похмелья «День прощения»... Кто кого простил? Тех, кого не догро-
хали? Кто из страха объявит себя простившим? Перемены метафизичны: одним - вечно