Полет шершня

Харальд спустился по склону холма, сел на паром, а прибыв на Санде, вдоль пляжа шел к дому и со странным волнением в груди глядел на дюны, на многие километры мокрого песка, на бесконечный морской простор. Вид этот был знаком, как отражение собственного лица в зеркале, но теперь он смотрел на него с острым ощущением потери. Поймал себя на том, что даже хочется плакать, и вскоре понял почему.

«Сегодня я отсюда уеду».

Сначала он это подумал, а уж потом себе объяснил.

«Да, я не обязан делать работу, которую навязывают, но и жить в доме отца, после того как бросил ему вызов, тоже не дело. Значит, придется уехать».

Мысль о том, что можно не подчиниться отцу, перестала его ужасать. Из нее испарился весь драматизм. Он понял это, вышагивая по плотному песку. Когда произошла перемена? Скорее всего в тот момент, когда пастор сказал, что не даст ему денег, оставленных дедом на образование.

«Это предательство, после которого наши отношения не смогут стать прежними, – думал Харальд. – Я больше не верю, что отец принимает к сердцу мои интересы. Теперь я должен заботиться о себе сам».

Этот вывод странным образом охладил его.

«Что за вопрос? Разумеется, я возьму на себя ответственность за свою жизнь».

Это было похоже на осознание, что Библия небезупречна: теперь он не понимал, как прежде был так доверчив.

Тем временем Харальд добрался до дома. Мерина в стойле не было. Наверное, отец вернулся в дом Боркинга, чтобы участвовать в приготовлении к похоронам. Он вошел в дом через кухню. Мать, сидя у стола, чистила картошку. Увидев сына, она испугалась.

Харальд поцеловал ее, но объяснять ничего не стал. Поднялся к себе в комнату и собрал чемодан, так будто едет в школу.

Пришла мать. Стояла в дверях, наблюдала, что он делает, вытирая руки о полотенце. Он посмотрел на ее усталое морщинистое лицо и тут же отвел взгляд.

– Куда ты поедешь? – спросила она.

– Не знаю.

Он вспомнил о брате. Прошел в кабинет отца, поднял трубку телефона, попросил соединить его с летной школой. Через несколько минут услышал голос Арне. Рассказал, что произошло.

– Перемудрил старик, – дружески произнес Арне. – Отправь он тебя на трудное дело вроде чистки рыбы на консервном заводе, ты бы остался там хотя бы для того, чтобы доказать ему, что мужчина.

– Пожалуй.

– Но рассчитывать, что ты стерпишь работу в дурацкой галантерее! Вот умный-умный, а иногда, право слово, дурак. Куда ты теперь?

Харальд и сам еще не решил, но тут испытал порыв вдохновения.

– В Кирстенслот, – заявил он. – Там живет Тик Даквитц. Только не говори отцу. Не хватало, чтобы он туда заявился.

– Старик Даквитц может сообщить ему.

«Да, такое возможно, – согласился про себя Харальд. – Респектабельный папаша Тика вряд ли станет сочувствовать беглецу – поклоннику буги-вуги и осквернителю сторожевых немецких постов. Пожалуй, надо устроиться в развалинах монастыря. Там ведь спят сезонные рабочие, и я смогу».

– Поселюсь в старом монастыре. Отец Тика и не узнает, что я там.

– А есть что будешь?

– Поищу работу на ферме. Там нанимают студентов на лето.

– Тик, надо полагать, еще в школе.

– Его сестра мне поможет.

– Да, Карен. Я знаю ее, она пару раз встречалась с Поулем.

– Всего пару раз?

– Да. А что, она тебе нравится?

– Сдается мне, она не в моей лиге.

– Пожалуй, да.

– А что произошло с Поулем? Если точно?

– Это был Петер Флемминг.

– Петер! – удивился Арне.

– Он приехал на машине, набитой полицейскими, искал Поуля. Тот попытался смыться на своем «тайгер моте», и Петер в него выстрелил. Самолет загорелся и рухнул.

– Господи милосердный! Ты сам это видел?

– Сам – нет, но видел один из моих механиков.

– Мадс рассказал мне кое-что, но подробностей он не знает. Значит, Поуля убил Петер Флемминг… Ну и ну…

– Ты не распространяйся особенно, не то попадешь в переделку. Они тут пытаются представить это как несчастный случай.

– Да, конечно…

Харальд отметил, что Арне не сказал, с чего это полицейские явились за Поулем. И Арне наверняка заметил, что Харальд его об этом не спрашивает.

– Дай мне знать, как устроишься в Кирстенслоте. Позвони, если что нужно будет.

– Спасибо.

– Удачи тебе, малыш.

Не успел Харальд повесить трубку, как в комнату вошел отец.

– И что ты тут, любопытно, делаешь?

Харальд поднялся из-за стола.

– Если хочешь, чтобы я заплатил за телефонный звонок, возьми у Сейра мое жалованье за полдня работы.

– При чем тут деньги? Я хочу знать, почему ты не в магазине.

– Галантерея не мой удел, отец.

– Ты не можешь знать, в чем твой удел.

– Вероятно, ты прав.

С этими словами Харальд вышел из комнаты, спустился в мастерскую и разжег огонь под бойлером своего мотоцикла. Дожидаясь, когда появится пар, сложил в коляску брикеты торфа. Трудно сказать, сколько их понадобится, чтобы добраться до Кирстенслота, поэтому он забрал все, а потом вернулся в дом за чемоданом.

Отец ждал его в кухне.

– И куда ты собрался?

– Я бы предпочел не говорить этого.

– Я запрещаю тебе покидать дом.

– Ты больше не можешь мне ничего запретить, отец, – спокойно отозвался Харальд. – Ты отказался меня поддерживать. Ты делаешь все, чтобы я не смог получить образование. Боюсь, ты утратил право распоряжаться мною.

Пастора как громом поразило.

– Но ты должен сказать мне, куда направляешься!

– Нет.

– Почему же?

– Если ты будешь знать, где я, можешь помешать мне осуществить мои планы.

Пастор выглядел так, словно его ранили в самое сердце. Харальд от души пожалел его. Ни о каком мщении он не думал: видеть отца уязвленным не доставляло ему радости, – но Харальд боялся, что, выказав сострадание, погасит свой запал и его уговорят остаться. Повернувшись к отцу спиной, он вышел из дома. Привязав чемодан к багажнику, вывел мотоцикл из мастерской.

Мать, подбежав через двор, сунула ему сверток.

– Это тебе поесть, – сквозь слезы пробормотала она.

Он положил сверток в коляску, к торфу, и сел за руль.