Показания Шерон Стоун
Шрифт:
Кундеев записывает:
– Вот так, Жуликов, доигрался. Женщина – тонкий инструмент.
Жуликов клянчит:
– Да я ж просто так сказал, Иван Макарыч… Чтобы в базе данных было, если что. 22 сантиметра на дороге не валяются.
– Если что – найдем! – рявкает Кузнецов. – Из-под земли достанем! А теперь – вон отсюда, 22 сантиметра.
Вслед кричит:
– Лучше б извилины у тебя были 22 сантиметра! Дает же бог такую елду дуракам!
Кундеев оборачивается и показывает Жуликову огромный кукиш. Жуликов в ответ – «балалайку».
Нет,
Петтинг, который предлагала ему Вика, не радовал. Надо понимать, что Чепель уже вышел из студенческого возраста, чтобы довольствоваться этими невинными играми.
– Я должен быть пустой перед допросом. Ни капли спермы, это совет сексопатолога он лайн. Ребята знакомые все говорят то же самое. Иначе я сойду с ума.
– Я не могу, я поклялась маме, что выйду замуж девственницей.
– Но ты же не девственница?
– Я психологическая девственница.
– Блин, да кто это сказал?
– Психолог. Ты что не помнишь, я ходила на консультацию с мамой?
Чепель молчит.
– Он сказал, что девственность – это состояние души…
– Ну, хорошо… давай тогда туда.
Вика привычно закипает:
– Куда – туда? Еще раз повтори: куда это – туда?
– Ты сама знаешь куда.
– Мама сказала, что сзади – некрасиво. У женщины там сзади некрасиво.
– Почему некрасиво?
– Оттуда выходит какашка.
– Но она же выходит не круглосуточно.
– Я сама знаю, Витя. Не надо меня лечить.
– Ну…
– Что – ну? Что ты все время нукаешь? Ты запряг, Витя?
– Ну, так что?
Звук пощечины.
– Не смей больше заводить со мной грязные разговоры!
– Подожди, давай разберемся…
Звук новой пощечины.
– Не заводи больше со мной разговор про это! Неужели ты не понимаешь, что у нас любовь? Что у нас самые настоящие отношения!
Она плачет. Чепель обиженно одевается и спускается во двор.
В полумраке Чепель долго сидит на качелях в центре детской площадки. Подтягивается стайка малолеток (10–12 лет) с гитарой. Лидер – песняр по кличке Серый. И жалобна его сердечная песня, и трепетна, и навзрыд плачет гитара…
Жил один крутановский пацанС Ксюшкой милой он любил сасаца.Все дружно подхватывают:
Но к другому Ксюшенька ушла,Чтоб с крутаном навсегда растацца.Серый выводит:
Эсэмэски он писал и слалЕй стихи, и умолял остацца.Хор подхватывает:
Непреклонна Ксюшенька была,Полюбив с другим теперь сасаца.Серый ведет:
И тогда крутановский пацанЕй послал последнюю миссагу:Малолетки
дружно вопят: «Видел я покруче буффира,Но тупняк такой еще ни разу!»Эта песня приводит Чепеля в ярость.
– Эй, какие еще буфера? Вы чего, обалдели?
– А чего?
– А ну брысь по домам!
Малолетки обиженно удаляются:
– Не хочешь – не слушай… Здесь между прочим детская площадка, до 16 лет… Запарил… Короче, не всасывает…
Время порой скачет как лошадь. Не успели девять дней Бормана отметить, как снова девять дней – по случаю безвременной реинкарнации Кадровика в фиг знает что (именно так, ибо ни я, Марина к этому темному делу рук не прикладывали – не очень-то нам хотелось, чтобы сей товарищ в реинкарнированном мире был зубочитской ее, платочком, кошелечком, бусинкой и так далее. Даже слюнявчиком, тем более что Трегубова из этого возраста вышла давно).
По этому грустному поводу друзья собрались в загородном доме Амфитамина. Нынче баню дает он, его очередь…
Мужчины, положив руки на плечи друг друга по давней братской традиции поют:
Черный ворон, ты не вейся…Амфитамин мечтательно произносит:
– Вот такой разговор был с Трегубовой. Сказала нет, мол, больше на свете Алексея Николаевича, а замуж хочу – жуть! Спросила: Вы – холостой? Разведенный, успокоил я ее.
– Так и спросила? – встревает дешевый Воняло. – Я тоже скоро буду разведенный…
Амфитамин мечтательно поет в одиночестве:
– Черный ворон, ты не вейся…
Вдруг:
– А не пошел бы ты в задницу, ворон?
Никто не понял:
– Ты чего?
– Что, пацаны, хорошо сидим? – заводит хитрую беседу Амфитамин.
– Хорошо.
– А все ли заслужили мягкой посадки такой?
– А почему не все?
– Все, значит? И забыли, что кое-кто из нас держал меня на подсосе когда-то?
Он отпихивает угодливо протянутый стакан:
– В жопу, Темик!
Все галдят дружно:
– Ты чего? Сейчас мы у тя на подсосе будем, так жизнь повернулась.
Амфитамин хитро поет в одиночестве:
– Вот кто-то с горочки… спустился… На подсосе, значит, у меня. Это дело хорошее, правильное. Это дело приятное для меня, не буду скромничать.
Холодком каким-то повеяло от слов его. Словно нож достал Амфитамин – и лезвием играет у горла то ли Темика, то ли Семика.
– Слышь, пацаны. Хочу, чтобы в натуре это было. Проценты набежали за эти годы.
Темик, понятно, напрягся:
– Не понял…
– На подсосе в натуре. Отсосали, чтобы в натуре. Неподецки.
Вот оно что!
Амфитамин гнет дальше:
– Это предложение, от которого невозможно отказаться. Кто готов?
– Ты это серьезно? А кто начнет?
Холод закрадывается все глубже в сердца верных друзей – не шутит Амфитамин, не шутит.
Амфитамин оглядывает всех проницательными глазами, тихонько напевая: «Черный ворон, ты не вейся…»
– А вот с Вонялкина начнем…