Покоритель Африки

— У тебя нет права так со мной разговаривать. Ты злоупотребляешь моей добротой.

— А по-моему, право у меня есть. Я единственный мужчина среди твоих родственников и к тому же люблю тебя.

Леди Келси хотела что-то сказать, и Люси обернулась к тетке.

— Мне кажется, Люси, тебе стоит его послушать. Я ведь уже старая, скоро ты останешься совсем одна.

Ее неприкрытая доброта отрезвила обоих, и разговор пошел спокойнее.

— Люси, я очень постараюсь стать тебе хорошим мужем, — искренне пообещал Бобби. — Я не требую любви, просто позволь мне быть с тобой рядом.

— Могу только повторить: я очень благодарна тебе, Бобби, но замуж за тебя не выйду — ни сейчас, ни потом.

Боулджер помрачнел и умолк.

— И ты продолжишь знаться с Алеком Маккензи? — наконец спросил он.

— Ты не имеешь права задавать такие вопросы!

— Спроси про это письмо любого непредвзятого человека — увидишь, он скажет то же, что и я. Этот человек виновен в чудовищном преступлении — тут нет и тени сомнения.

— Обвинения меня не волнуют, — заявила Люси. — Я знаю, что он не способен на такую низость.

— Боже правый, ты что, забыла: он же убил твоего родного брата! — гневно воскликнул Боулджер. — На него вся страна ополчилась, а тебе все равно?!

— Бобби, как у тебя только язык поворачивается? — простонала девушка, пораженная до глубины души. — Как можно быть таким жестоким?

Он подошел к ней вплотную и возмущенно затараторил, швыряя гневные слова в лицо девушке:

— Если Джордж тебе правда небезразличен, ты захочешь покарать его убийцу. И уж по меньшей мере ты не можешь и дальше быть ему… — он прочел в ее глазах боль и сдержался, — …быть ему близким другом. Если бы не ты, Джордж вообще не поехал бы в Африку, и самое меньшее, что ты можешь сейчас сделать, — это хотя бы поинтересоваться обстоятельствами его гибели.

Люси закрыла лицо руками, словно спасаясь от чего-то совершенно отвратительного.

— Зачем ты меня мучаешь? — жалобно воскликнула она. — Говорю же, Алек невиновен!

— Маккензи не желает ни с кем объясняться. Я тщетно пытался хоть что-то из него вытянуть и вышел из себя. Возможно, если ты потребуешь ответа, он признается.

— Я не могу.

— Почему?

— Странно, что он так упорно хранит молчание, — заметила леди Келси. — Если ему нечего стыдиться, то нечего и скрывать.

— И ты тоже веришь этому письму? — спросила Люси.

— Я не знаю, чему верить. Ситуация исключительная. Дик говорит, что ничего не знает. Но если мистер Маккензи невиновен, то почему сам не скажет?

— Алек знает, что я ему верю, — сказала Люси, — верю и горжусь этим. Неужели я буду теперь оскорблять его расспросами?

— Ты боишься, что ему нечего ответить? — спросил Боулджер.

— Да нет же.

— Тогда попробуй спросить. В конце концов, уж это-то в память о Джордже можно сделать. Попробуй.

— Но неужели ты не понимаешь, что раз он молчит, на то есть веские причины? — воскликнула она в растерянности. — Откуда мне знать, может быть, есть обстоятельства, которые важнее, чем гибель Джорджа…

— Она так мало для тебя значит?

Люси отвернулась и разрыдалась. Ее затравили как зверя. Казалось, от назойливых вопросов не будет спасения.

— Я должна и дальше верить в него, — всхлипнула девушка.

— Ты слишком расстроена, чтобы об этом судить.

— Я верю ему безоговорочно, всей душой.

— Тогда тем более не будет вреда, если ты спросишь. У него нет причин не доверять тебе.

— Ну почему ты не оставишь меня в покое? — взмолилась она.

— Люси, я думаю, это крайне неразумно, — сказала леди Келси. — Он же знает, что ты ему друг и не станешь спрашивать зря.

— Если Алек мне не ответит, это не будет ничего значить. Я его лучше знаю. Он совершенно исключительный человек. Если он решил, что по каким-то неведомым причинам нужно хранить молчание, его ничто не переубедит. Почему он должен оправдываться? Я верю ему всей душой — он величайший и достойнейший из всех людей, кого я знаю. Я счастлива и благодарна за одну только возможность дожидаться его возвращения.

— О чем ты, Люси? — удивилась леди Келси.

Но девушка уже отбросила всякую сдержанность и не думала, что говорит.

— Я о том, что его мизинец для меня важнее всего мира! Я люблю Алека всем сердцем, и он не мог пойти на такую низость, потому что я любила его все эти годы, и он об этом знал! Он тоже любит меня и всегда любил!

Люси бессильно опустилась в кресло. Она тяжело дышала. Боулджер смотрел на девушку и от боли просто не находил себе места. Из ее собственных уст он услышал то, что раньше только подозревал. Это было невыносимо. Теперь всему конец.

— Ты выйдешь за него замуж? — спросил он.

— Да.

— Несмотря ни на что?

— Несмотря ни на что! — с вызовом ответила Люси.

Вопль гнева и отчаянья рвался из горла, но Боулджер сдержался. Он молча смотрел на девушку.

— Боже, — наконец вымолвил он, — что же в этом человеке такого, что ты забыла о любви, о чести и даже о простых приличиях?

Люси не отвечала. Она закрыла лицо руками, и тело ее содрогалось от рыданий.

Бобби молча вышел из комнаты. Леди Келси услышала, как внизу хлопнула дверь, ведущая на пустынную улицу.

Глава XVII

На следующий день Алека вызвали в Ланкашир.

Выйдя утром из дома, он увидел заголовки вечерних газет, где говорилось о взрыве на угольной шахте. Поглощенный своими мыслями, Маккензи не придал этому значения и был потрясен, когда из ожидавшей его в клубе телеграммы выяснилось, что несчастье случилось на его шахте. Тридцать человек оказались погребены заживо — опасались, что их уже не спасти. Мгновенно позабыв собственные заботы, Алек велел принести расписание и обнаружил, что как раз успевает на поезд. Захватив с собой пару бланков, он прямо в кебе нацарапал две телеграммы: одну — своему слуге, с указанием захватить одежду и немедленно выезжать вслед; а вторую — Люси.

Едва успев на поезд, после полудня он был уже возле устья шахты, окруженного толпой рыдающих женщин. Все попытки спасти бедняг ни к чему не привели. Было много раненых, и дом управляющего превратили в госпиталь. Все были так потрясены несчастьем, что спасательные работы велись нерешительно. Алек сразу взялся за дело. Он подбодрил несчастных женщин, собрал всех, от кого могла быть хоть какая-то польза, и воодушевил их своим мужеством и изобретательностью. День уже клонился к вечеру, но нельзя было терять ни минуты, и они трудились всю ночь. Алек, в одной рубашке, работал наравне с могучими шахтерами, не нуждаясь ни в сне, ни в отдыхе. Стиснув зубы, он молча сражался со смертью за жизни тридцати человек. Утром он принял ванну, забежал проведать раненых и вернулся к завалу.