Полина
Шрифт:
Девица средь житницы, трав луговых,
трудов полевых и озёрной постирки,
и мельниц скрипящих, больших, ветряных,
как будто исконная их властелинка.
За ней наблюдаю в засаде, в лесу,
и злоба, нажива к местам остывает,
в какие грабёж и погибель несу,
хотя говорят, мне Господь помогает.
Я вдруг забываю
свой орден ливонский и прочую ересь…
Она – суть природы с языческих пор,
а я перед ней – просветлившийся немец.
Маленькая
Забавная девушка ростом с машину,
что смотрит задорно и смело на мир,
в меня, что повыше на четверть аршина,
как будто я – Бог, вожделенный кумир.
Удобная форма в классических позах,
к какой тяготею, смотря свысока,
к какой направляю энергии, грёзы,
какая игрива, умна, нестрога.
В ней нет и намёка на пудру и краски,
усталость, старение, ношу и грусть.
Меня оживляют чудесные глазки!
Она, как цветущий и пахнущий куст!
Она самостийна, цветна и текуча,
и так равноценна воде и огню,
мудра, рукодельна, жива и везуча.
Её по-мужски и по-детски люблю!
С ней так упоённо, всевольно и ясно!
Порою немножко властит надо мной.
Она несравненна и даже прекрасна
с немытой и сальной, святой головой!
Живительный вдох
Вы, словно искристая молния в мае,
что стройно и гибко пронзила мой ум.
От голоса я пробудился, растаял.
Отпала кора от ореховых сумм.
Отбросилась цедра, слетела скорлупка,
и я распахнулся на общий погляд.
Иль почкой раскрылся, зацвёл очень чутко,
взирая на Вас и незнаемый сад.
Наполнился силами, красками счастья,
тротилом признаний под Вашим огнём,
и принял во всём золотое участье,
совсем распрощавшись с рутиной и дном!
Расцвёл, будто радуга после осадков,
спасителя-Вас созерцая в лучах.
Вы – солнце медовое, с коим так сладко,
чей свет отражается даже в ночах.
Всё вдруг засияло, взошло, задышало!
Разжались оковы, смирявшие плоть.
В печальном поэте оркестры взыграли!
Залился словами молчащий блокнот.
Я
сделался сразу таким всеталантным!В котёнке проснулись дремавшие львы.
Из мути я вынырнул, сделав желанно
живительный вдох накануне любви…
Елене Тукаловой
Элен
Без Вашего солнца и тёплого неба
дождливые песни и пасмурь в груди.
Нуждаюсь я в пледе, портвейне и хлебе,
что лечат от грусти, какая зудит.
Без святости Вашей я пуст и безбожен,
и шторюсь от мира, округу браню.
Все Ваши портреты с добром, осторожно,
как будто иконы, наследье храню.
Без Вашей улыбки (вишнёвой и белой,
изогнутой, влажной и лечащей всё)
мне сухо, темно и болезненно, серо,
и ровный мой город парует овсом.
Без Ваших речей мир – немая клоака.
Без Вас одиноко, бездомно, темно…
И всю эту слякоть, печали, неблага
способно исправить лишь только одно…
Елене Тукаловой
Однажды сотр…
Однажды сотрусь, как простой карандаш
иль кончусь, как в ручке чернила,
затем я оружием Бога средь чаш
возлягу на днище могилы.
И там дотечёт мой оставшийся сок,
сползая со стенок сосуда…
Отправит ли снова на Землю мой Бог
чрез вечность для нового чуда?
Чтоб снова писал я народам, себе,
вещая про них и высоты,
про волю и тяжести дум и цепей,
про женско-мужские красоты.
Иль просто досохну под слизью червей
среди чернозёмного роя…
Порой в возрожденье я верю первей,
но чаще во что-то второе…
Пришедший
Под белыми сводами чистого храма,
меж окон в полсотню витражных пластин,
горящих огней и свечных килограммов,
прилавка, монахинь, холопов, княгинь,
среди золотых одеяний, распятий
и между взирающих ликов святых,
семей и семеек, детишек и братий,
и книжиц, молитв и нарядов цветных,