Политика
Шрифт:
– Знаю, конечно, что я шлюха и проститутка и блядь и тэ дэ и тэ пэ. Меня это не волнует. А тебя?
– И меня тоже нет.
– Ну и отлично.
Она улыбнулась.
Потом я взял еще по пятьдесят коньяку, и стало тепло и совсем хорошо. Мы вышли на улицу и болтали о чем-то, неважно о чем. И вдруг кто-то схватил меня за плечо и сказал:
– Э, ты, дай закурить?
Пацану было лет восемнадцать, я никогда его раньше не видел. Рядом стояли еще двое таких же, как он – среднего роста, с короткими волосами. Я не подумал, что он на меня залупается, потому что парня с девушкой обычно не трогали никогда
– У меня нет.
– Значит, надо дать на бутылку, а то все может плохо кончиться.
У меня оставалось три рубля с мелочью, и я бы мог отдать им этот «трюльник», и мы бы пошли с Олей дальше, гуляли бы с ней еще долго, потом бы я проводил ее. Но я не отдал им «трюльник». Я сказал:
– Хуй.
Кулак въехал мне в нос, я упал, успев выставить локти и втянуть голову в плечи. Пацаны подскочили, чтобы отработать меня ногами.
Оля спокойно сказала:
– Подождите ребята.
– А что такое, коза? – спросил тот, который ударил меня. Он улыбнулся, обнажив челюсть. Сверху не было зуба.
– Если сегодня все плохо кончится для нас, то завтра вы сами об этом можете пожалеть.
– Чего это мы пожалеем?
– Мало ли что? Всякое ведь бывает, всякие ситуации.
– Не, слушай, ты вообще с какого района?
– А какая разница? Я людей знаю в разных районах. Я, например, Иванчика знаю.
– Да? А не врешь.
– Нет, не вру.
– Ладно, идите. – Пацан несильно ткнул меня в бок своим грязным ботинком. – А ты скажи спасибо девушке, а то мы бы тебя… Ну, ты понял.
Пацаны зашагали по улице прочь. Я поднялся. Оля дала мне платок. Я вытер кровь и спросил:
– А кто такой этот Иванчик?
– Какой-то центровой кент, типа в законе. А ты подумал – мой бывший любовник?
– Нет, я ничего не подумал.
– И хорошо. Я знаю, что мы будем делать теперь. Мы поедем ко мне и будем пить водку – у меня есть в заначке. После такого надо расслабиться.
Мы пошли к остановке троллейбуса.
Курск [16]
16
История из жизни. В 2000-м году, когда затонул «Курск», я работал журналистом в московской англоязычной газете, и редактор послал меня в Мурманск «освещать ситуацию». Освещать к тому времени было уже, в общем, нечего – все подводники погибли, хотя про это еще и не было объявлено, и вся журналистская интернациональная тусовка пьянствовала и приебывалась к прибывавшим родственникам подводников, пытаясь сделать «историю человеческого интереса».
15/08/2000, 17:04
Офис. Я подхожу к окну. С кондиционера на пятом этаже капает вода.
Боб говорит мне, просматривая свои имэйлы:
– Надо лететь в Мурманск, писать статью про затонувшую подводную лодку.
– Зачем нам это? Мы что – крупная газета? Сделаем материал по сообщениям агентств, по теленовостям – как всегда.
– Нет, надо ехать. Все туда едут – все телеканалы, все радиостанции, все газеты, даже самые мелкие. Кто не напишет про это – останется в жопе. Мы должны ехать.
– Что, вдвоем?
– Да.
– А как ты объяснишь Лондону, зачем ехать вдвоем? Они заноют,
что дорого.– Я не говорю по-русски.
– Тогда давай поеду я. Пришлю оттуда статью по мэйлу, а ты ее отредактируешь и отправишь в Лондон.
– Нет, я тоже должен ехать, это – очень особое событие. Важно для карьеры журналиста. Ты что – не понимаешь?
Боб говорит секретарше Насте, чтобы она заказала нам с ним билеты на ближайший рейс до Мурманска. Я, Боб и она – весь персонал московского бюро газеты. Зачем нужна Настя, я не понимаю. По-английски она говорит на уровне средней школы – закончила ее в этом году, – печатает одним пальцем, сообразительности никакой. Только миленькое детское личико и готовность в любой момент потрахаться с Бобом на диване во второй комнате.
Билеты есть только на субботу, до этого все разобрано. Настя звонит в гостиницу, бронирует нам двухместный номер – одноместных нет. Боб кривится.
– Я не хочу нюхать твои российский носки.
– А я – твои английские.
18/08/2000, 17:21
Шереметьево-1, бар. Боб стоит у стойки с двумя здоровыми мужиками. На стойке – пластиковые стаканы от пива, разорванные пакеты чипсов. Я подхожу.
– Привет, – говорит один мужик. – Мы с Варшавы. А матка у меня русская, я говорю по-русски.
Поляки суют мне руки, я жму их, хлопаю по плечу Боба.
– Тоже летите в Мурманск?
– Да.
– Пошли тогда, уже посадку объявили.
После регистрации выпиваем с Бобом по пиву. Поляки куда-то пропадают.
В самолете мое место посередине, у Боба – возле прохода. Около окна – девушка в черном свитере.
После взлета она спрашивает:
– А вы что – иностранцы?
– Боб – иностранец. Англичанин. А я – русский. Ты по-английски говоришь?
– Не-а. А он по-русски?
– Тоже нет.
Девушек всегда больше интересует Боб. Англичанин все-таки, денег море, можно сходить в ресторан, потом в бар, а потом, само собой, – к нему домой, если он к тому времени не вырубится. Но сейчас он дремлет, откинувшись на спинку сиденья – в аэропорту выпил не меньше двух литров пива.
– А как тебя зовут?
– Анна. А тебя?
– Вова.
– Очень приятно.
– Взаимно. Ты из Мурманска?
– Нет, из Мончегорска. Это недалеко, всего 150 километров. Была в Москве в командировке. А вам зачем в Мурманск?
– Мы – журналисты. Писать статью про «Курск».
– А-а-а.
Стюардесса везет по проходу тележку с бухлом, случайно толкает Боба. Он открывает глаза и говорит:
– Давай купим бутылку мартини.
– Зачем?
– Угостить девушку.
– Ты мартини будешь? – спрашиваю я у Анны.
– Нет, я за рулем. У меня машина на стоянке в аэропорту.
– Ясно.
Я перевожу Бобу, он закрывает глаза и отрубается.
18/08/2000, 19:33
Самолет едет по полосе. Анна говорит:
– Давайте, я вас подвезу. Вам в какую гостиницу?
– «Мурманск».
– Почти что по дороге.
Выходим на летное поле. Холод собачий. Я не подумал, что Мурманск севернее Москвы, и полетел в одной рубашке.
Идем мимо облезлого здания аэропорта к стоянке. Сквозь асфальт пробивается чахлая трава. Автостоянка – на отшибе, выглядит пустынно.
– Сейчас будет прикол, если машину угнали, – говорит Анна и улыбается.
Машина на месте – почти новая «десятка». Мы садимся. Боб немного протрезвел. Он спрашивает меня: