Полное собрание сочинений в трех томах. Том 1

Боже милостивый! Сколь затруднителен выпуск книги в свет, и как неопытен автор, впервые печатающийся! Если бы мне дали хоть немного времени, я успел бы позаботиться о себе и принял бы все меры предосторожности, которые господа писатели (отныне мои собратья) принимают в подобных случаях. Не говоря уже о том, что в покровители своего творения я взял бы какого-нибудь вельможу, щедрость коего я попытался бы искусить цветистым посвящением, я бы еще потщился составить прекрасное и высокоученое предисловие: у меня нет недостатка в книгах, которые снабдили бы меня всем, что можно в ученом стиле сказать о трагедии и комедии, об этимологии их названий, об их происхождении, сущности и т. д. Я поговорил бы кой с кем из моих друзей, которые для препоручения публике моей пьесы не отказали бы мне ни во французских, ни в латинских стихотворениях. Есть у меня и такие, которые восхвалили бы меня по-гречески; ведь ни для кого не тайна, что греческая похвала в начале книги обладает чудодейственной силой. Но меня выпускают в свет, не дав мне времени оглядеться, и я даже не могу добиться права сказать несколько слов, почему я выбрал именно этот сюжет для своей комедии. [46] А между тем я хотел бы подчеркнуть, что она нигде не переступает границ сатиры пристойной и дозволенной; что наипохвальнейшие поступки подвергаются опасности подражания со стороны неумелых обезьян, которые вызывают смех; что скверные пародии на все, что есть самого совершенного, во все времена составляли материал для комедии и что по той же причине истинно ученые и истинно мужественные люди еще ни разу не были в обиде на комедийного Доктора или Капитана, равно как судьи, князья и короли не оскорблялись, видя, как Тривелин или другой лицедей выставляет в смешном виде судью, князя или короля. [47] Точно так же истинные жеманницы напрасно вздумали бы обижаться, когда высмеивают их смешных и неловких подражательниц. Но, как я уже сказал, мне не дают вздохнуть, и г-н де Люин собирается немедля отдать меня в переплет. Ну, в добрый час, раз уж на то воля божья!

46

… почему я выбрал именно этот сюжет для своей комедии. — Зная враждебное отношение к своей комедии со стороны прециозных салонов, имеющих влияние на власти, Мольер из тактических соображений маскирует свой подлинный замысел.

47

Доктор, Капитан, Тривелин— маски итальянской импровизированной комедии XVI–XVII вв. (так называемой комедии дель арте).

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

[48]

ГОРЖИБЮС

почтенный горожанин.

МАДЛОН — дочь Горжибюса, КАТО — племянница Горжибюса: жеманницы.

ЛАГРАНЖ, ДЮКРУАЗИ

отвергнутые поклонники.

МАРОТТА

служанка жеманниц.

АЛЬМАНЗОР

лакей жеманниц.

МАСКАРИЛЬ

слуга Лагранжа.

48

Положительные персонажи комедии Лагранж и Дюкруазиносят фамилии актеров, исполнявших данные роли. Имена Мадлон, Катои Мароттасоответствуют именам актрис, исполнявших эти роли (Мадлены Бежар, Катерины Дебри и Марии Рагно). Маскарильи Жодле— популярные театральные типы-маски; первый получил широкую известность благодаря Мольеру, второй был создан фарсовым актером Жюльеном Бедо. Альманзор— имя арабского происхождения, вычитанное жеманницами в одном из прециозных романов и данное ими своему слуге.

ЖОДЛЕ

слуга Дюкруази.

ДВА НОСИЛЬЩИКА

с портшезом.

ЛЮСИЛЬ, СЕЛИМЕНА

соседки.

СКРИПАЧИ.

НАЕМНЫЕ ДРАЧУНЫ.

Действие происходит в Париже, в доме Горжибюса.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Лагранж, Дюкруази.

Дюкруази.Господин Лагранж!

Лагранж.К вашим услугам.

Дюкруази.А ну-ка, поглядите на меня, только прошу не смеяться.

Лагранж.Что вам угодно?

Дюкруази.Какого вы мнения о нашем визите? Много ли им вы довольны?

Лагранж.Я бы желал слышать ваше мнение. Довольны ли им вы?

Дюкруази.Откровенно говоря, не очень.

Лагранж.Я, признаюсь, глубоко возмущен. Помилуйте! Какие-то чванливые провинциалки жеманятся сверх всякой меры, обходятся свысока с порядочными людьми! Как это они еще догадались предложить нам кресла! И позволительно ли в нашем присутствии все время перешептываться, зевать, протирать глаза, поминутно спрашивать: «А который теперь час?» И на все вопросы ответ один: «да» или «нет»! Согласитесь, что, будь мы самыми ничтожными людьми на свете, и тогда нельзя было бы нам оказать худший прием, не так ли?

Дюкруази.Полноте! Вы уж не в меру чувствительны!

Лагранж.И точно, чувствителен. Настолько чувствителен, что хочу проучить этих девиц за дерзость. Я догадываюсь, почему они нами пренебрегают. Духом жеманства заражен не только Париж, но и провинция, и наши вертушки пропитаны им насквозь. Короче говоря, эти девицы представляют собой смесь жеманства с кокетством. Я понял, как удостоиться их благосклонности. Доверьтесь мне, и мы сыграем с ними такую шутку, что жеманницы сразу поймут, как они глупы, и научатся лучше разбираться в людях.

Дюкруази.А в чем состоит шутка?

Лагранж.Маскариль, мой слуга, слывет острословом; в наше время нет ничего легче, как прослыть острословом. [49] У этого сумасброда мания строить из себя важного господина. Он воображает, что у него изящные манеры, он кропает стишки, а других слуг презирает и зовет их не иначе как скотами.

Дюкруази.Ну-ну, говорите! Что вы придумали?

Лагранж.Что я придумал? Вот видите ли… Нет, лучше поговорим об этом в другом месте.

49

…слывет острословом… — В оригинале — «bel esprit» (остроумец, остромысл). Так называли молодых аристократов, посетителей великосветских салонов, которые отличались умением придавать своей речи изысканную форму.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Горжибюс.

Горжибюс.Ну что? Виделись вы с моей племянницей и дочкой? Дело идет на лад? Объяснились?

Лагранж.Спрашивайте об этом у них, а не у нас. Нам же остается только покорно поблагодарить вас за оказанную нам честь и уверить вас в нашей неизменной преданности.

Дюкруази.В нашей неизменной преданности.

Лагранж и Дюкруази уходят.

Горжибюс (один).Те-те-те! Что-то они не очень довольны. Что за причина? Надобно разузнать. Эй!

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Горжибюс, Маротта.

Маротта.Что прикажете, сударь?

Горжибюс.Где твои госпожи?

Маротта.У себя.

Горжибюс.Чем они заняты?

Маротта.Губной помадой.

Горжибюс.Довольно им помадиться. Позови-ка их сюда.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Горжибюс один.

Горжибюс.Негодницы со своей помадой, ей-ей, пустят меня по миру! Только и видишь, что яичные белки, девичье молоко и разные разности, — ума не приложу, на что им вся эта дрянь? За то время, что мы в Париже, они извели на сало по крайней мере дюжину поросят, а бараньими ножками, которые у них невесть на что идут, можно было бы прокормить четырех слуг.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Горжибюс, Мадлон, Като.

Горжибюс.Нечего сказать, стоит изводить столько добра на то, чтобы вылоснить себе рожу! Скажите-ка лучше, как вы обошлись с этими господами? Отчего они ушли с такими надутыми лицами? Я же вам сказал, что прочу их вам в мужья, и велел принять как можно любезнее.

Мадлон.Помилуйте, отец! Как могли мы любезно отнестись к неучтивцам, которые с нами так невежливо обошлись?

Като.Ах, дядюшка! Неужели хоть сколько-нибудь рассудительная девушка может примириться с их дурными манерами?

Горжибюс.А чем же они вам не угодили?

Мадлон.Хороша тонкость обращения! Начинать прямо с законного брака!

Горжибюс.С чего же прикажешь начать? С незаконного сожительства? Разве их поведение не лестно как для вас обеих, так и для меня? Что же может быть приятнее? Уж если они предлагают священные узы, стало быть, у них намерения честные.