Полночь в саду добра и зла

Одна женщина притворно закашлялась, вторая отчаянно озиралась по сторонам с видом потерпевшего крушение моряка, который ищет глазами на горизонте спасительное судно.

– «Конечно, Лавелла, – говорила я ей, – бал «Альфы» хорош, спору нет, так что пойми меня правильно. Но, Лавелла, что ты собираешься делать летом, когда окончишь школу? Пойдешь работать в закусочную или будешь стоять на Уэст-Брод-стрит? Так, моя сладкая? А вот котильонские дебютантки не работают в закусочных. Никогда, малышка. Они совершают велосипедные экскурсии по Франции и Англии. Я серьезно. Они едут в Вашингтон и работают там у сенатора, который совершенно случайно оказывается другом семьи. Они катаются на яхтах. Они летают на курорты и лежат там на солнышке задницами кверху. Вот что они делают после школы. И именно это я собираюсь делать, если стану дебютанткой.

Шабли притворилась, что не видит, в какое неловкое положение ставит она двух пожилых женщин. Она быстро взглянула на меня и надула губки. Потом, помолчав, снова заговорила:

– Ну и я сказала ей: «Можешь смеяться надо мной сколько хочешь, но я и в самом деле смогла бы стать котильонской дебютанткой, потому что я великая проходимка. Я могу быть всем, кем только захочу. И если я захочу стать богатой девочкой, моя сладкая, то я стану ею, не сомневайся – я стану богатой белой девочкой. Я уже почти достигла этого. У меня полно белых мужиков, и от одного из них я хочу родить белого ребенка».

Женщины страдальчески взглянули на меня, смущенные тем, что я – единственный белый в бальном зале – стал свидетелем такого бесстыдства. Температура в зале поднялась, наверное, градусов до шестидесяти. Я был уверен, что покраснел, как рак. Внезапно Шабли отложила нож и вилку.

– Боже мой! – воскликнула она. – Сколько сейчас времени? – С этими словами она схватила одну из женщин за руку и посмотрела на ее часы. – Половина второго! Мой шофер ждет меня с полуночи.

Она оглядела зал, потом решительно отодвинула стул и встала.

– Было очень приятно познакомиться с вами, – произнесла Шабли. – Мне надо еще кое с кем попрощаться. Если вы, леди, вдруг увидите моего шофера, то скажите ему, что я еще здесь. Пусть не уезжает без меня. Передайте ему, что мы захватим с собой моего кузена Филипа, мы еще не кончили нарушать спокойствие. Он поймет.

– Конечно, конечно, – промямлила одна из женщин.

– Моего шофера вы узнаете сразу, – продолжала Шабли, бросив на меня взгляд. – Он белый.

Она пошла по залу, останавливаясь у столиков и давая мальчикам карточки со своим телефоном. Я понял, что мне тоже пора. Я быстро встал, поклонился женщинам и направился к двери, описав вокруг Шабли большой круг. Я понимал, что, если она настигнет меня, нового конфуза не избежать. Я подошел к доктору Кольеру и торопливо поблагодарил его за приглашение, однако доктор не почувствовал моего стремления исчезнуть как можно скорее и представил меня человеку, стоявшему рядом с ним. Это был тот самый преподаватель колледжа, который учил дебютанток танцевать менуэт. Я улыбался и сыпал любезностями, но едва ли понимал, что мне говорят в ответ эти люди; я лихорадочно оглядывал зал в поисках Шабли. Когда, наконец, все слова были сказаны, я попятился к выходу, обогнул бар, проскользнул в дверь зала и бросился вниз по эскалатору, перепрыгивая через две ступеньки. Я пулей пролетел фойе и, не встретив никаких препятствий, выбежал на сонную, объятую ночным туманом Бэй-стрит.

Глава XXV ГОРОДСКИЕ СПЛЕТНИ

Джим Уильямс сидел в тюрьме второй год, и Саванна начала забывать о нем, переключив свое внимание на другие предметы. Много разговоров было о божественном знамении, снизошедшем, по слухам, на Джорджа Мерсера Третьего.

Крупный бизнесмен, Джордж Мерсер Третий, приходился племянником покойному Джонни Мерсеру. Однажды вечером мистер Мерсер вышел из своего дома в Ардсли-парк, чтобы направиться на званый вечер, и вспомнил, что забыл ключи от машины. Он вернулся в дом и в холле услышал голос, который громко и четко произнес: «Джордж, ты слишком много пьешь!»

Мистер Мерсер огляделся, но в холле никого не было.

– Кто ты? – спросил он. – И где ты?

– Я – Господь, – ответил голос. – Я – вездесущ.

– Да, я действительно пью больше, чем следует, – признал мистер Мерсер, – но как я могу узнать, что ты и в самом деле Господь? Если это так, то явись мне. Явись мне сейчас же. Если ты сумеешь доказать, что ты – Господь, то я никогда больше и капли в рот не возьму.

И вдруг мистер Мерсер почувствовал, как невидимая сила поднимает его в воздух. Он вознесся над своим домом, над Ардсли-парк. Мерсер поднялся так высоко, что смог охватить взглядом всю Саванну – ее старинные площади, реку, остров Тайби и Хилтон-Хед… И голос спросил его: «Я доказал тебе, что я – Господь всемогущий?» Мистер Мерсер тут же сказал, что он во все поверил, и Господь опустил его прямо в холл. После этого случая Джордж; Мерсер Третий стал убежденным трезвенником.

Даже те, кто сомневался в правдивости этой истории, вынуждены были признать, что в духовной жизни сливок саваннского общества творятся странные вещи. Как еще можно было объяснить проведение но четвергам вечерних харизматических служб в епископальной церкви Христа? Церковь Христа была старейшей и наиболее традиционной из всех храмов общины. Эта церковь – покровительница Саванны, мать церквей Джорджии, знаменитый Джон Уэсли стал служить в ней еще в 1736 году. И вот теперь в этом святилище по ночам собирались сектанты, бормотали что-то на непонятном языке, бренчали на гитарах, били в бубны и дико размахивали руками, когда в них вселялся дух. Наиболее консервативные прихожане пришли в ужас; некоторые просто отказывались верить в происходящее.

Однако, не только духовные заботы одолевали Саванну, не меньшую тревогу внушало и экономическое положение. Возрождение города, достигнув своего апогея, стало клониться к упадку. Саванна оказалась в невиданной доселе изоляции. Деловая жизнь Севера проникала на Юг, но пускала корни в других местах – Атланте, Джексонвилле и Чарлстоне, обходя стороной Саванну. Цены на жилье в центре города после быстрого подъема за последние двадцать лет снова стали падать. Розничная торговля на Брафтон-стрит совершенно захирела и переместилась на Мэлл и дальше к югу. Однако самым зловещим стало удушение самой прибыльной отрасли саваннской экономики – морского судоходства. Оно было буквально на грани краха из-за старого Тэлмиджского моста. Как ни высок был мост, его высоты уже не хватало, чтобы пропускать суперсовременные сухогрузы к докам в устье Саванны. Некоторые контейнеровозы среднего тоннажа уже лишились антенн и радаров, проходя под мостом, и руководство порта опасалось, что скоро пролет моста снесет с какого-нибудь судна ют. Не дожидаясь, когда это произойдет в действительности, многие судовладельцы перенесли свои операции в другие порты. Ситуация для экономики Саванны и Джорджии сложилась настолько тяжелая, что в Нью-Йорк послали делегацию конгресса штата просить денег из федеральных фондов для строительства нового моста. После долгих и напряженных переговоров деньги были выделены и потенциальная угроза предотвращена. Страхи по поводу старого моста уступили место любопытству: как будет выглядеть новый?

При таком обилии насущных дел и животрепещущих событий у людей оставалось слишком мало времени для воспоминаний об Уильямсе.

– После всего этого, – говорила Миллисент Мериленд, – можно сказать только одно: «Бедный Джим!»

Но кто мог думать о Джиме, когда на стенах домов в центре, на тротуарах и мусорных контейнерах появились устрашающие надписи: «ПОМЕШАННАЯ ДЖЕННИФЕР». Повсеместное появление надписи свидетельствовало о том, что поврежденная умом женщина бродит по городу, грозя причинить вред себе и окружающим. Месяц прошел в тревоге – горожане запирали двери на двойные засовы, пока «Помешанная Дженнифер» не материализовалась в виде рок-группы, состоящей из четырех зеленоволосых студентов Саваннского колледжа искусств и дизайна. Разрешение загадки положило конец страхам, но отнюдь не уменьшило недовольство саваннцев самим учебным заведением.

Саваннский колледж искусств и дизайна – сокращенно СКИД – открыл свои двери в 1979 году с благословения всей Саванны. Под учебное заведение был отдан давно закрытый арсенал на Медисон-сквер – здание переоборудовали под классы и кабинеты для семидесяти одного студента. Через два года прием возрос до трехсот человек, и колледж прибрал к рукам и реставрировал несколько более старых пустовавших строений – складов, общественных школ и даже старое здание тюрьмы. Молодой президент СКИД, Ричард Роуэн, объявил, что со временем доведет число студентов до двух тысяч.

Нельзя утверждать, что жители центра были вне себя от радости, узнав об этой новости. Студенты, конечно, несколько оживляли экономику города и сонные улицы, Но для большинства горожан эти создания с выкрашенными в зеленый цвет волосами, носившие неприличную одежду, гонявшие по тротуарам на роликовых коньках и слушавшие по вечерам на улице громкую музыку, являлись лишь раздражающим пятном ландшафта. Надо было что-то делать, и группа обеспокоенных граждан создала Комитет качества жизни, чтобы как-то справиться со сложившейся ситуацией. Возглавлявший комитет Джо Уэбстер каждый полдень, опираясь на трость, чинно вышагивал от своего банка до Оглторпского клуба, где он обедал. Минуя Булл-стрит, он неизбежно проходил мимо главного входа в СКИД, проталкиваясь сквозь стайки студентов и молча указывая тростью на каждый беспорядок – брошенные на тротуар конфетные обертки или работающий вхолостую мотоцикл, оставленный кем-то на пешеходной дорожке. В один прекрасный день мистер Уэбстер и его комитет в полном составе нагрянули к мистеру Роуэну, чтобы выразить свою озабоченность. Комитет полагал, что хрупкая человеческая экология центрального района Саванны не выдержит нашествия двух тысяч студентов. Тревога не была беспочвенной, поскольку численность населения центральной части города составляла всего десять тысяч человек. Роуэн пообещал членам комитета, что постарается утихомирить любителей громкой музыки и что со временем надеется, учтя обстоятельства, довести число студентов до четырех тысяч.