Полдень сегодняшней ночи
Шрифт:
…Но у самой двери остановился и браться за ручку не стал.
Из-за двери:
– О-о!
– Что – больно? Больно тебе? Прости, я не хотел…
– Не прерывайся.
– Тебе же больно!
– Не прерывайся, дубина… Н-да. Да-да-да-да-да. Ха-ха-ха. Да. Да!
– Так? Так? Тебе не больно?
– Не-ет… Мне хорошо-о…
Довольное урчание. Или что-то вроде того, милое, утробное, с легоньким постаныванием.
– Руку, руку не убира-ай… оттуда-а-а… О! Умелец мой… Тяжесть перемести вниз. Не так.
– Как?
– Вот та-ак. Да-да-да-да-да. Ну-ну-ну-ну.
Ее визави вскрикнул, потеряв контроль над собой. Ответом крику был долгий протяжный вздох.
– Да-а-а-а-а-а…
«Уж так у них раздумчиво вышло, у мерзавцев! – за дверью стоя, размышлял воевода. – Пороть. Пороть, пороть и пороть». Потом он было вознамерился вежливо поскрестить. Именно вежливо, а не командно-адинистративно. Понимаем. Однако посовестился. Пусть отдохнут минуточку. Надо же и этим молодым мерзавцам полетать над грешною землею… Немножечко. Минуты две. Не больше. Нашли время затеять!
– Что это ты делаешь, Машенька?
– Я? Собственно, ничего.
«Слава тебе, Господи. Одевается наша дева Орлеанская. Уже, поди, портки натянула…» – и Бойков по новой примерился к дверной ручке. Не тут-то было.
– …А вот и неправда. Со мной определенно кто-то что-то делает. И очень сноровисто.
«На новую пошли. Форсаж, конечно, Машка включает. Тоже, Марья-искусница, коляска самобеглая!»
– Не знаю, не знаю. Кто бы это мог быть?
– А-ах! Ты-ы…
– Ну уж нет. Я такой ерундой не занимаюсь. Разве что, мои пальцы…
«Отрубить бы тебе все двадцать!»
– А теперь – кто? Ктоу-у?
– Не знау-у… Разве что, мои пальцы на ноге…
«Еще рога бы тебе. И рогами умудрялась бы…»
– О! Какие милые пальчики на ноге. Рад, что ты нас познакомила…
Бойков не уходил только по одной причине. Надеялся, что сейчас мерзавцы все-таки окончат свои игры, что это у них уже стадия успокоительного ласкания. А потом – все. Замрет лихо. У Машки закрытый перелом, порвана мышца, да и гипса на плече – не один килограмм. Вряд ли у нее хватит сил на второй… цикл.
– А так? Так нравится тебе?
– Да-а… Откуда ты такая взялась, Марья-искусница…
Воевода вздрогнул.
– Из Тридевятого царства. Я лягу на бок, а ты целуй мне шею сзади… Нет, так мне и вправду больно… А так я не дотянусь до тебя ступней… Да, так!
«Что у них за поза такая? – оторопел Бойков, – Вот что означает словосочетание "наукоемкие технологии"… да-с».
– И-и… погладь мне пожалуйста…
Длинный сладостный вздох. Нега.
«Видно, не будет лиху угомона. Женщины! Правильно их в алтарь не пускают…»
…Целая симфония разнообразных звуков и умолчаний. Или, вернее, увертюра. Прелюдия. Неудержимо переходящая в аллегро. Авангард, так сказать, сменяется кордебалетом. В смысле, кордебаталией. Иными словами, самым что ни на есть пеклом.
И воевода плюнул на искания молодых. Решил без них проводить штабное совещание. Потому что хоть бы и оторвал он цвет северной московской дружины от… дружеских рукопожатий, да все равно б эти руки… крюки… искали бы нелегальные пути к воссоединению под столом с картой. А эти так называемые мозги пребывали бы в афродических эмпиреях вместо
изучения боевой обстановки. Так что Господь с ними.Бойков плюнул и ушел к Петровичу.
– О-м-м-м-м-м-м-м-м… – нагнало его двухголосие. Ни один, ни другая не стали воспроизводить эту коротенькую мантрочку в здравом уме и твердой памяти. Но любовная напасть творит с людьми еще и не такие резвости.
– Даже и не думай подбирать слова: как мне сказать, да как объяснить. Не стоит.
Бойков глянул на него, как на сумасшедшего. И, отчасти, как голодная, злая и очень большая собака на кусок мяса. На какой-нибудь ходячий кусок мяса. Еще с этим влюбленным юношей антимонии разводить…
– К делу, Петрович.
Старый боевой конь, известное дело, борозды не испортит. Петрович живо оставил за кормой всяческие страдания и принялся докладывать обстановку.
– У меня есть кое-что по поводу цели всей их дрянной экспедиции.
– Что у тебя есть?
– Не слишком хорошие новости. Февда будет рваться через нас до последнего солдата. Пока может, пока всех не израсходует, и себя в том числе.
– Себя? Ты преувеличиваешь. У них там смена тела – очень рискованная вещь. Умер генералом, ожил бабуином… Они так не любят.
– Скажем так. Возможно, Февда телом не рискнет. Но я допускаю и обратное. Ставка соответствует риску, поэтому не исключаю самых экстравагантных действий с его стороны. Взгляни на карту. Он неуклонно идет в одном направлении. Мы сдали ему Вепревский мост. Куда он после этого пошел? Вот сюда. Я полагаю, ты связался с соседями?
– С запада нас прикрывает водная команда звенигородской и верейской дружин, с юго-востока – ребята из Бронниц.
– Февда не знает, сильнее они нас или слабее. Он будет исходить из нашей обычной тактики: прикрывать опасные направления равными силами… Он ведь нас, как ты понимаешь, знает, как облупленных.
– А у моста попался…
– И мы по-своему попались.
– Петрович, хорошо, почти как облупленных. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Двигаемся дальше.
– Так вот, ему все равно через кого прорывать заслон. Его интересует не кто, а где. Он не остановился ни под Москвой, ни в самой Москве. Значит, дело не в восстановлении сети. Во всяком случае, не только в этом. Он желает пройти Москву насквозь. Что его может интересовать севернее Москвы, но не очень далеко – иначе десантировал бы в другом месте?
– По большому счету, все что угодно. Лавра, например.
– Почти. Его интересует Александров. Я уверен в этом. Если бы это был обычный армейский офицер, я бы тоже так рассуждал: все что угодно, любой объект, любая зона. Но Февда – Пятидесятый. И его могло выманить в Срединный мир только нечто чрезвычайно крупное. Остальное он получил бы чужими руками.
– И все-таки, Петрович, я продолжая не понимать.
– Потерпи. Видишь ли, Кирилл, у всех шестисот шестидесяти шести номерных есть свои собственные интересы, помимо службы их владыке. И каждый, поверь мне, каждый помнит о главном приватном интересе.