Полковник Империи
Шрифт:
Марта…
От одной мысли о ней Татьяну скривило. Поэтому, памятуя о безопасности, она заставила ее развязать завязки и вручную перебрать каждый листок голыми руками. Осматривая. Прошло неделя. Следов отравлений не наблюдалось. Поэтому, тяжело вздохнув, Татьяна решилась посмотреть, что же там за послание такое монументальное от «любимой тетушки».
Подошла к столу. Села в кресло. Надела тонкие резиновые перчатки и придвинув папку поближе, развязала завязки.
Сверху лежало запечатанное письмо.
Опасно.
Максим не раз рассказывал ей о том, как в былые годы травили. Поэтому
«Дорогая моя Татьяна, здравствуй.
Здорова ли ты? Все ли хорошо с сыновьями?
Пишу тебе в эти нелегкие времена, потому что боюсь, страшно боюсь за судьбу своего супруга…»
Великая княжна фыркнула, усмехнувшись, продолжив чтение.
«… Наша разведка смогла установить, что супруга твоего, Максима Ивановича, не существовало в природе до августа 1914 года. Его никто не видел, не слышал, не знал. Он нигде не жил, нигде не учился…»
Кайзерин не очень сильно ораторствовала. Просто описала кратенько все, что знала, и в завершение сказала, что не знает, какую судьбу уготовил его супругу Максим. Или как его правильно звать? Феанор? И предостерегла свою «любимую племянницу».
Сказать, что Татьяна Николаевна была шокирована письмом — ничего не сказать. Она несколько раз его перечитала, пытаясь понять — в чем подвох. Но все тщетно. Текст был написан аккуратным, хорошо знакомым текстом тетушки совершенно серьезно.
Чуть помедлив она отложила письмо и начала разбираться с материалами, приложенными к нему. Там были копии справок и докладных записок разведки Генерального штаба на основании которых Кайзерин и делала свои выводы.
Противогаз давно был отброшен в сторону. Равно как и перчатки. На столе, заваленном бумагами из папки, стояло вино и легкие закуски. Вино. Она выпила уже много. Очень много. Но ее никак не брало опьянение. Только вызывало легкие мурашки по всему телу.
В дверь кабинета постучавшись вошла служанка.
— Татьяна Николаевна, к вам прибыл господин Хоботов.
— Хоботов? — Повела она бровью. — Зови. И принеси еще вина. И бокал Льву Евгеньевичу.
— Слушаюсь.
— И вот еще. Марта во дворце?
— Мне это не известно.
— Выясни. Пусть придет и подождет в приемной. Я позову.
Служанка вышла и, придержав дверь, пропустила внутрь коменданта Штормграда. Уставшего и заматеревшего интеллигента. Удивительного и очень странного человека. Татьяна посмотрела на него чуть мутным взглядом и усмехнулась. Пародия. Он ведь был одной сплошной пародией. Но, как это ни странно, справлялся с работой. Как? Никто не знал и не понимал. Не должен был. Но он справлялся.
— Татьяна Николаевна, — осторожно начал он, приближаясь, — мне сказали, что вы пьете. Что-то случилось? Я могу вам помочь?
— Помочь? Ха!
— Я понимаю, — кивнул он, — гибель близких — всегда испытание. Ваше отец, мать, брат, сестры и дядя… они… их гибель просто чудовищна.
— Вы немецкий хорошо знаете?
— Свободно. Читаю, пишу.
— Тогда садитесь
и читайте, — кивнула она на стол. — Начните вот с этого. — Произнесла она, швырнув ему письмо Кайзерин. То пролетело недалеко и, закрутившись, упало на пол.Лев Евгеньевич нагнулся. Осторожно его расправил. Прочел и удивленно захлопав глазами, уставился на Великую княжну.
— Как это понимать? Это же… это же вздор!
— Вы читайте дальше, читайте… Проклятье!
Воскликнула она и забросила бокал с недопитым вином в стену. Он разбился и осыпался к своим братьям, убившимся об стену ранее. К чести Татьяны Николаевны надо сказать, что бокалы она кидала хоть и в сердцах, но так, чтобы убирать было проще. И не разбрасывала по всему кабинету, а укладывала довольно компактно.
Кинула. Встала. Выхватила из рук служанки бокал, что та принесла Льву Евгеньевичу, распорядилась принести еще, и, налив вина отошла к окну. Дальше смотреть на облака. А Хоботов читал, то и дело протирая потеющую лысину платочком.
— Это… это просто что-то невероятное… — тихо произнес Лев Евгеньевич, отложив очередной документ и начав протирать вспотевшие очки.
— Невероятное?! О да! Удивительное и невероятное! За какие-то несколько дней я потеряла всю мою семью. Мать, отца, брата, сестер. Даже родного дядю. А теперь еще и муж — не человек. А сыновья? Кто он? Боже! За что мне все это?! За что?! Чем я перед тобой провинилась?!
— Татьяна Николаевна, вы не правы, — тихо, но твердо произнес Хоботов.
— ЧТО?! — С вызовом и пренебрежением в голосе спросила Великая княжна.
— Из документов следует, что Максим Иванович человек. Он им родился… или переродился, если угодно. Конечно, это очень необычно. Раз — и сразу из неоткуда взрослый мужчина. Но мало ли что мы не знаем о нашем удивительном мире? Главное в другом — Максим Иванович человек. И он любит вас, насколько я вообще могу судить. И ваши сыновья тоже люди, ибо от вашего союза ничего иного родиться не могло. А его душа? Его прошлая жизнь? Позвольте, но какое это имеет значение? Он разве давал вам повод считать иначе?
Татьяна Николаевна, внимательно глядя в глаза Хоботову, подошла. Почти в упор. Нервно усмехнулась. Налила полный бокал вина. Одним махом его опорожнила. Прошла в свое кресло. Рухнула туда. Помолчала с минуту. А потом произнесла:
— А может быть вы и правы… да… Какое это имеет значение? У вас есть свежие сведения о Максиме? Где он? Что собирается делать?
— Достоверных сведений нет. Но по Петрограду начали ходить слухи, будто бы он собирается разогнать Земский собор и захватить власть самолично.
— Бояться… ой как бояться… — прошипела Татьяна. — Если бы не верили в то, что его там под Вероной австрийцы не сомнут, то никогда бы не решились.
— Приглашают вас на похороны Августейшей семьи. Татьяна Николаевна. Вам бы не ездить туда. Я опасаюсь, как бы чего не вышло. Вы — дочь покойного Императора. Да, по закону не вам наследовать, но…
— Я понимаю, — кивнула она, вспоминая телеграмму мужа. — Отпишитесь, что я слегка с простудой. У меня жар и встать с постели не могу.
— Отлично! Ой, то есть, я понял вас. Жар, это, конечно же, не отлично. Но то, что вы не едете — это замечательно. Напишу, обязательно напишу.