Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Поле костей. Искусство ратных дел
Шрифт:

— А Бителу так или иначе предстояло смещение?

— Конечно — отправка в ПУЦ. Теперь же будет вообще устранен из армии.

— Нашу дивизию передислоцируют?

— Приказ о передислокации касается лишь прачечной, а отнюдь не всего соединения. Потребовались где-то передвижные прачечные. Между нами говоря, у меня есть причины полагать, что наша прачечная поплывет на Дальний Восток; но, конечно, это военная тайна — и догадка моя, разумеется, дальше вас пойти не должна.

— Вы и раньше знали об отправке прачечной?

— Сообщение пришло, когда вы были в отпуске.

— И вы уже знали об этом, переводя Стрингама?

— Именно

потому перевел его в прачечную.

— И его отправят на Дальний Восток?

— Если отправят туда прачечную.

Что и говорить, бесцеремонно обошелся Уидмерпул с прежним товарищем.

— А ему хочется туда?

— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Уидмерпул, безучастно глядя на меня.

— Он, вероятно, по возрасту мог бы не ехать.

— Почему ж это ему не ехать?

— Судя по его виду, у него неважно со здоровьем. Как вы сами недавно сказали, он с молодых лет сильно пил.

— Но именно вы ведь предложили перевести его из столовой, — сказал Уидмерпул не без раздражения. — Я и это учел тоже. Обдумал, взвесил и решил, что вы правы и Стрингаму тут не место — вообще не место у нас при штабе. А теперь вы недовольны. Не ваша забота — и, уж конечно, не моя — нянчиться со Стрингамом, укутывать его и холить. Во всяком случае, вы сами понимаете, что он не может здесь оставаться после того, как вместе с двумя штабными офицерами, включая ведающего личным составом, препровождал в постель третьего офицера, валявшегося пьяным. Вы заверяли меня, что Стрингам не впутает нас ни в какую скандальную историю. А он именно впутал.

— Но для Стрингама укладывать пьяных в постель — вещь самая обычная и нескандальная. Как он вчера напомнил, мы с вами уже однажды его самого укладывали. Случай с Бителом никак не может отразиться на служебном поведении Стрингама — тем более что Бител теперь снят.

— Совершенно не в том дело.

— В чем же?

— Знакомо ли вам, Николас, такое слово — дисциплина?

— Но никто ведь, кроме нас, не знает — разве только Бигз или кто другой видел, как вы вели Битела.

— К счастью, обошлось без свидетелей. Но это нисколько не меняет ситуацию. После такого происшествия Стрингам ни в коем случае не мог быть здесь оставлен, Я радуюсь своей предусмотрительности — тому, что загодя перевел его. Чем дальше будет услан он от штаба, тем лучше для штаба. Добавлю, что все это — исключительно лишь вопрос принципа. Лично меня присутствие Стрингама уже не могло бы коснуться.

— Почему?

— Потому что я отбываю из дивизии.

Эта весть обдала меня тревогой. Я уже был раздосадован, даже возмущен черствостью Уидмерпула — его полнейшим равнодушием к судьбе Стрингама, засылаемого к черту на кулички. Но теперь нависло кое-что похуже. Забота о своей шкуре — звучит это некрасиво, да и суть некрасивая, но без такой заботы не выживешь на свете. Уже поэтому не стоит чересчур презирать инстинкт самосохранения. Все равно этот инстинкт подспудно всегда в действии. Услышав последние слова Уидмерпула, я мгновенно ощутил неприятный прилив «шкурных» мыслей. Если Уидмерпул уходит, то с чем он оставит меня? Неужели моя судьба так же мало волнует его, как судьба Стрингама?

— Вас повышают?

— В смысле немедленного повышения в ранге — нет. В смысле же перехода в сферу более высокую, неизмеримо более высокую, чем штаб дивизии, — да.

— В Военное министерство

переходите?

С легкой усмешкой Уидмерпул чуть поднял руку, как бы отгораживаясь ладонью, — речь, мол, не о таком обыденно-прозаическом, даже низменном по своим функциям учреждении, как Военное министерство; тут человек воспаряет в стратосферные выси. Он скрестил руки на груди.

— Нет, — промолвил он, — благодаренье богу, не в министерство.

— Куда же?

— В Секретариат кабинета.

— Я не очень представляю, что это такое.

— Ваше неведение меня не удивляет.

— Это что же — самая уж ведомственная вершина?

— Можно и так сказать.

— А если детальней?

— Секретариат кабинета является, в частности, тем местом, где верхи министерства — начальники штабов, если конкретней, — входят в непосредственный контакт друг с другом и с правительством нашей страны — с самим премьер-министром.

— Понятно.

— Так что согласитесь — отсылаю я Стрингама отнюдь не из узкой корысти: мне-то уже все равно.

— Вы уезжаете незамедлительно?

— Мне сообщено пока что неофициально. Полагаю, что приказ последует через неделю, а то и раньше.

— А что со мной теперь?

— Не знаю и не ведаю.

Есть даже что-то внушительное в этом полнейшем отсутствии у него интереса ко всем, кроме себя самого. То есть отсутствие такого интереса встречается весьма нередко, но впечатляет тот факт, что Уидмерпул не старается даже прикрыться каким-нибудь лицемерным камуфляжем.

— Я останусь на бобах?

— Действительно, я сомневаюсь, чтобы моему преемнику разрешено было держать помощника. Мои особые методы, более энергичные, чем принято в отделах личного состава, позволяли выполнять объем работы, необычно большой для простого отдела. Но даже и на меня с недавних пор стали оказывать сверху давление, побуждая работать без помощника.

— Вы ничего для меня не придумали?

— Ничего.

— Вы обещали подыскать приемлемую должность.

— Не припоминаю такого — да и что бы я мог подыскать?

— Значит, предстоит мне пехотно-учебный центр?

— Полагаю, что так.

— Нерадужная перспектива.

— Армия редко открывает радужные перспективы, — сказал Уидмерпул. — Сколько месяцев я сам здесь киснул, убивая свое время и, если смею так выразиться, свои таланты. Мы в армии не для веселья. Мы ведем войну. Вы, я вижу, огорчены. Разрешите вам заметить, что как работник вы ничем особенно не блещете — ни старанием, ни способностями. На каком же я основании стану добиваться для вас хорошего назначения? Штабной офицер из вас самый посредственный — иной оценки дать вам не могу, — и вдобавок, вы не постеснялись вовлечь меня во всю эту битело-стрингамовскую катавасию. Могла бы выйти неприятнейшая для меня история. Нет уж, Николас, если по совести, пенять вам нужно лишь на самого себя.

Он вздохнул, то ли сокрушаясь о моей неблагодарности, то ли грустя о людской моральной слабости вообще. В дверях явился Коксидж.

— Начальник тыла вызывает вас к себе, сэр, — сказал он Уидмерпулу. — Срочно. Неотложное дело. У него там начальник дивизионной полиции.

— Хорошо.

— Я слышал, вы нас покидаете, сэр, — сказал Коксидж тоном, каким он говорит с майорами-штабистами: скорее приторно-угодливым, чем раболепным.

— Закружили уже, значит, слухи, — самодовольно сказал Уидмерпул.

Поделиться с друзьями: