Политический порядок в меняющихся обществах

Предшественницей современных революций была английская революция XVII в., лидеры которой были убеждены, что им предстоит «совершить большие дела, сотворить для нас новое небо и новую землю, а у больших дел бывают большие враги»³. Их семантика была религиозной, но их цели и плоды их действий были радикально современны. Люди переделывали общество посредством законодательных действий. В XVIII в. образ революции секуляризовался. Французская революция породила революционное самосознание. «Она расколола современное сознание и заставила людей понять, что революция — это реальность, что большая революция может произойти в современном, прогрессирующем обществе… После Французской революции мы наблюдаем сознательную разработку революционных учений в предвидении грядущих революций, и вообще распространение более активного отношения к сознательному контролю над институтами»⁴.

Революция, таким образом, есть один из аспектов модернизации. Она не может произойти в обществе любого типа в любой период его истории. Это не универсальная категория, а, скорее, исторически ограниченный феномен. Ему нет места в очень традиционных обществах с низким уровнем социальной и экономической сложности. Не встречается он и в наиболее современных обществах. Как и другие формы насилия и нестабильности, революции чаще всего происходят в обществах, где уже имело место некоторое социальное и экономическое развитие и где процессы политической модернизации и политического развития отстают от процессов социального и экономического изменения.

Политическая модернизация связана с распространением политического сознания на новые общественные группы и вовлечением этих групп в политику. Политическое развитие предполагает создание политических институтов, достаточно адаптивных, сложных, автономных и слаженных, чтобы направлять и упорядочивать деятельность этих новых групп, способствовать социальным и экономическим изменениям в обществе. Политическая сущность революции состоит в быстром распространении политического сознания и быстрой мобилизации новых групп в политику — настолько быстрой, что существующие политические институты не могут их ассимилировать. Революция — это крайний случай взрывного роста политической активности. Без такого взрыва нет революции. Завершенная революция, однако, предполагает и вторую фазу: создание и институциализацию нового политического порядка. В успешной революции сочетаются быстрая политическая мобилизация и быстрая политическая институциализация. Не все революции имеют своим результатом новый политический порядок. Мерой революционности служат быстрота и масштабы роста политической активности. Мерой успешности революции служат авторитет и стабильность институтов, которые она породила.

Полномасштабная революция, таким образом, связана с быстрым и насильственным разрушением существующих политических институтов, мобилизацией новых групп в политику и созданием новых политических институтов. Последовательность этих трех аспектов и соотношение между ними могут быть разными в разных революциях. Можно выделить две распространенные модели. В «западной» модели сначала терпят крушение политические институты старого режима; за этим следуют мобилизация новых групп в политику и затем создание новых политических институтов. «Восточная» революция, напротив, начинается с мобилизации новых групп в политику и создания новых политических институтов и заканчивается насильственным низвержением политических институтов старого строя. Французская, русская, мексиканская и, на своих первых этапах, китайская революции приближались к западной модели; позднейшие фазы китайской революции, вьетнамская революция и другие случаи колониальной борьбы против империалистических держав следовали восточной модели. В целом последовательность фаз более четко выражена в западной революции, чем в революции восточного типа. В последней все три фазы обычно осуществляются более или менее одновременно. Существует, однако, одно фундаментальное различие в последовательности фаз между двумя типами революций. В западной революции политическая мобилизация есть следствие крушения старого режима; в восточной революции она служит причиной его крушения.

Первая фаза западной революции — это крушение старого режима. Вот почему при анализе причин революции внимание исследователей обычно сосредоточено на политических, социальных и экономических условиях, существовавших при старом режиме. При этом неявно предполагается, что раз старый режим лишился власти, то это с неотвратимостью положило начало революционному процессу. На самом деле, однако, крушение многих старых режимов не приводит к полномасштабным революциям. Причины крушения старого режима необязательно достаточны для того, чтобы положить начало большой революции. События 1789 г. во Франции привели к крупному социальному перевороту; события 1830 и 1848 гг. не имели таких последствий. За падением маньчжурской династии в Китае и династии Романовых в России последовали великие революции; при падении династий Габсбургов, Гогенцоллернов, Османской и Каджарской [37] этого не произошло. Свержение традиционных диктатур в Боливии в 1952 г. и на Кубе в 1958 г. высвободило мощные революционные силы; свержение традиционных монархий в Египте в 1952 г. и в Ираке в 1958 г. привело к власти новые элиты, но не разрушило полностью структуры общества. Падение режима Ли Сын Мана в Корее в 1960 г. могло послужить началом большой революции, но не послужило. Практически во всех этих случаях социальные, экономические и политические условия, существовавшие при старых режимах, за падением которых последовали революции, и при старых режимах, за падением которых этого не произошло, были одинаковыми. Старые режимы — традиционные монархии и традиционные диктатуры, власть которых централизована, но не велика, — очень часто рушатся, но редко за этим следует большая революция. И отсюда следует, что у нас не меньше шансов обнаружить факторы, ответственные за революцию, в ситуации, возникающей после крушения старого режима, чем в ситуации, существовавшей до его падения.

37

Династия шахов Ирана в 1796–1925 гг.

В «западной» революции для свержения старого режима требуется не слишком большая открытая активность со стороны мятежных групп. «Революция, — пишет Пети, — не начинается с того, что некая новая могущественная сила атакует государство. Она начинается с внезапного осознания почти всеми активными и пассивными участниками, что этого государства больше нет». Следствием крушения является отсутствие власти. «Революционеры выступают на сцену не верхом на коне, не как победившие заговорщики на форуме, а как испуганные дети, обследующие пустой дом и при этом не уверенные, что он пуст»⁵. Получит ли развитие революция, зависит от числа и характера групп, входящих в дом. Если общественные силы, сохранившиеся после ухода со сцены старого режима, заметно различаются по своей мощи, то наиболее мощная сила или комбинация сил сможет заполнить вакуум и восстановить порядок, не допустив значительного расширения границ политической активности. Крушение всякого старого режима влечет за собой беспорядки, демонстрации и выход на политическую арену ранее мирных или подавляемых групп. Если новая общественная сила (как в Египте в 1952 г.) или комбинация общественных сил (как в Германии в 1918–1919 гг.) сумеет быстро взять под свой контроль государственные механизмы и особенно орудия принуждения, оставленные старым режимом, то ей вполне может удаться подавить более революционные элементы, нацеленные на мобилизацию в политику новых сил («Братья-мусульмане», «Союз Спартака») и тем самым предотвратить возникновение подлинно революционной ситуации. Решающим фактором является концентрация или рассредоточение власти, происходящие после крушения старого режима. Чем менее традиционным было общество, в котором произошло падение старого режима, и чем больше в нем групп, способных и склонных участвовать в политике, тем вероятнее революция.

Если нет группы, которая готова и способна установить после падения старого режима эффективное правление, то начинается борьба множества клик и общественных сил за власть. Именно эта борьба приводит к конкурентной мобилизации новых групп в политику и делает революцию революционной. Каждая группа политических лидеров пытается установить свою власть и в процессе этой борьбы либо завоевывает более широкую народную поддержку, чем ее конкуренты, либо терпит от них поражение.

После крушения старого режима главную роль в процессе политической мобилизации играют три типа лидеров. Первоначально, как указывали Бринтон и др., власть обычно попадает в руки умеренных (Керенский, Мадеро, Сунь Ятсен). Они, как правило, пытаются создать какую-то разновидность либерального, демократического, конституционного государства. Столь же обычно и то, что они характеризуют свои действия как восстановление прежнего конституционного порядка: Мадеро хотел восстановить конституцию 1856 г.; либеральные младотурки — конституцию 1876 г.; даже Кастро на начальном умеренном этапе считал своей целью восстановление конституции 1940 г. В редких случаях эти лидеры оказываются способными адаптироваться к последующей интенсификации революционного процесса: Кастро был и Керенским, и Лениным кубинской революции. Чаще, однако, умеренные остаются умеренными и исчезают из политики. Их неудача проистекает именно из их неспособности решать проблему политической мобилизации. С одной стороны, им не хватает энергии и безжалостности для того, чтобы остановить вхождение новых групп в политику; с другой — у них не хватает радикализма, чтобы это движение возглавить. Первая альтернатива требует концентрации власти, вторая — ее рассредоточения. Неспособные и не желающие выполнять ни одну из этих двух функций либералы оказываются сметены с дороги либо контрреволюционерами, выполняющими первую функцию, либо более крайними революционерами, выполняющими вторую.

Практически во всех революционных ситуациях контрреволюционеры, часто с иностранной помощью, пытаются остановить рост политической активности и восстановить политический порядок с небольшой, но централизованной властью. Корнилов, Юань Шикай, Уэрта [38] и в некотором смысле Реза-шах и Мустафа Кемаль — все они сыграли такого рода роли в период, наступивший после падения режима Порфирио Диаса в Мексике и династий Романовых, Цин, Каджарской и Османской. Все эти примеры указывают на то, что контрреволюционеры — почти всегда люди военные. Сила — источник власти, но она оказывает более долгосрочное действие, если соединена с принципом легитимности. У Уэрты и Корнилова не было ничего, кроме силы, и они проиграли перед лицом радикализации революции и мобилизации в политику новых общественных групп. И Юань Шикай, и Реза-шах пытались установить новые, более жизнеспособные традиционные системы правления на развалинах предшествующих династий. Между двумя этими странами много общего: прежняя династия разложилась и пала; иностранные державы открыто и конкурируя друг с другом вмешивались в дела страны и готовились к ее расчленению; процветали борьба вооруженных кланов и анархия; казалось, что главные надежды на устойчивость связаны с командованием новых вооруженных сил, созданных в последние годы существования гибнущей династии.

38

Юань Шикай (1859–1916) — президент Китая после свержения династии Цин (1912). Установил режим военной диктатуры. Викториано Уэрта (1845–1916) — президент Мексики в 1913–1914 гг.

Юань Шикай не смог создать новую династию, тогда как Реза-шаху это удалось, прежде всего потому, что политическая мобилизация зашла в Китае много дальше, чем в Персии. Средний класс в китайских городах был достаточно развитым, чтобы начиная с 1890-х поддерживать националистическое движение. Если в китайской политике студенты и интеллектуалы играли ключевую роль, то в Персии они практически отсутствовали на политической сцене. Низкий уровень социальной мобилизации в Персии позволял вдохнуть новую жизнь в традиционные формы правления. По существу, у Реза-шаха не было выбора: есть данные, что он стремился к тому, чтобы создать в Иране республику в кемалистском стиле, но оппозиция отказу от традиционных форм легитимности была столь сильна, что он оставил эту идею. Отчасти благодаря этому низкому уровню социальной мобилизации Реза-шах смог идентифицировать себя с персидским национализмом. Он стал символом персидской независимости от русского и английского влияния. В Китае, с другой стороны, Юань Шикаю не удалось в 1915 г. достойно ответить на «двадцать одно требование» со стороны Японии. Эта неудача завершила его изоляцию от националистических групп среднего класса и лишила авторитета, необходимого, чтобы противостоять расколу страны в результате действий вооруженных кланов.

Третью крупную политическую группу в революционной ситуации составляют радикальные революционеры. По идеологическим и тактическим причинам их целью является расширение границ политической активности, вовлечение новых масс населения в политику и тем самым усиление своего влияния. Разрушение установленных институтов и процедур, служащих для кооптации групп в систему власти, для их социализации и включения в политический порядок, дает экстремистам естественное преимущество перед соперниками. Они в большей мере склонны к мобилизации новых групп в политику. Революция в силу этого радикализуется, и все более широкие массы населения оказываются вовлеченными в политическое противостояние. Поскольку в большинстве стран, переживающих модернизацию, крупнейшей общественной силой являются крестьяне, наиболее революционными оказываются те лидеры, что мобилизуют и организуют для политического действия крестьян. В некоторых случаях при обращении к крестьянам и другим низшим классам лидеры ограничиваются социальными и экономическими лозунгами; однако часто к ним добавляются лозунги националистические. Этот процесс ведет к перенастройке политического сообщества и закладывает основы нового политического порядка.

В западных революциях символическое или действительное падение старого режима может быть достаточно точно датировано: 14 июля 1789 г., 10 октября 1911 г., 15 марта 1917 г. [39] Этими датами отмечено начало революционного процесса и мобилизации новых групп в политику по мере того, как соперничество борющихся за власть новых элит заставляет их апеллировать ко все более широким массам. В ходе этого соперничества одна из групп в конечном счете утверждает свое первенство и восстанавливает порядок либо силой, либо через формирование новых политических институтов. В восточных же революциях старый режим современен, у него больше власти и легитимности, и поэтому не происходит простого крушения этого режима, которое бы создало вакуум власти. Режим в этом случае приходится свергать. Отличительной чертой западных революций является наступающий после падения старого режима период анархии или безвластия, когда умеренные, контрреволюционеры и радикалы борются за власть. Отличительной чертой восточных революций является длительный период «двоевластия», когда революционеры заняты вовлечением новых групп в политику, распространением и усилением влияния своих институтов управления, тогда как правительство продолжает — в других местах страны и в другое время — осуществлять свои государственные функции. В западных революциях основная борьба происходит между революционными группами; в восточных революциях это борьба между одной революционной группой и старым порядком.

39

14 июля 1789 г. — день взятия Бастилии. 10 октября 1911 г. в Китае низложена династия Цин. 15 марта (по н. ст.) 1917 г. — дата отречения от престола императора Николая II.