Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

Денисов в дыму трубок всё твердил свои стихи и подпевал, приискивая им музыку. [2861]

— Эх, брат, жизнь наша — всё вздор, — твердил он и Nicolas видел, что товарищ его был не на шутку влюблен.

[ Далее со слов:У Иогеля были самые веселые балы в Москве... кончая:Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. — близко к печатному тексту. T. II, ч. 1, гл. XII.]

2861

На полях:Стихи на стр... вписать.

Она была влюблена не в своего запасного Pierr’а, ни в Денисова, ни в хорошеньких adolescents [2862] в курточках, которые танцовали с ней, но влюблена была во всех, в того, на кого она смотрела в ту минуту, она в того и была влюблена.

— Ах, как хорошо, — всё говорила она, подбегая к Соне.

Большие молодые люди танцовали мало, предоставляя это детям, a Nicolas с Денисовым ходили по залам, оглядывая выделывающих па в новеньких башмачках с бантиками барышень, и как они для приличия ни притворялись равнодушными, эта музыка, эти улыбки, эти смехи, это счастье, разлитое на всех лицах: и наслаждающихся девочек полудетей, и замирающих от восторга любующихся матерей, отражались и в них и им хотелось потанцовать. Nicolas прошел несколько туров вальса, который он, тоже ученик Ёголя, танцовал отлично, но Денисов отказывался, улыбаясь однако с таким видом, который говорил, что он не хочет, но мог бы.

2862

[юношей]

— Что мне, старику, — говорил он.

[ Далеесо слов: Заиграли вновь вводившуюся мазурку... кончая:— Волшебница, всё со мной сделает, — сказал Денисов и стал отстегивать саблю. — близко к печатному тексту. T. II, ч. 1, гл. XII.]

Иогель с вниманием смотрел на Денисова. Как только вышел в круг старый гусар и крепко взял за руку свою даму, ожидая такта, он почувствовал, что это был опасный соперник.

[ Далее со слов:Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова... кончая:...все гости были восхищены мастерством Денисова и беспрестанно стали просить, выбирать его. — близко к печатному тексту.T. II, ч. 1, гл. XII.]

Как ни весело было на бале, Nicolas, в середине мазурки посмотрев на часы, попросил Денисова заменить себя и поехал к Долохову, у которого он непременно обещался быть. Ростов от Иогеля в одиннадцатом часу приехал к Долохову, но не в дом матери, а у Яра. Вся веселая молодежь Москвы была у Долохова.

[ Далее со слов:Долохов сидел перед столом... кончая:... а так я вас всегда буду любить... — близко к печатному тексту. T. II, ч. 1, гл. XIII—XVI.]

Денисов нагнулся над ее рукою и она услыхала странные непонятные звуки. Она заплакала и поцеловала его в черную голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.

— Василий Дмитриевич, я благодарю вас за честь, — сказала она смущенным голосом, но который казался строгим Денисову. — Но моя дочь так молода и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне.

— Г’гафиня! — сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом. Наташа не могла его видеть таким, она начала жалко всхлипывать.

— Г’гафиня, я виноват пе’ед вами, но знайте, что я так боготвогю вашу дочь и всё ваше семейство, что я не мог изменить моему чувству...

— П’гощайте, г’гафиня. — Он поцеловал ее руку и поспешно вышел.

Nicolas нашел его в гостинице с старым уланом, стоявшим там, за бокалами.

— Я пьян, Г’остов, пьян, как свинья. Откупогивай. После я тебе скажу, тепе’ь пей. Завтга я еду. Пей. Не мне, стагой вонючей собаке, назвать такую п’гелесть своею. Мое дело г’убиться и пить. Волшебница, скажи, какая сила...

На другой день Nicolas отослал деньги Долохову и, узнав от домашних и от Денисова, в чем было дело, проводил своего товарища. Денисов два дня пил без просыпу и, пьяный мертвецки, был уложен Лаврушкой в сани и увезен.

После отъезда Денисова Nicolas, дожидаясь своего отчисления от адъютантства, провел две недели, не выезжая из дома и преимущественно в комнате барышень. Соня была к нему преданнее и нежнее, чем прежде; она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она еще больше любит его. Но Nicolas теперь считал себя недостойным ее и отношения их оставались так же неопределенны.

Он исписал их альбомы стихами и нотами и, не простившись ни с кем из своих знакомых, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.

————

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

** № 86 (рук. № 85. T. II, ч. 2, гл. I, II, VI—VII).

Два дни после объяснения своего с женою Пьер уехал в Петербург с намерением получить паспорт и ехать за границу, но война была уже объявлена и паспорты не выдавались. Остановившись не в своем доме, не у тестя, князя Василья, ни у кого из многочисленных знакомых, он жил в Аглицкой гостинице, не выходя из комнаты [2863] и никому не дав знать о своем приезде.

2863

Зачеркнуто:даже не одеваясь и никого не принимая. Он не читал даже по своей привычке, а целые дни, лежа на диване, положив ноги на стол, ковыряя в носу, морщился, думал, думал, думал и думал. Но чем больше он думал, тем темнее, запутаннее и безнадежнее представлялись ему прошедшее, будущее и главное настоящее. Пьер принадлежал к тем людям, которые постоянно радостно, рассеянно смотрят на жизнь и для которых, чем реже возникают вопросы о значении всей жизни, тем вопросы эти мучительнее и неотвязчивее, когда они раз предстают перед ними.

Он принадлежал к тем людям, для которых жизнь постоянно весела и завлекательна, но на которых, хотя и редко, находят периоды тоски и бессилия.

Целые дни и ночи он проводил, лежа на диване и задрав ноги и читая или расхаживая по своей комнате, или слушая разговоры г-на Благовещенского, единственное лицо, которое он видел в Петербурге. Благовещенский был хитрый, подобострастный и глупый делец, который ходатайствовал по делам еще покойного графа Безухого. Pierre послал за ним, чтобы поручить ему взять паспорт, и с тех пор он приходил каждый день и сидел молча целые дни перед Ріеrr’ом, считая это сиденье в комнате графа весьма хитрым с своей стороны маневром, долженствовавшим принести ему большие выгоды. Pierre же привык к этому глупому и подобострастному лицу, не обращал на него никакого внимания, но любил, когда он сидит тут.

— Приходите же, — говорил он ему, прощаясь.

— Слушаю-с. Всё изволите читать, — говорил Благовещенский, входя.

— Да, садитесь, чаю, — говорил Pierre.

Pierre жил так более двух недель. Он не знал, когда какое число, какой день, каждый раз, просыпаясь, спрашивал себя, вечер это или утро. Ел он то в середине дня, то в середине ночи. Прочел он в это время и все романы m-me Suza и Redcliffe и «Esprit des lois» Montesquieu и скучные волюмы «Correspondance» Rousseau, которые он не читал до сих пор, и всё ему казалось одинаково хорошо. Как только он оставался без книги или без Благовещенского, рассказывающего о выгоде службы в сенате, он начинал думать о своем положении и всякий раз, как повторялся в его голове весь, всё тот же самый, путь тысячу раз повторенных скверных мыслей и приводил его всё к тому же cul de sac [2864] отчаяния и презрения к жизни, он говорил себе и всякий раз вслух и по французски.

2864

[безвыходному положению]

«Э, разве не всё равно. Стоит ли думать об этом, когда вся жизнь такая короткая глупость».

Только когда он читал или слушал Благовещенского, ему урывками приходили прежние мысли, то о том, как глуп Благовещенский, полагая, что быть сенатором есть верх славы, когда слава египетского героя и та нечистая слава, то читая про любовь какой-нибудь Am'elie о том, как бы он сам полюбил и отдал бы себя любимой женщине, то читая Montesquieu о том, как односторонне судит писатель этот о причинах духа законов и как, ежели бы он дал себе труд подумать, он, Pierre, написал бы об этом предмете другую, лучшую книгу и т. д. Но как только он останавливался на этой мысли, ему приходило в голову то, что до них [?] было, и он говорил себе, что всё это вздор и всё равно и не стоит того вся глупая жизнь, что[бы] чем-нибудь заниматься. Как будто свернулся тот винт, на котором стояла вся его жизнь.