Полет шершня

Музыка зазвучала в другом ключе, и в танец вступил партнер, прыжками пересек сцену. Харальду показалось, что тот действует немного неуверенно, и он вспомнил, что Андерс тоже ведь новичок, дублер. Карен же танцевала, казалось, без малейших усилий, но в партнере чувствовалась напряженность, она придавала его танцу ощущение риска.

Танец завершился той же медленной музыкальной фразой, с какой начался. Харальд понял, что никакой истории нет, балет бессюжетный, как музыка. Он посмотрел на часы. Прошло всего пять минут.

Кордебалет рассыпался и собирался все новыми узорами, обрамляя сольные номера. Вся музыка была на три четверти, очень мелодичная. Харальд, который любил диссонансы джаза, счел, что она сладковата.

Балет ему нравился, но мысль то и дело отвлекалась то на «шершня», то на Хансена, который в путах лежал в багажнике «роллса», то на фру Йесперсен. Как там поезд Флемминга? Пришел ли по расписанию? Если да, приехали они уже в Кирстенслот с фру Йесперсен или нет? Нашли ли Хансена? Лежат ли уже в засаде? Как это проверить? Может, подходить к церкви следует лесом?

Карен начала сольный танец, и Харальд понял, что его больше волнует ее номер, чем происки полиции. Беспокоился он напрасно: Карен спокойно и уверенно вертелась, бегала на цыпочках и вспархивала так непринужденно, словно придумывала все движения на ходу. Просто удивительно, как это у нее получалось: вот несется стремительно, вытанцовывает или прыгает через всю сцену – и вдруг резко замирает в безупречно грациозной позе, будто нет никакой инерции. Словно не подчиняется законам физики!

Еще больше Харальд забеспокоился, когда Карен стала танцевать с Яном Андерсом.

«Кажется, это называется “па-де-де”», – подумал он, сам не понимая, откуда это знает.

Андерс все поднимал и поднимал ее высоко в воздух. Юбки летали, открывая невероятные ноги. Андерс держал ее на весу, иногда даже одной рукой, а сам в это время принимал какую-нибудь позу или передвигался по сцене. Харальд боялся, что он ее уронит, а она снова и снова оказывалась на сцене, легкая и изящная. Тем не менее Харальд перевел дух, когда па-де-де закончилось и выбежал кордебалет. Он снова посмотрел на часы. Благодарение Господу, кажется, скоро конец.

Во время последнего танца Андерс сделал несколько эффектных прыжков и успешно повторил некоторые поддержки с Карен. Но вот музыка подобралась к высшей точке накала и случилась беда.

Андерс высоко поднял Карен, одной рукой держа за талию, а она вытянулась параллельно полу и изогнулась дугой, закинув руки за голову. Танцоры замерли, держа позу. И тут Андерс поскользнулся. Левая нога подломилась. Покачнувшись, он грохнулся на спину. Карен упала рядом, приземлившись на правый бок.

Зал в ужасе ахнул. Балерины кордебалета подлетели к упавшим. Оркестр, отыграв еще несколько тактов, замолк. Какой-то мужчина в черных брюках и свитере выбежал из-за кулис. Андерс поднялся на ноги, держась за локоть. Кажется, он плакал. Карен попыталась встать, но упала. Человек в черном сделал знак – занавес опустился. Зрители взволнованно загалдели.

Харальд только теперь осознал, что вскочил на ноги.

Даквитцы, сидящие на два ряда ближе к сцене, чем он, то и дело извиняясь перед зрителями, боком-боком торопливо пошли на выход. Они явно намеревались пройти за кулисы. Харальд решил, что поступит так же.

Мучительно долго выбирался он с места, в таком беспокойстве, что едва удерживался, чтобы просто не побежать по ногам соседей. Однако исхитрился выйти из своего ряда в одно время с Даквитцами.

– Я пойду с вами, – сообщил он.

– Кто вы такой? – осведомился господин Даквитц.

– Это друг Йозефа, – ответила ему жена. – Ты с ним встречался. Карен к нему неравнодушна, пусть идет.

Господин Даквитц только махнул рукой. Харальд понятия не имел, с чего фру Даквитц решила, что Карен к нему неравнодушна, но то, что его признали членом семьи, было приятно.

Когда они подошли к выходу, в зале установилась тишина, и они обернулись посмотреть, в чем причина. Поднялся занавес. На сцене одиноко стоял мужчина в черном.

– Ваше величество, дамы и господа, – начал он. – По счастью, в зале присутствовал врач.

«Наверное, все причастные к театру стремятся быть на спектакле, который почтил своим присутствием король», – подумал Харальд.

– Врач сейчас за кулисами, – продолжал мужчина в черном, – осматривает наших героев. И уже шепнул мне, что травмы несерьезные.

Раздались аплодисменты.

У Харальда словно камень с души упал. Теперь, когда стало ясно, что Карен поправится, он вспомнил о предстоящем деле и забеспокоился, как скажется это происшествие на полете.

«Даже если доберемся до “шершня”, сможет ли Карен вести самолет?»

– Как обозначено в ваших программках, обе главные роли сегодня, так же как роли второстепенные, исполняли начинающие артисты. Тем не менее, и я надеюсь, вы со мной согласны, все они выступили превосходно, и представление прошло отлично… почти до конца. Благодарю вас.

Занавес упал, зрители зааплодировали. Занавес снова поднялся – на сцене стояли в поклоне участники балета, все за исключением Карен и Андерса.

Даквитцы вышли из зала и поспешили ко входу за сцену. Капельдинер проводил их в уборную Карен.

Она сидела спиной к зеркалу, с рукой на перевязи, ослепительно прекрасная в воздушном кремово-белом платье, с голыми плечами и грудью, которую не вполне прикрывал лиф. У Харальда перехватило дыхание, он и сам не понял, от беспокойства или от желания.

На коленях перед ней стоял доктор и бинтовал ей правую лодыжку.

– Моя бедная девочка! – Фру Даквитц бросилась к дочери и обняла ее. Именно это хотелось сделать и Харальду.

– Нет-нет, я в порядке, – хоть и бледная, улыбнулась Карен.

– Как она? – обратился господин Даквитц к доктору.

– Прекрасно, – ответил тот. – Растяжение связок, кисть и лодыжка. Поболит несколько дней, и две недельки надо себя поберечь… А потом она об этом забудет.

Харальд обрадовался и тут же подумал: «А лететь Карен сможет?»

Доктор закрепил повязку английской булавкой, поднялся с колен и потрепал Карен по голому плечу.

– Пойду-ка я взгляну на Яна Андерса. Он ударился не так сильно, как вы, но его локоть меня беспокоит.