Покладистый Ложкин (Стихи, рассказы, фельетоны)

Вот до какой сознательности дошёл Тарасов: сам за учебник берётся!

Теперь бы ещё чуть-чуть, совсем немножечко - и... Колокольчиков всё дело испортил. Наотрез отказался ведро выносить.

– Что я ему, слуга?!
– заявил. Несознательность проявил. Недопонимание.

Допустил недоработку.

Стали Колокольчикову доказывать - не понимает.

Стали убеждать - ни в какую!

В отряде просто непонятно стало: кого перевоспитывать в первую очередь, Тарасова или Колокольчикова?

Тарасов же, ввиду всего этого, совсем от рук отбился. На Колокольчикова с кулаками лезет.

– Ты в трудные не суйся!
– кричит.-Это я первым придумал! Не примазывайся давай! Один желаю быть трудным! Ишь ты, фон-барон выискался!

Наташка Самсонова стала красивой. Не была, не была красивой - и вдруг стала. Ни с того ни с сего. Сначала она об этом девчонкам объявила. Потом меня спрашивает:

– Андрей, правда я красивая?

– Ужасно, - говорю.
– Даже смотреть не хочется.

– Балда ты!
– обиделась.
– Ничего не понимаешь. Мою фотокарточку даже в витрине поместили.

Так вон откуда ветер дует!.. Всего и делов-то, что в фотографии витрину обновили. Впрочем, для Самсоновой это, конечно, событие. Дня не прошло - у неё уже новая причёска. Раньше на затылке какой-то мышиный хвостик болтался, а теперь вдруг из этого хвостика целая египетская пирамида выросла! Чудеса техники!

А разговоров-то, разговоров! Всему классу прожужжала уши о своих внешних данных, фотогеничности, искусстве кино и о современном состоянии театра. В кино она теперь каждый вечер ходит - изучает. А географию ей учить некогда: две двойки заработала. По арифметике тоже - ни в профиль, ни в фас.

В понедельник подходит ко мне Маринка Рубейчик, наш командир отряда, спрашивает:

– Андрей, что ты думаешь о Наташе?

– Думаю, - говорю, - что её пора отсадить с моей парты подальше.

– Это почему?
– удивилась Маринка.

– Заниматься мешает. На всех уроках про свою красоту ненаглядную болтает.

– Не-ет...
– Задумалась Маринка.
– Это не выход. Понимаешь, ей же надо помочь. Надо её спасать.

– А я тут при чём?
– спрашиваю.

– Ты и должен ей помочь. Вы на одной парте сидите, тебе влиять проще. В общем, не маши руками, это тебе пионерское поручение.

Придумала! Разве такие поручения бывают!

Дома я по-мужски с папой поговорил.

– Да, трудное дело, - согласился папа.-Красота-противник очень опасный. Это тебе не лом собирать. И отказываться нельзя, некрасиво получится. Сами ведь говорите: "Ты в ответе за отряд, а отряд - за всех ребят". За всех - значит, и за Самсонову. Тебе отряд поручил её воспитывать - значит, выполняй!

Легко сказать: выполняй. А как?

Пошёл я посмотреть на этот знаменитый портрет. В витрине Наташка в самом центре висит. А рядом какой-то тип с усиками. Смотрит на Наташку и улыбается. Ещё какая-то старушка улыбается. Все улыбаются! Не люди, а чудики какие-то. И чего тут, в этой компании, Наташке-то улыбаться? Ну, сделали с неё портрет и сделали. Теперь висит вот. Мухи по нему ползают. Да и выгорел уже весь. Снимать пора.

Подумал - и даже заикнулся от неожиданности. Ай да я! Вот это идея! Пора снимать Самсониху!

На следующий день прямо из школы я пошёл в эту фотографию. Всю дорогу думал, как приду и скажу дяденьке: так, мол, и так, надо этот портрет снимать. Дяденька меня, конечно, поймёт.

Прихожу, а там - тётенька. Сидит и от нечего делать что-то вяжет. С тётеньками труднее. Они же как начнут расспрашивать: зачем?., почему?., отчего?.. Но делать нечего, говорю:

– Здравствуйте, у меня к вам большая просьба. Мне очень нужен один портрет с витрины.

– С витрины не выдаются, - отвечает.

– Но мне очень-очень нужно! Тётенька отложила свой клубок.

– Какой портрет-то?
– спрашивает.

– Девочки одной. Наташи Самсоновой. Она ещё так боком сидит и улыбается. В самом центре висит.

– Это восемнадцать на двадцать четыре, что ли?
– Тётенька отложила свой клубок и встала.
– Пойдём, покажешь.

Портрет она рассматривала долго. То на Самсониху посмотрит, то на меня, то опять на Самсониху. Потом спрашивает :

– А зачем тебе эта фотокарточка понадобилась?

– Надо, - говорю.

– Значит, её Наташей зовут?
– улыбается тётенька.

– Наташей, - говорю.
– Самсоновой.

– Ты что же, с ней вместе учишься?

– В одном классе.

Тётенька прямо цветёт в улыбке, глаза прищурила:

– Вы с ней, наверное, и в кино вместе ходите?

– Конечно, - говорю.
– Если в школе культпоход, вместе ходим.

Тётенька ещё больше заулыбалась.

– Надо тебе помочь, - говорит.
– Идём.

Вернулись мы в фотографию. Тётенька сразу куда-то за тёмную штору в другую комнатку юркнула, слышу - говорит :

– Аркадий Семёнович, можно вас на минуточку? Там к нам юный Ромео пожаловал. Так интересно!

Вот ненормальная! Какой я ей Ромео? Думает, я ничего не соображаю, и несёт всякую чушь!..

Вернулась она вместе с длинным-длинным дяденькой. Встал он рядом со мной и смотрит сверху, тоже улыбается:

– Гм... Значит, тебе нужен портрет?

– Очень нужен, - говорю.
– Понимаете, такое дело...

– Понимаю, юноша, понимаю, - говорит.
– Всё понимаю. И не надо ничего объяснять. И я был когда-то школьником!..

– Надо ему помочь, - напоминает тётенька.

– Конечно, - соглашается Аркадий Семёнович.
– В таком деле помочь это же благородно! Возвышенно!

– Так снимете с витрины?
– спрашиваю.

– Зачем снимать?
– улыбается Аркадий Семёнович.
– Пусть висит! Пусть на эту девушку люди любуются! Пусть все видят, какая она красивая!

Я растерялся.

– Как же так?
– спрашиваю.
– Вы же сами сказали: надо помочь.

– Надо помочь! Но не надо снимать. Я вам, дорогой юноша, отпечатаю дубликат! Такой же большой. Восемнадцать на двадцать четыре.

Вот это фокус!..

– Нет, - говорю.
– Дубликата мне не надо. Мне тот нужен, с витрины.

– Да я вам ещё лучше сделаю!
– сияет Аркадий Семёнович.
– Дома на стенку повесите!

– Да не надо мне на стенку!
– не выдержал я.
– Она мне и в школе-то надоела хуже горькой редьки!