Политика
Шрифт:
– А где поляки?
– Откуда я знаю, где поляки? И зачем они тебе?
Анна говорит:
– Только я должна вас предупредить – я еще неопытный водитель, поэтому езжу всегда по правилам. А там есть одно место, где все едут с превышением, и кто сзади, на меня злятся.
За окнами – холмы и желтеющие деревья. Боб спит, Анна старательно ведет машину.
Сзади кто-то долго сигналит. Нас обгоняет добитый «фольксваген», водитель показывает «fuck».
– Ну вот, я же вам говорила…
Въезжаем в город. Замусоренные улицы, пятиэтажки с облупившейся
Останавливаемся у гостиницы. Снаружи – обычная кирпичная пятиэтажка. Анна пишет на бумажке свой телефон.
– Только это – рабочий. Домашнего у меня нет. Нужно сказать, чтобы позвали Анну из отдела финансов.
Я кладу бумажку в карман. Анна по очереди протягивает нам руки.
– Ну, приятно было познакомиться. Звоните, если будет время.
Боб дежурно улыбается своей «западной» улыбкой.
18/08/2000, 21:02
Поднимаемся в номер. Совковая тумбочка, две кровати с мятыми покрывалами. Зато в ванной – импортный унитаз и смеситель.
– Я ожидал, что будет хуже, – говорит Боб.
– Ты всегда ожидаешь хуже.
– Давай сегодня никуда не пойдем. Начнем завтра с утра.
– А сегодня и идти некуда, сейчас стемнеет.
Я включаю телевизор. Новости. «Курск». Спасательные работы осложняются плохими погодными условиями.
Боб не понимает русского и начинает болтать.
– Наши английские журналисты – говно и хуесосы. Есть только один хороший – он на пресс-конференции спросил у Блэра: «Почему вы так радушно принимали Путина, который замарал себе руки чеченской кровью?»
– А чем твой Блэр лучше Путина?
– А я не говорю, что лучше. Одинаковые подонки.
– Нет, говоришь. И вообще, какое вам – англичанам – дело до того, что происходит в Чечне, а? Вам что, Северной Ирландии мало? Хули вы всюду лезете?
– Северная Ирландия – часть Соединенного Королевства.
– А Чечня – часть России.
– Ничего подобного. Россия просто пытается подчинить ее, а Чечня ведет освободительную борьбу.
– Слушай, ты полтора года в России, а еще не научился говорить по-русски. Но зато ты уверен, что понимаешь то, чего мы не понимаем. А мы все, по-твоему, дураки, да?
– Нет, но в России нет такой долгой демократической традиции, как на Западе…
– Засунь ты в жопу свою демократическую традицию…
– …и вы еще не осознали ценности гражданского общества.
– А ты уверен, что оно нам нужно, ваше гражданское общество?
Я больше не хочу с ним разговаривать. Выключаю телевизор, сбрасываю шмотки и ложусь. На белом пододеяльнике несколько зашитых дырок.
Боб говорит:
– Я пойду в бар.
– Хорошо. Ключ только один, пусть останется у меня. Постучишь, когда вернешься. Боб выходит, хлопнув дверью. Я засыпаю.
Звонок телефона. Просыпаюсь, хватаю трубку.
– Алло?
– Добрый вечер. Извините за беспокойство. Не хотите ли познакомиться с симпатичными девушками?
– Иди в жопу.
Бросаю трубку, поднимаюсь и иду в туалет поссать.
За входной дверью шум.– Джон, дай мне еще пятьдесят долларов, – говорит женский голос.
Я ложусь.
19/08/2000, 8:35.
Боб еще спит. Он приперся в четыре утра, пьяный в жопу. Я трясу его за плечо.
– Пошли завтракать.
Спускаемся в кафе, берем себе по яичнице-глазунье с сосисками. Худая прыщавая девушка лет восемнадцати собирает со столиков грязную посуду.
– Скажи ей, что если она поднимется сейчас со мной в номер и отсосет у меня, я дам ей пятьдесят баксов, – говорит Боб.
– С чего ты взял, что она пойдет? Она не проститутка, она здесь официанткой работает. Насчет проституток никаких проблем – мне вчера три раза звонили.
– Меня проститутки не интересуют. Хочу с этой.
– Нет, ты объясни – с чего ты взял, что она у тебя возьмет?
– Пятьдесят баксов – большие деньги. Она здесь столько зарабатывает за месяц.
– Не буду я ей такое предлагать, хочешь – сам и предлагай.
Доедаем, поднимаемся в номер. Я сажусь на телефон. Чтобы попасть в Видяево, откуда ушла лодка и где сейчас родственники подводников, нужно специальное разрешение из генерального штаба, из Москвы. Для этого нужно отправить туда запрос по факсу. Насти в офисе нет – воскресенье. Придется отложить на завтра.
– Ну что, поехали на вокзал? – спрашивает Боб.
– А что там делать? Давай лучше останемся, посмотрим по телевизору, как разрезают лодку. На РТР прямая трансляция.
– Нет, это все ерунда, это будет на всех каналах. Нам нужны родственники, нам нужно сделать статью «человеческого интереса».
– Ладно, поехали.
Я беру диктофон, Боб – свою навороченную «мыльницу», и мы спускаемся вниз. В баре сидят поляки, пьют пиво. Кроме них – еще человек десять иностранных корреспондентов. Большинство их и все русские журналюги живут в другой гостинице.
Ждем троллейбуса. Через дорогу, около универмага, стоят цепью поперек тротуара валютчики в кроссовках «рибок» и теплых куртках «колумбия».
На вокзале – тоже толпа журналюг, в основном – иностранцы. Трое офицеров-подводников с распечатанными на принтере бумажками «Курск» встречают родственников. Еще один – с такой же бумажкой, но в гражданском, в джинсовой куртке. Я подхожу к нему, спрашиваю:
– Извините, а кто у вас там, на «Курске»?
– Боевые друзья.
– Как по-вашему – спасут их?
– Мы все на это надеемся.
Боб фотографирует его, показывает, как развернуть бумажку, чтобы лучше получилось. Мужик смотрит на нас с презрением.
Холодно. Мы покупаем в киоске у вокзала помойный кофе, согреваемся.
Подходит поезд, офицеры спускаются на перрон, толпа журналистов – за ними. Некоторые остаются, в том числе мы. Все равно вести их будут через вокзал, другого прохода нет, а автобус с табличкой «Курск» припаркован на привокзальной площади.
Офицеры ведут худого деда, один несет его чемодан.