Политическая история Римской империи

Положение в Империи становилось все тяжелее. Нестабильность «вверху» дополнялась произволом «внизу». Прокураторы и крупные арендаторы, нарушая законы, усиливали угнетение колонов, увеличивая их трудовые повинности. Недовольство «низов» подавлялось посланными солдатами. В отдельных случаях император мог вмешаться с целью восстановления прежнего положения, однако полностью ликвидировать такие явления он был не в состоянии. Это вызывало ответные реакции «низов». Постоянные беспорядки происходили на Рейне, вспыхивали восстания в Африке и Дакии. Особенно серьезным стало выступление Матерна.

Дезертир Матерн собрал вокруг себя в Галлии сначала разбойничью шайку, нападавшую на деревни. Объектами нападений были землевладельцы, что и привело на сторону Матерна довольно значительное количество сторонников. Вокруг него собралась относительно большая армия, с которой он стал нападать и на города, где, как и в деревнях, грабились богачи, а также выпускались из тюрем заключенные. По существу, это стало мощным восстанием, охватившим не только Галлию, но и часть Испании.

Коммоду пришлось вмешаться. Против Матерна были направлены значительные силы. Не решившись воевать с ними в Галлии, Матерн перевел свою армию в Италию. Правда, там он, кажется, отказался от активных действий, но задумал проникнуть в Рим и, убив Коммода, провозгласить себя императором. Имел ли он поддержку в городе, сказать трудно. В любом случае план его провалился из-за предательства. Матерн был схвачен и казнен, остатки его войска, вероятно, были рассеяны.

Император ни на что не обращал внимания, увлекаясь лишь спортом, охотой (где ему создавались совершенно безопасные условия), гладиаторскими играми, в которых он иногда сам участвовал (опять же при полной безопасности), и различными оргиями. На все это требовалось все больше денег, а их в казне становилось все меньше. Любимым богом императора был, как уже говорилось, Геркулес. Он все чаще стал даже появляться в виде Геркулеса в львиной шкуре и с дубиной, подражая своему любимому богу и герою. На монетах появилось изображение Геркулеса с легендой HERCULI ROMANO AUG., т. e. Геркулес представал уже как римский император. Это было воспринято как шаг к собственному прижизненному обожествлению. Да Коммод это не очень-то и скрывал. В 192 г. он даже заявил, что является не кем иным, как богом Геркулесом на земле, и заставил сенат объявить его этим богом. Он принял такие титулы, как Завоеватель мира (хотя в его правление римские владения не увеличились ни на метр), Умиротворитель мира и т. п. Более того, все 12 месяцев года он переименовал в свою честь, а воинские части, как легионы, так и вспомогательные единицы, назвал Коммодовскими (Commodianae).

В значительной мере под влиянием Эклекта Коммод увлекся восточными культами. На его монетах исчезли образы традиционных римских богов, но зато появились фигуры Сераписа и Кибелы, что тоже не прибавляло ему любви в Риме. Объявив о начале с его правления нового и, конечно же, золотого века, он подчеркивал разрыв со старым временем. В частности, Коммод официально отказался от имен Марк и Антонин, которые связывали его с отцом, что выглядело как полный разрыв не только с традиционными семейными ценностями римского общества, но и со всей предшествующей историей Рима. Император, считая себя в образе Геркулеса новым основателем Города, даже официально переименовал Рим в Колонию Коммодиану, что вызвало гнев буквально во всех слоях населения города. Грандиозный пожар, разрушивший даже часть императорского дворца, был воспринят как предвестник будущих несчастий. Поведение Коммода являлось открытым вызовом всей римской традиции.

Тем временем Эклект и Лет, понимая всю временность своего положения и помня судьбу своих предшественников, стали справедливо опасаться за свою жизнь. К ним присоединилась и любовница Коммода, вольноотпущенница Марция. Сначала она была любовницей Уммидия Квадрата. Тогда, по-видимому, ее заметил Эклект, который, перейдя на службу Коммоду, представил ее императору, и она стала его наложницей. Когда Коммод стал и ей угрожать, она примкнула к заговору против своего любовника. Однако этот заговор был не просто дворцовым, в нем приняли участие наместники ряда провинций, в распоряжении которых имелись войска, в том числе наместник Паннонии Л. Септимий Север и его брат, наместник Нижней Мезии, Гета. Они, как и другие участники заговора, были назначены на свои посты фактически Летом, таким образом обеспечивавшим поддержку готовившегося переворота провинциальными армиями. Участниками заговора, вероятно, были также префект Города П. Гельвий Пертинакс и префект Египта Мантенний Сабин, легат Дакии Кв. Аврелий Пол и легат одного из легионов Марий Максим^[122]. Глава заговора Эклект и многие заговорщики были выходцами из Африки, и эта общность происхождения, несомненно, облегчала их связи. Однако заговор явно был более широким, и говорить о том, что его целью было стремление африканского клана захватить власть, едва ли возможно (так, например, назначенный проконсулом Азии П. Корнелий Ануллин был испанцем^[123]). Главное другое — все эти люди принадлежали к выдвинувшейся именно при последних Антонинах группе римской знати, на которую Коммод опирался в своем противостоянии с традиционной сенаторской аристократией. А это означало, что власть императора повисла в пустоте. И это было для него гораздо опаснее, чем заговоры сенаторов и слухи, ими распространяемые.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения даже самых близких к Коммоду людей, стало его желание убить назначенных на следующий год ординарных консулов Кв. Помпея Сосия Фалькона и Г. Юлия Эруция Клара Вибиана^[124] и, став единственным ординарным консулом, принять это консульство 1 января 193 г. в гладиаторской казарме и гладиаторском костюме в сопровождении не сенаторов и ликторов, а любимых им гладиаторов. Было ясно, что данный поступок может вызвать такое возмущение, которое сметет и самого Коммода, и его окружение. Этого нельзя было допустить. Главные заговорщики, находившиеся в Риме и во дворце, для осуществления своего плана избрали новогоднюю ночь. Кроме того, они учли, что в новогодний праздник преторианцы будут безоружными, так что вооруженного сопротивления с их стороны можно было не опасаться. В результате в ночь с 31 декабря 192 г. на 1 января 193 г. Коммод был убит. С его убийством сошла со сцены династия Антонинов.

На пути к кризису. Правление двух последних Антонинов было наполнено событиями и явлениями, ясно показывающими приближение кризиса. Нагляднее всего это проявилось в войнах Марка. Уже говорилось, что большую часть своего правления он провел в войнах, и они были очень тяжелыми. В значительной степени это было связано с устарелостью римской военной организации. Создав в свое время самую совершенную военную машину древности, римляне не вносили в нее радикальных изменений в течение многих столетий. Эта «окаменелость» армии затрудняла ее приспособление к новой военно-политической ситуации. Отдельные попытки внести изменения в военную организацию, предпринятые, например, Адрианом, не были систематическими. Но главное — изменился характер войн. Это сказалось не сразу. Парфянская война мало чем отличалась от прежних войн Рима с Парфией. На восточной границе Римской империи издавна существовало своеобразное военно-политическое равновесие, время от времени нарушавшееся попытками изменить его с той или другой стороны. Однако эти попытки так и остались попытками. Хотя римско-парфянская граница иногда передвигалась в ту или иную сторону, в целом она оставалась там же, где прошел рубеж между Западом и Востоком после вытеснения Селевкидов не только из Ирана, но и из Месопотамии.

Совершенно иначе обстояло дело с последующими войнами Марка. Он столкнулся с германским миром, перешедшим на новый этап своего развития. И римлянам пришлось не нападать, а защищаться. В последний раз они видели мощное варварское вторжение в свои владения в конце II в. до н. э. После этого порой некоторые германские или иранские племена пытались нарушить римскую границу и пограбить приграничные земли, но это были локальные явления, с которыми римские воины сравнительно легко справлялись. Теперь же на северных границах Империи сложилась мощная коалиция варваров, и она поставила Империю почти на край пропасти. Только чрезвычайные усилия Марка и его полководцев спасли государство. Наступательные действия римской армии были уже реакцией на варварские вторжения. Инициатива в войнах с варварами перешла на сторону врагов. Победы Марка стабилизировали на какое-то время рейнскую и частично дунайскую границы. Но войны, в которых римлянам пришлось не нападать, а защищаться, продолжались в других секторах границы, в том числе на среднем и нижнем Дунае, где уже полководцы Коммода вели активные действия против варваров. В Британии граница между римской провинцией и непокоренным севером постоянно менялась, устанавливаясь то по валу Адриана, то по валу Антонина. Победы в этих регионах давали Коммоду почетные титулы, но не исправляли создавшегося положения.

Войны, выигрываемые с огромным трудом, вызвали, естественно, и экономические трудности. С целью экономии средств Марк издал специальный эдикт, ограничивавший расходы на гладиаторские игры. Конечно, большого эффекта эта мера дать не могла. Императору пришлось дважды девальвировать серебряную монету — денарий, доведя содержание серебра в нем до 75 %. И в последние годы правления Коммода также произошло резкое уменьшение содержания серебра и соответственно стоимости монеты. Непосредственной причиной девальвации при Марке явилась необходимость концентрации как можно больших денежных средств в казне для военных нужд, а при Коммоде это было вызвано чрезмерными тратами двора. Но она, с другой стороны, отражает неспособность такой концентрации денег без подобных чрезвычайных мер. А это говорит о кризисных явлениях в городах — носителях рыночной экономики и, главное, ячейках античного общества. Недаром при Марке широко распространилась практика назначения кураторов отдельных городов. Они назначались и раньше. Впервые такой куратор засвидетельствован в конце правления Нерона. К назначению кураторов порой прибегал и Траян. Однако со времени правления Марка эта практика начала принимать значительные размеры. Другим признаком усиления внутренних трудностей явился все более распространявшийся произвол на местах, с которым власти, занятой собственными проблемами, было справиться довольно трудно. В ответ начались выступления угнетенных, и это тоже требовало напряжения сил.

В политической сфере можно говорить об изживании принципата как дуалистического политического строя. Для римской civitas в период республики, как и для греческого полиса, характерно наличие трех политических институтов: народное собрание (комиции), совет (сенат), должностные лица (магистраты). В период империи они сохранились, но теперь были представлены такими инстанциями, как армия, сенат, император и его бюрократический аппарат. Взаимоотношения этих трех элементов власти не были постоянными, они менялись на протяжении двух с половиной столетий. В том двуединстве, каким являлся принципат, его монархическая составляющая все более преобладала. Опираясь на армию и бюрократический государственный аппарат, принцепс во все большей степени становился полновластным государем. Однако самой императорской власти было свойственно коренное противоречие. С одной стороны, власть императора практически была почти безграничной. Создание имперского государственного аппарата, основанного на чисто бюрократическом принципе и, следовательно, в конечном итоге полностью подчинявшегося императору, делало эту власть независимой от общества. Второй опорой императора являлась армия. С другой стороны, однако, император оставался не монархом милостью богов, а главой римского народа. Его власть была основана на соединении различных полномочий, сосредоточение которых в одних руках и давало принцепсу возможность ее осуществлять. Будучи главой римского народа, император теоретически все свои обширные полномочия получал от сената, являвшегося воплощением римского государства. Также теоретически императорская власть даже не была наследственной. Эта неопределенность и противоречие между теорией и практикой делали ее относительно хрупкой. В этих условиях личные качества принцепса и его умение наладить отношения с правящей элитой, и прежде всего с сенатом, приобретали особенно большое значение. Марк умел это делать. Так, идя навстречу сенаторам — выходцам из провинций, он сократил обязательную долю их средств, вкладываемых в Италию и ее экономику, с трети, как это было установлено Траяном, до четверти. Личные же качества Коммода привели к резкому обострению этих отношений. Надо еще иметь в виду, что его предшественники, придя к власти в довольно зрелом возрасте, уже до этого были сенаторами и не только заседали в сенате, но и исполняли ряд сенаторских должностей, поэтому они еще до занятия трона в некоторой степени проникались сенаторским духом и сенаторской психологией, что позволяло сенаторам и императорам понимать друг друга. Особенно это было характерно для Антонина Пия. А Коммод сенаторского опыта совершенно не имел. И это обстоятельство не могло не наложить отпечатка на его отношения с сенатом.

В правление Коммода наблюдается еще одно очень важное явление. Снова набирают силу вольноотпущенники, и некоторые из них даже превращаются в фактических правителей государства. На первый взгляд перед нами повторение феномена, известного из времени раннего принципата, особенно правления Клавдия. Однако в действительности между этими двумя явлениями существует коренное различие. Выдвижение на первый план вольноотпущенников частично при Августе и в большей степени при Юлиях-Клавдиях было вызвано незрелостью императорского государственного аппарата, который еще не отделялся от управления личным имуществом принцепса. Теперь положение было совершенно другим. Бюрократический аппарат был не только создан, но оформлен и структурирован. Решающую роль в нем играли всадники, превратившиеся в служилое сословие Империи. И новое выдвижение вольноотпущенников принцепса было связано исключительно с личностью самого императора. Это явилось резким нарушением принципов работы уже сложившейся государственной машины и установившихся взаимоотношений императора и сената.