Политический порядок в меняющихся обществах

От радикального преторианства к массовому: вето-перевороты и военные как охранители (guardians)

В 1960-е г. ученые потратили немало чернил и времени, обсуждая вопрос о том, играют ли военные в основном прогрессивную или реакционную роль в процессе модернизации. Большинство, кажется, согласно в том, что на Ближнем Востоке военные обычно являлись сторонниками перемен; армия, как писал Халперн, есть «авангард национализма и социальных реформ»; это наиболее сплоченный и дисциплинированный элемент «нового среднего класса», чье воздействие на общество является преимущественно революционным. В отношении Латинской Америки, однако, такого согласия отнюдь не было; факты, логика и статистика убедительно использовались как сторонниками прогрессивности, так и сторонниками консервативности²⁹.

Обе точки зрения верны. Просто для Латинской Америки характерно большее разнообразие ситуаций. За исключением Турции, практически во всех средневосточных преторианских и полупреторианских обществах после Второй мировой войны все еще происходили процессы расширения границ политической активности — от олигархии к среднему классу. Армейские офицеры рекрутируются из рядов среднего класса и выполняют свойственные среднему классу функции в профессионализированной, бюрократической среде. Там, где решение фундаментальных политических проблем требует свержения олигархии и прихода к власти среднего класса, военные неизбежно оказываются на стороне реформ. Это было справедливо и для Латинской Америки. В наиболее развитых латиноамериканских обществах — Аргентине, Чили, Бразилии — военные в начале XX в. были реформаторами. Во время Второй мировой войны и после нее офицеры играли ведущую роль или участвовали в реформаторских движениях среднего класса в Боливии, Сальвадоре, Гватемале, Гондурасе и Венесуэле. В начале 1960-х они стали центром сильного реформаторского движения среднего класса в Перу и играли прогрессивную роль в Эквадоре. Однако в Бразилии и Аргентине в 1950-е и затем в Боливии, Гватемале и Гондурасе в 1960-е роль военных стала более реакционной. Отчетливо прослеживается зависимость этой роли от степени мобилизации в политическую жизнь низших классов.

Частота военных переворотов в Латинской Америке, как показал Хосе Нун, не связана с численностью среднего класса³⁰. Преторианская политика имеет место на всех стадиях социальной мобилизации и роста политической активности. Однако влияние и значимость военного вмешательства в политику зависят от численности среднего класса. В Латинской Америке 1950-х, в тех странах, где средний и высший классы были очень немногочисленны, составляя менее 8% населения (Никарагуа, Гондурас, Доминиканская Республика и Гаити), стиль политики был все еще персоналистским, олигархическим, и военному реформатору из среднего класса еще только предстояло появиться на политической сцене. В тех странах, где средний класс был более многочисленным, составляя 8-15% всего населения, преобладающие группы в среде военных обычно играли в 1930-е и 1940-е гг. роль скорее реформаторскую и модернизаторскую. К таким странам относились Гватемала, Боливия, Сальвадор и Перу. Панама и Парагвай, где высший и средний классы в 1950 г. составляли соответственно 15 и 14%, в некоторых отношениях отклонялись от этой категории. В более крупных и сложноорганизованных обществах, где средний класс составлял от 15 до 36% всего населения, военные либо воздерживались от участия в политике и представляли собой в первую очередь профессиональную группу (Чили, Уругвай, Коста-Рика, Мексика), либо же вмешивались в политику, играя все более консервативную политическую роль (Аргентина, Куба, Венесуэла, Колумбия, Бразилия).

С изменением общества меняется и роль военных. В мире олигархии солдат является радикалом; в мире среднего класса он участник и арбитр; по мере того как на горизонте начинает маячить массовое общество, он превращается в охранителя существующего порядка. Таким — парадоксальным, но вполне понятным — образом, чем более отсталым является общество, тем прогрессивнее роль в нем военных; чем более общество становится развитым, тем более консервативной и реакционной становится роль военных. В 1890 г. аргентинские офицеры основали Лохиа Милитар, чтобы способствовать реформам. Тридцатью годами позже они основали Лохиа Сан Мартин, которая противостояла реформам и в которой был выношен план переворота 1930 г., направленного на восстановление той «устойчивой конституционной демократии», которую подрывала «массократия» президента Иригойена³¹. Точно так же и в Турции младотурки в 1908 г. и кемалисты в 1920-е гг. играли весьма прогрессивную, реформаторскую роль, сходную с той, которую приняли на себя военные после Второй мировой войны в других ближневосточных странах. Однако к этому времени военные в Турции вмешивались в политику для того, чтобы помешать приходу к власти нового предпринимательского класса, поддерживаемого крестьянами. Солдаты не изменились; они все еще поддерживали реформы кемалистской эпохи. Но они к этому времени не желали допускать к власти те общественные классы, которые могли внести изменения в эти реформы.

Масштабы политизации военных институтов и лиц зависят от степени слабости гражданских политических организаций и неспособности гражданских политических лидеров к решению основных политических проблем, стоящих перед страной. То, в какой мере политизированный офицерский корпус играет консервативную или реформаторскую роль в политике, зависит от уровня политической активности в обществе.

Нестабильность и перевороты, связанные с выходом на политическую сцену среднего класса, имеют причиной изменение характера военных; те, что связаны с активизацией низшего класса, видят свою задачу в изменении общества в целом. В первом случае военные модернизируются и в их сознании укореняются такие понятия, как эффективность, честность и национализм, отчуждающие их от существующего порядка. Они вмешиваются в политику, чтобы подтянуть общество до своего уровня. Они являются авангардом среднего класса и прокладывают ему путь на политическую арену. Они способствуют проведению социальных и экономических реформ, национальной интеграции и в какой-то мере росту политической активности. После того как группы представителей городского среднего класса становятся доминирующими элементами политической жизни, военные начинают играть роль арбитров и факторов стабилизации. Если общество оказывается способным перейти от участия в политике среднего класса к ситуации массового участия с достаточно развитыми политическими институтами (так, как это произошло в Чили, Уругвае и Мексике), военные принимают на себя роль неполитического, специализированного, профессионального института, характерного для систем с «объективным» гражданским управлением. И действительно, среди латиноамериканских стран только в Чили, Уругвае и Мексике не было военных переворотов в течение двух десятилетий после Второй мировой войны. Если же общество вступает в фазу массового участия в политике, не сформировав у себя эффективных политических институтов, военные оказываются вовлеченными в консервативное движение по защите существующей системы от посягательств со стороны низших классов, особенно городских низших классов. Они становятся гарантами существующего доминирования среднего класса. Они, таким образом, являются в некотором роде привратниками на пути к политическому участию в преторианском обществе: их историческая роль состоит в том, чтобы открывать врата среднему классу и закрывать их перед низшими классами. Радикальная фаза преторианского общества начинается с яркого, модернизационного военного переворота, свергающего олигархию и возвещающего приход просвещения в политику, а заканчивается чередой болезненных и болезнетворных арьергардных попыток остановить низшие классы в их движении к высотам политической власти.

Такие вмешательства типа «вето» можно, следовательно, рассматривать как прямое отражение растущего участия низших классов в политике. Более активная роль военных в Аргентине после 1930 г. совпала с удвоением численности промышленного пролетариата с 500 000 до одного миллиона за время немногим больше десяти лет. Аналогичным образом в Бразилии «именно требования, шумно выдвигаемые городской массой, и рост числа политиков, демагогически завоевывающих ее голоса, были тем обстоятельством, которое вернуло военных в политику в 1950 г.». В 1954 г. военные выступили против Варгаса, когда он на пероновский манер попытался «быстро вернуть народную поддержку правительству, раздавая безрассудные обещания рабочим»³².

Более конкретно, вмешательства типа «вето» обычно происходят в одной из двух ситуаций. Одна — это действительная или возможная победа на выборах партии или движения, неприемлемых для военных или представляющих группы, которые военные не хотят допустить к политической власти. Пять из семи переворотов, имевших место в Латинской Америке с 1962 по 1964 г., преследовали именно такую цель. В Аргентине в марте 1962 г. военные вмешались, чтобы сместить президента Фрондизи и аннулировать результаты выборов, на которых перонисты получили 35% голосов, провели своих кандидатов на посты десяти из четырнадцати губернаторов провинций и заняли почти четверть мест в Палате депутатов. В Перу в июле 1962 г. военные захватили власть после выборов, чтобы помешать стать президентом Айя де ла Торре из апристов [33] или бывшему генералу Мануэлю Одриа. В Гватемале в марте 1963 г. целью военного переворота было не допустить возможное избрание радикала Хуана Аревало. В Эквадоре в июле 1963 г. военные сместили президента Аросемену отчасти для того, чтобы обезопаситься от возвращения к власти Веласко Ибарры, которого они свергли в ноябре 1961 г. ³³ . В Гондурасе в октябре 1963 г. произошло повторное вмешательство военных, чтобы предотвратить избрание реформатора-популиста Родаса Альварадо. Все более консервативная роль военных в Латинской Америке, нацеленная на недопущение к власти популистских, представляющих низшие классы и реформаторских движений, проявилась в том, что военные перевороты все в большей мере оказывались связанными с выборами. В 1935–1944 гг. в Латинской Америке только 12% переворотов имели место в течение двенадцати месяцев перед намеченными выборами или в течение четырех месяцев после них. В 1945–1954 гг. этот показатель вырос до 32%, а в 1955–1964 гг. примерно 56% переворотов произошло незадолго до или вскоре после выборов ³⁴ .

33

По названию партии АПРА.

Вето-перевороты также происходят в тех случаях, когда находящееся у власти правительство начинает проводить радикальную политику или обращаться к группам, которые военные не хотят допускать к власти. Так обстояло дело в Перу в 1948 г., в Доминиканской Республике в 1963 г., в Бразилии в 1964 г. и, в несколько ином контексте, в Турции в 1960 и в Индонезии в 1965 гг. Во всех этих случаях обоих типов доминирующая в вооруженных силах группа выступала против партии или движения, располагавшего широкой народной поддержкой — апристов, перонистов, коммунистов, демократов и т. п., — и действовала так, чтобы лишить эту группу власти или не допустить ее к власти.

При движении от традиционной или олигархической системы к системе, в которой ключевую роль играет средний класс, проведение социальных и экономических реформ идет рука об руку с ростом политической активности. При переходе от радикального общества к массовому эта связь проявляется не столь отчетливо. Почти всюду политизированный офицерский корпус противостоит приходу в политическую жизнь городских низших классов. Военное вмешательство оказывает в таких случаях консервативное действие: оно предотвращает рост политической активности вследствие допуска в политику более радикальных групп и тем самым замедляет процесс социально-экономических реформ. Однако в ближневосточных и азиатских обществах массы вполне могут оказаться более консервативными, нежели националистические элиты среднего класса, пришедшие к власти на волне западного колониализма. В этих условиях военное вмешательство с целью не допустить к власти новые группы может в конечном счете оказать положительное влияние на правительственную политику. Короче говоря, рост политической активности может мешать проведению социально-экономических реформ. Свержение в 1960 г. в Турции правительства Мендереса, к примеру, было попыткой ограничить участие в политике лидеров, поддерживаемых более традиционными и консервативными массами сельского населения. В таких обществах политика, можно сказать, ориентирована сверху вниз, поскольку защитники традиционного порядка располагаются внизу, а не наверху.

Даже в Латинской Америке, где отчетливо выраженная классовая структура обусловливает высокую корреляцию между ростом политической активности и проведением реформ, могут сложиться обстоятельства, в которых военные действуют в пользу последних и против первого. То, что в ранней истории Перу военные не смогли сыграть роль реформаторов, во многом объясняется развитием АПРА как реформаторского движения среднего класса и рабочих, а также инцидентами, которые привели к тому, что между этим движением и военными сложились в начале 1930-х неприязненные отношения. В действительности противоречия имели место внутри самого среднего класса, что было «на руку высшим классам, которые поэтому поддерживали и разжигали существующие противоречия»³⁵. Следствием этого было «неестественно» затянувшееся в Перу олигархическое правление, сохранявшееся до появления там в конце 1950-х нового, не связанного с апристами гражданского реформаторского движения. Вмешательство в 1962 г. военных в некотором роде ускорило исторический процесс. В том отношении, что его целью было помешать прийти к власти апристам, вмешательство было проявлением консервативной, опекунской роли. В том же отношении, что оно привело к власти реформаторски настроенную военную хунту и затем реформаторски настроенный гражданский режим, оно попадает в ранее рассмотренную прогрессистскую категорию, напоминая своими действиями неоднократное вмешательство военных в политику в Чили в 1920-е гг. В некоторых отношениях события 1962–1963 гг. следовали классическим образцам реформы. Переворот, совершенный в июле 1962 г., привел к власти военную хунту из трех человек, которая начала разрабатывать программы аграрной и социальной реформ. Глава хунты, генерал Перес Годой, оказался, однако, слишком консервативен; он, по словам Ричарда Пэтча, был «одним из последних генералов старого времени» и замышлял возвращение к власти консервативного генерала Мануэля Одриа. В связи с этим в начале 1963 г. в ходе консолидационного переворота Годой был смещен, и на его место пришел генерал Николас Линдли Лопес, который был лидером прогрессивной группы военных, сложившейся вокруг «Сентро де Альтос Эстудиос Милитарес» (Центра высших военных наук). «Смещение главы хунты генерала Годоя, — писал один из аналитиков, — было еще одним признаком консолидации реформаторски настроенных офицеров»³⁶.

В обоснование той охранительной роли, в которой выступают военные, приводится довод, который выглядит убедительным для многих армий, а нередко и для лидеров американского общественного мнения. Военные вмешиваются в политику в отдельных случаях и для ограниченных целей и поэтому не рассматривают себя ни как модернизаторов общества, ни как творцов нового политического порядка; они воспринимают себя в качестве охранителей существующего порядка и, возможно, тех, кто его очищает. Армия, по словам боливийского президента (и генерала ВВС) Баррьентоса, должна выполнять в отношении страны «опекунские функции… ревностно следить за исполнением законов и добросовестностью правительств»³⁷. Вмешательство военных вызывается, таким образом, коррупцией, стагнацией, застоем, анархией, подрывными действиями против существующей политической системы. После того как явления такого рода устранены, утверждают военные, они могут вернуть очищенное общество в руки гражданских руководителей. Их роль сводится к тому, чтобы ликвидировать беспорядок и потом устраниться. Их диктатура носит временный характер — в какой-то мере следуя римскому образцу.