Политический порядок в меняющихся обществах

В Сальвадоре события пошли по несколько иному сценарию: первый шаг в направлении свержения власти «Лос Каторсе Грандес» (четырнадцати «грандов», т. е. семейств, которые, как считалось, правили страной) принял форму всеобщей забастовки в апреле 1944 г. против тринадцатилетней диктатуры генерала Максимилиано Эрнандеса Мартинеса. «Забастовка была сравнительно стихийным предприятием со стороны среднего класса города Сан-Сальвадор». Он привела к тому, что на смену Мартинесу пришел умеренный гражданский политик Кастанеда Кастро. Четыре года спустя в «революции 1948 г.» группа младших офицеров сместила его и сформировала новое правительство, призванное осуществить «управляемую революцию». Действия этих офицеров напоминали действия тех, кто возглавлял аналогичные движения на Ближнем Востоке.

«Армейские офицеры, управлявшие сальвадорской политической жизнью с 1948 г., имеют существенные общие характеристики. Почти все они имели звания майоров и подполковников, т. е. принадлежали к тому среднему звену офицерского корпуса, где продвижение по службе происходит медленно, так что политическая активность выглядит многообщающей альтернативой фрустрациям, которые порождает отсутствие перемен в рамках военной иерархии.

Еще более важно, видимо, то, что эти молодые офицеры по своим установкам сильно отличались от старой военной касты, которую они лишили власти. Многие из них происходили из нижних слоев (lower-middle) и среднего класса. В соответствии с местом жительства, образованием, общественными связями, экономическим статусом и притязаниями, а также социальными ориентациями они идентифицировали себя в большей мере с формирующимся средним классом, нежели с экономическими элитами. Большинство из них провело некоторое время в военных колледжах США и имело тесные связи с американскими военными миссиями»¹⁷.

В более сложных обществах Латинской Америки политические институты были более развитыми, переход от консервативных, традиционных режимов к реформистским правительствам среднего класса произошел в более ранний исторический период и был связан с кооперацией между военными клубами и политическими партиями. В Аргентине в 1889 г. был организован Унион Сивика (Гражданский союз), реформистская партия среднего класса. В следующем году возникла Лохиа Милитар (Военная ложа), основанная группой прогрессивных офицеров, которые совместно со своими гражданскими союзниками организовали серию неудачных мятежей в 1890,1893 и 1905 гг.¹⁸. Эти «предваряющие» перевороты давали основания предполагать, что в конечном счете реформаторы из военного среднего класса совершат успешный переворот и придут к власти. Оказалось, однако, что в этом нет необходимости: Аргентина к тому времени была лишь отчасти преторианской страной и правительство в результате мирных выборов 1916 г. возглавили радикальные гражданские союзники военных, Унион Сивика Радикаль (Радикальный гражданский союз).

В Чили политические партии были еще более зрелыми, правящая олигархия более открытой для проникновения в ее ряды представителей гражданского среднего класса, а армия более профессиональной. В результате вмешательство военных сыграло лишь вспомогательную роль в процессе перехода к режиму среднего класса. Основной импульс, подтолкнувший реформы, исходил от Либерального альянса, лидер которого Ар-туро Алессандри Пальма был избран президентом в 1920 г., когда «кончилось господство олигархии»¹⁹. После того как Конгресс заблокировал реформаторскую программу Алессандри, в сентябре 1924 г. произошло вмешательство в политику военных, которые добились от Конгресса одобрения программы. Алессандри ушел в отставку, и на его место пришла Хунта де Гобиерно, состоявшая из высших генеральских чинов. Генералы, однако, заняли умеренную позицию и планировали возвращение власти в руки консервативных гражданских политиков. В результате в январе 1925 г. восстали молодые офицеры, объединенные в весьма реформаторски настроенную организацию «Хунта Милитар», которые и осуществили «консолидационный» переворот, приведший к власти подполковника Карлоса Ибаньеса. Его реформистская и репрессивная диктатура закончила свое существование в 1931 г., и на смену ей на кототкое время пришла другая военная хунта, провозгласившая «социалистическую республику»²⁰.

Радикальное преторианство: социальные силы и формы политического действия

В середине XX в. олигархические преторианские режимы все еще можно было встретить в некоторых наиболее отсталых латиноамериканских и ближневосточных обществах. На другом конце спектра в Аргентине появилось массовое преторианство в форме перонизма; к нему предстояло прийти в будущем большинству модернизирующихся стран. Большинство преторианских обществ в Азии, Африке и Латинской Америке находилось в середине пути расширения границ политической активности. Социальные корни радикального преторианства лежат в разрыве между городом и селом. Первый приходит на смену второму в качестве главной сцены политического действия и становится постоянным источником политической нестабильности. «Усиливающееся влияние» города в политической жизни села ведет, как предсказывал Харрингтон, к ослаблению политического порядка²¹. В радикальном преторианском обществе город не может обеспечить фундамент для стабильного управления. Масштабы нестабильности зависят от того, в какой мере правительство может и желает использовать село для сдерживания и умиротворения города. Если оно может проложить мост между городом и селом, если оно может мобилизовать поддержку со стороны сельских районов, то оно сможет сдержать и перенести городские брожения. Если село пассивно и безразлично, если и сельская элита, и сельские массы отстранены от участия в политике, то правительство оказывается заложником городских беспорядков и действует по указке городской толпы, столичного гарнизона и студентов столичного университета. Если же село выступает против политической системы, если сельские массы оказываются мобилизованными на противостояние существующему строю, то правительство сталкивается уже не с нестабильностью, а с революцией и перспективой фундаментальных перемен. Отличительной чертой радикального преторианства является городская нестабильность. Стабильность этой нестабильности есть следствие того, что село исключено из политической жизни.

Выступление более прогрессивных, прозападных или радикальных офицеров, приводящее к свержению традиционных политических институтов или олигархического правления, открывает путь для вхождения в политику других элементов среднего класса. Между свержением монархии или олигархии силами военных и появлением на политической сцене других групп среднего класса может, однако, пройти немалый промежуток времени. На этом раннем этапе радикального преторианства политическая жизнь обычно характеризуется постоянными интригами и конфликтами между слабо структурированными группами, состоящими в основном из военных. Так, например, обстояло дело в Турции в период между 1908 и 1922 гг. и в Таиланде в течение трех десятков лет после «революции 1932 г.». Так же обстояло дело и в Латинской Америке после «прорывных» переворотов. Клики полковников и генералов при этом борются за власть, но ни одна из них не может обеспечить достаточно надежную опору для своей власти, поскольку не желает вступать в диалог (и делиться властью) с кем-либо за пределами армии и мобилизовать на свою сторону другие общественные силы. Но после того, как ослабевают традиционные источники легитимности, на смену военным в конечном счете приходят другие группы среднего класса, которые стремятся участвовать в политике, следуя собственными путями. Среди них техническая и гуманитарная интеллигенция, торговцы и промышленники, юристы и инженеры. Две наиболее активные общественные силы в преторианской системе на среднем уровне ее развития — это обычно интеллигенция и особенно студенты, с одной стороны, и военные, с другой. Между участием студентов в политике и участием в ней военных наблюдается высокая корреляция. Оба эти явления характерны для преторианского общества.

В радикальном преторианском обществе диверсификация политической активности приводит к тому, что формы политического действия сильно различаются при переходе от одной группы к другой. Группы, участвующие в жизни политической системы, намного более политически специализированы, чем это имеет место в более развитой и интегрированной политической системе. В то же время, однако, эти группы отличаются меньшей функциональной специализацией и дифференциацией, нежели в более развитой системе. В университете, к примеру, и работа преподавателей, и обучение студентов организованы на принципах неполной занятости. Университет часто не обладает высокой степенью корпоративной идентичности, и основные университетские функции — обучения и исследования — менее развиты и менее престижны, чем другие выполняемые им функции, политические и социальные. Уважение к образованию и академическим ценностям может находиться на низком уровне; студенты могут рассчитывать на то, что их жизненный успех будет определяться социальным статусом или простым подкупом; профессора могут назначаться исходя из неакадемических соображений. Речь, короче говоря, идет о том, что достигнут лишь очень низкий уровень институциализации академических ценностей. Как академический институт, призванный выполнять особые функции в обществе, университет может не иметь достаточной степени институционной автономии.

Это отсутствие функциональной автономии, однако, нередко сочетается с высокой степенью политической автономии. Во многих странах Азии и Латинской Америки, к примеру, университет признается лежащим вне пределов сферы действия полиции. Действия, которые считаются незаконными и запрещены за пределами университетского городка, не преследуются, если они совершаются на территории университета. «В царской России, — пишет Липсет, — согласно правилам действовавшей временами университетской автономии нелегальные революционные группы могли проводить свои встречи на университетской территории, и полиция не имела права вмешиваться. В Венесуэле в недавние годы террористы извлекали выгоду из этой традиции университетской автономии, используя университетскую территорию как место убежища от полиции»²². Политическая автономия студенчества есть до некоторой степени пережиток корпоративной автономии студенчества и других гильдий, которая существовала в эпоху Средневековья. Автономия студентов есть отчасти следствие того, что традиционно они рекрутируются из высших классов. У юношества, происходящего из рядов истеблишмента, больше возможностей для его подрыва, чем утех, кто лишен таких связей. «Можем ли мы направить на них наши пулеметы? — вопрошал один из офицеров иранской полиции в разгар крупной студенческой демонстрации против режима. — Мы не можем этого сделать. В конце концов, это наши дети»²³. Наследие традиции в виде корпоративных привилегий и социального статуса дает в модернизирующемся обществе университету, его преподавателям и студентам ту политическую базу, которой у них нет в обществе современном.

То сочетание функциональной зависимости и политической автономии, которое характеризует положение университета в преторианском обществе, еще более выражено в случае вооруженных сил. Профессионализм военных невысок; военные ценности, как и ценности академические, подчинены соображениям другого рода. На военную сферу оказывают влияние социальные, политические, экономические факторы. В то же время прилагаются незаурядные усилия для защиты политической автономии вооруженных сил. Считается, что вооруженные силы не находятся в прямом подчинении гражданских политических лидеров; их бюджеты обычно закреплены в конституции или обычаем; им принадлежит почти или полностью контроль в отношении собственной внутренней деятельности; члены кабинета, осуществляющие руководство вооруженными силами, назначаются из их рядов. Армия, как и университеты, жертвует функциональной автономией ради политического влияния. Политические руководители, бессильные добиться исполнения своих решений в университетах, едва ли могут этого добиться в отношении армии.

Преобладающие формы политического действия в радикальном преторианском обществе — подкуп, забастовки, демонстрации, перевороты — все это способы скорее давления на власти, нежели осуществления власти. Это не формы государственного действия или действия со стороны образований, в основе своей политических; это способы действия, характерные для образований, основные функции которых в теории не являются политическими. Поэтому участие этих групп в политике сильно меняется со временем. В политической системе с высоким уровнем институциализации участие групп в политике варьирует в соответствии с циклом выборов и созывов выборных институтов, а также в связи с появлением проблем и их исчезновением с повестки дня. Усилия, предпринимаемые некоторой группой участников политической игры для того, чтобы выиграть выборы или провести законопроект, вызывают аналогичные действия со стороны других групп. В результате участие расширяется; но обычно оно принимает единообразные формы и выражается через одни и те же институционные каналы. В преторианском обществе участие общественных групп в политике также обычно усиливается и ослабевает одновременно. Однако политическое действие одной группы вызывает к жизни другую форму политического действия со стороны другой группы. Последняя, в свою очередь, может подвигнуть третью к каким-то еще формам политического поведения. Конфликт усиливается, и его формы диверсифицируются, вызывая серьезный политический кризис, который может разрешиться лишь на пути понижения политической активности всех групп. В современном институциализованном обществе политическая активность способствует стабилизации; в преторианском она способствует дестабилизации.

«Последнее» средство давления на тех, кто находится у власти, это лишение их власти. Наиболее прямым средством достижения этой цели в преторианской системе является военный переворот. Хотя все общественные группы прибегают к своим формам прямого политического действия, ясно, что военная форма — самая драматичная и самая эффективная. Она, однако, обычно оказывается реакцией на другие типы политического действия со стороны других групп или их продуктом. В радикальном преторианском обществе вмешательство военных в политику не есть изолированное отклонение от нормального мирного политического процесса. Это лишь одна из составляющих в сложном комплексе форм прямого действия, используемых множеством конфликтующих групп среднего класса. В таком обществе отсутствие общепринятых институционных каналов для выражения интересов приводит к тому, что притязания на участие в управлении обществом выражаются через посредство «механизмов гражданского насилия и военного вмешательства». Использование прямого действия всеми общественными силами есть не отклонение от норм такой системы; скорее, «устойчивая тенденция прибегать к насилию и есть в данном случае система или, по крайней мере, очень значительная часть этой системы»²⁴.