Поколение «все и сразу»

– Мы ходим кругами, – иронично озвучиваю самое очевидное я.

– Правда? Я и не заметила, – она улыбается и шутливо оглядывается по сторонам, – тогда, может, еще один круг?

– С радостью! – Счастью моему предела нет, только вот по какой-то насмешки судьбы разговор наш отчего-то заходит в тупик.

Мы благополучно проплываем мимо ее парадной. Не зная, как спрятаться от уродливого молчания, я с надуманным интересом разглядываю окна: стекла как стекла, тюль, шторы, кое-где горшки с цветами… Впереди горделиво блестит ало-красным металлом старая «Волга». Сколько же потребовалось и сил, и денег, чтобы отреставрировать такой раритет?

– Часто заглядываюсь на номера машин: ищу три шестерки.

– И как? Находил?

– Один раз, по-моему, – вопросы она задает с такими игривыми интонациями, словно интересует ее всякая пустяковая мелочь.

– Забавно, а я, кажется, ни разу не задавалась подобным…

Опять тупик, хотя буквально минут десять назад я восхищался тем, как плавно вытекают темы одна из другой… Устала, вдруг приходит в голову заботливая мысль. Мы более четырех часов, не останавливаясь, топчем дворовые дороги… А ведь нам, свободным птицам, требуется больше пространства, больше красот, больше сверканий золота и серебра… Мы живем в Северной столице и намеренно ограничиваемся от достопримечательностей, предпочитая скучные жилые районы.

За прогулку я успел заметить, что, слушая, она именно восхищается моими речами. Большего-то для счастья и не требуется. Только одни ее широкие глаза, полные увлечения, строят множество хрупких мостов… Она отвечает так искренне, так подробно, слушает и уточняет, будто и сама, как профессионал, заинтересована во всем, что я изрекаю, и я без сомнения уверовал в то, что ее интересует каждая моя мысль, отчего диалог наш живой и самовольно возникающий, отчего интерес к этой едва знакомой девушке колоссально возрастает. Мне так и подталкивает желание узнать всю ее историю жизни, начиная от рождения и заканчивая сегодняшним утром, изучить каждый ее страх, каждую причину для улыбки, научиться думать точно также, как и она…

– У моего папы обычный семейный седан, – заполняет она паузу. – Мне не нравится. Простой и скучный, ничего интересного. Зато у дяди машина бизнес-класса. Такая замечательная! Я бы себе хотела точно такую же. Тебе нравится “Мерседес”?

– Нет, – эта марка ассоциируется у меня с зазнавшимся ублюдками, богатеющими на населении, да и внешний вид его не особо-то привлекает.

– Как же так? И почему?

Я пожимаю плечами, не желая выплескивать негатив. Со своими светлыми щеками и светлыми лбом Карина представляется мне чистейшим существом прозрачной энергии, которое ни при каких обстоятельствах не следует осквернять негативом. Ни при каких обстоятельствах. Никогда. Рыцарское благородство или детский лепет?

– Не нравится, и все.

– Такой автомобиль – показатель достатка. Мой дядя достаточно богатый человек, у него свой бизнес, – тут я навострил уши.

– Чем он занимается? – Ведь если смог один, значит, смогу и я, ведь если кто-то совершил триумф, значит, триумф не мистика, значит, он возможен, значит, и я добьюсь своего. В сущности-то, не настолько уж важно, чем занимается ее дядя…

– Я плохо знаю, но, кажется, чем-то связанным со строительством. Он закончил только девять классов, а потом сразу ушел в свое дело. Представляешь, два раза в год летает с семьей в Дубай… – Мечтательно затягивает она, а потом замолкает на несколько мгновений, как будто представляет себя в самолете, направляющимся на юг. – Точно! Он занимается строительством, потому что я точно помню, как он помогал моим родителям с ремонтом.

– Бесплатно?

– Нет конечно! – В небольшом возмущении дышит она. – За деньги, с чего это вдруг он должен работать просто так?

Я пожимаю плечами, потому как с ее устоявшимся мнением спорить ни малейшего желания: наши понятия ничто иное, как навязанные за десятилетия родительское мнение, и потому доказывать свою правоту… Хотя казалось мне, вернее, так научили родители, что к родственникам цены не имеют ни грамма отношения…

Вдруг ни с того ни с сего Карина перегораживает мне дорогу, воплощая неуверенность, морща лоб, будто собираясь с мыслями, чтобы выдать нечто невероятно важное, и я невольно настораживаюсь, предчувствуя неладное, свожу брови, сощуриваю глаза. Мы стоим на середине проезжей части между сталинскими домами, и везет нам в том, что ни одна машина не мчится в нашу сторону.

– Неловко просить тебя, но ты не мог бы завтра утром сходить со мной в поликлинику. Мне надо сдать… Я так боюсь… Боже! Какой позор! Я боюсь крови… – Жалостливые глаза. Дикий страх за долю секунды охватывает женский разум, и кажется, что именно сейчас, именно в эту минуту, отгородить ее от всех напастей могу лишь я, и она это чувствует, пускай неосознанно, но чувствует, поэтому и просит меня, но сдерживается в рамках приличия, не позволяя себе кинуться мне на шею. – Тут недалеко.

– Во сколько тебя встретить?

– В восемь, если тебе будет не тяжело.

Я улыбаюсь – сегодня день улыбок, и губы уже аж болят, – и мысленно с теплотой беру ее за руки. Каждую клеточку моего тела так и тянет коснуться ее. Мелодрамой обливается сердце, требуя прикосновений. В груди бушует пожар, не имея возможности вырваться и воссоединиться с солнцем…

– Нисколько. Я подойду к парадной. Так удобно будет?

– Ну конечно!

Выдавливает она, не раздумывая, и затем медленно, борясь с неуверенностью, аккуратно подступив ко мне вплотную, обхватывает мою шею. Она тянется ко мне, боясь нарушить личное пространство и одновременно желая прильнуть ко мне всем телом, о чем кричит ее светлая кожа. Какое тепло… Продлить бы эти объятия на года, замереть бы в моменте, позабыв обо всем на свете, запечатлеть бы эти ощущения и вынашивать бы их до конца дней. Однако смущение ограничивает нас всего лишь несколькими секундами. Зато сколько всего успелось вообразиться за крошечные секунды! Сколько связей успело сформировать в голове, на основе которых затем станут возгораться, как искры фейерверка, желания и стремления к этой девушке…

– Спасибо большое! Мне, правда, некого более просить. Если бы я не боялась…

– Знаешь, я даже рад. Мы ведь встретимся… Кстати, – тут меня решительно потянуло в наступление, – завтра днем ты свободна?

– Свободна.

– Тогда, может, сразу поедем в центр? Я знаю отличное место, где можно позавтракать.

– Не уверена. После этих процедур чувствую себя плохо… Я не уверена в том, чтобы ехать сразу, – поспешила исправляется она, заметив мои опускающиеся брови, – но днем я обязательно найду силы.

– Честно?

– Да, обязательно! – Мы опять замолкаем. Ступаем по знакомым тропинкам, по которым за сегодняшний день уже прохаживаемся в третий раз. Дорожка ведет к парадной Карины. Времени ничтожные гроши… С виноватой интонацией в голосе, будто давнее обещание нарушилось, Карина заговаривает. – Но это ведь так глупо, правда? Ну, очень же глупо? Совсем по-детски? И ведь мне слово это сложно произнести, настолько все плохо…

– Я не считаю твой страх глупым. Почему же ему не быть? Кто-то боится пауков, например…

Она пожимает тонкими плечами и озабоченно погружается в страх завтрашнего дня.

Это явный шанс. Я захожу в первый попавшийся супермаркет, в очередной раз фильтрую привычные цены. Удивляет, что небольшая плитка шоколада стоит дороже хлеба, килограмма картофеля и многого прочего… На кассе я не думаю ни о чем, только маринуюсь в желании скорее смыться домой, однако, как на зло, с кассиром выясняют отношения покупатели, из всех сил доказывающие завышение цены – где-то повесили неправильный ценник или не убрали старый… Переехав в комнату, начав полностью самостоятельную жизнь, я чуть ли не при каждом посещении магазина натыкаюсь на эти классические разборки, не они ли и есть настырное напоминание бедности? Ведь, предполагаю я, только бедняки, у кого каждый рубль на прицеле, борются за скидку… Забавно, что спорящие уходили, чаще всего, с пустыми руками…