Полное собрание сочинений. Том 1

— Успокойся, мой другъ, я сд лаю все, что ты хочешь, какъ ни больно мн это будетъ.

— Сколько разъ просила я тебя просить Государя объ узаконеніи нашихъ д тей, или сд лать сд лку съ Княземъ. Ты не соглашаешься на это. Я знаю отъ чего. Опять отъ того, что ты благороденъ и деликатенъ, но ты не знаешь того чувства матери и того страху сд лать несчастіе д тей, который заставляетъ меня говорить в щи, о которыхъ больно вспоминать, о которыхъ я не думала, но чувствую, и о которыхъ ты никогда не думалъ. Я твоя жена передъ Богомъ, но теб больно сказать передъ вс ми, что связь наша незаконная; ты боишься оскорбить меня, говоря и напоминая объ этомъ. Ты ошибаешься, твое благородство ввело тебя въ ошибку. Мн легче слышать, когда ты говоришь прямо, откровенно обо мн и моей страсти, ч мъ когда ты говоришь такъ, что я вижу, ты боишься затронуть н которыя струны, какъ будто они постыдныя. Я давно уже дала себ и Богу отчетъ въ своемъ поступк , [24] я ничего не боюсь! Проси Государя узаконить д тей, говори прямо обо мн — мн легче будетъ. — Да, Alexandre, теперь только, когда я начинаю предвид ть участь моихъ д тей, я начинаю раскаиваться. —

И Maman заплакала, ей больно было, что она увлеклась и невольно оскорбила отца. Онъ тоже былъ растроганъ, слезы были у него на глазахъ.

— Какъ можетъ раскаиваться ангелъ, прости меня. Приказывай мн , и я буду исполнять. — Это были только слова. — Но maman уже перешла отъ настроенности высокаго материнскаго чувства къ исключительному чувству любви къ одному челов ку. Отецъ просилъ простить его, ежели онъ виноватъ; об щалъ исполнить все, ежели будетъ возможно; ув рялъ въ, любви, просилъ забыть этотъ тяжелый для него разговоръ. Нарисовалъ ей блестящую картину нашей молодости въ его дух , говорилъ, что перем нить теперь этаго невозможно, но что, бывши въ Москв , онъ будетъ хлопотать о узаконеніи насъ, возвратившись, возьметъ отъ нее вексель (онъ над ялся выиграть довольно, чтобы отъ себя дать намъ достаточный капиталъ). Maman не им ла, какъ я говорилъ, силы возвратится къ прежнему разговору и ослаб ла подъ припадкомъ н жности. Судьба наша осталась въ рукахъ отца, котораго р шеніе завис ло отъ хорошей или дурной вены два вечера въ клу[б ].

Долго еще сид ли мы наверху, долго безсмысленно [25] смотр лъ я въ книгу діалоговъ. Карлъ Иванычъ былъ такъ взвинченъ, что и р шительно, кажется, никогда не хот лъ кончить несноснаго класса. Онъ безпрестанно сердился, сморкался, б галъ к Н[иколаю] Д. жаловаться на вс хъ и на все и даже зажмуривалъ глаза, когда мы ему говорили наши уроки, что было всегда признакомъ очень дурнымъ для насъ.

Онъ даже сказалъ, что мы не д ти, a медв ди, и что такихъ д тей ни въ Саксоніи, гд онъ жилъ у богатаго отца, который былъ арендаторомъ, ни у Енералъ-Спазинъ, [у]кого онъ жилъ не такъ, какъ у насъ — не какъ учитель, а какъ другъ, въ доказательство чего онъ приводилъ то, что Генералъ ничего не предпринималъ, не посов товавшись съ нимъ. О причинахъ же, которыя заставили его оставить счастливую жизнь въ Саксоніи и у Спазина, онъ умалчивалъ. Впрочемъ, заключилъ онъ, когда сов сть чиста, то нечего бояться, и что онъ не ожидалъ благодарности никогда и знаетъ очень хорошо, чьи это все штуки (Мими). Онъ желалъ счастья этимъ людямъ, ему же было все равно, и онъ полу-отчаяннымъ полу-грустнымъ жестомъ показывалъ, что онъ многое бы могъ сказать, но не стоитъ того.

Уже было безъ четверти часъ (а въ часъ ровно садились об дать). Карлъ Иванычъ не од вался, и не по чему р шительно нельзя было зам тить, что онъ скоро нам ренъ кончить. Изъ буфета долеталъ уже до насъ стукъ тарелокъ. Я слышалъ, какъ папа вел лъ давать од ваться. Вид лъ, какъ прошла дворовая женщина мыть тарелки. Слышалъ, какъ въ столовой [26] раздвигали столъ и уставляли стулья. Скоро, скоро позовутъ насъ. Одно только можетъ задержать. Я вид лъ, какъ посл разговору въ кабинет maman, Мими, Любочка и Юзинька пошли въ садъ и не ворочались. Но вотъ, кажется, видн ются ихъ зонтики. Н тъ, это Мими съ д вочками. Ахъ! да вонъ и Maman идетъ. Какъ она тихо идетъ и какая грустная, голубушка. Зач мъ она не детъ съ нами? А что, ежели мн сказать папа, что я не за что безъ нее не по ду, обнять ее и сказать: «Умру, папа, а съ maman не разлучусь». В дь в рно онъ меня оставитъ, и тогда мы съ Maman и съ Любочкой будемъ всегда, всегда вм ст жить, я дома, буду учиться, буду писать братьямъ, а потомъ, когда выросту большой, дамъ Карлу Иванычу домикъ, онъ будетъ жить всегда въ Красномъ, а я по ду служить и, когда буду генераломъ, женюсь на Юзиньк , привезу его родныхъ изъ Саксоніи, или н тъ, лучше я ему дамъ денегъ, и пускай онъ детъ. Много мечталъ я о генеральскомъ чин , о Саксоніи и о любви. Maman, которая за то, что я съ ней останусь и буду генераломъ, будетъ любить больше вс хъ братьевъ. Какое гадкое эгоистическое чувство! —

Ну сейчасъ позовутъ об дать. Вотъ дворецкій Фока съ салфеткой на рук идетъ въ садъ искать Maman и докладывать, что кушанье готово. Какой онъ см шной [?] всегда въ черномъ сертук , въ б ломъ жилет и пл шивый. Какъ это онъ не видитъ maman, она на середней дорожк идетъ, а онъ б житъ къ оранжере . Ну, наконецъ, [27] нашелъ, чуть чуть не упалъ. А вотъ и насъ идутъ звать. Слава Богу. — Я никакъ не могъ угадать однако, чьи были шаги, которые приближались по л стниц . Уже не говоря о братьяхъ, я по походк могу узнавать всю прислугу. Мы вс съ любопытствомъ смотр ли на дверь, въ которой наконецъ показалась совершенно незнакомая намъ фигура. Это былъ челов къ огромнаго роста съ длинными, но р дкими, полус дыми волосами, съ широкимъ, изрытымъ оспою лицомъ, съ р дкой с дой бородой, кривой на одинъ глазъ и од тый въ платье, между подрясникомъ и кафтаномъ, съ палкой больше своего роста въ рук . — И-ихъ, птички вы мои, птички!! Самка скучаетъ, груститъ, а птички выросли, въ поле летятъ. Не видать ей птенцовъ своихъ, велики, умны стали; а коршунъ ихъ заклюетъ, б дняжекъ. На могил камень, на сердце свинецъ. Жалко! Охъ больно, — и онъ сталъ плакать, утирая д йствительно падавшія слезы рукавомъ подрясника. — Голосъ его былъ грубъ и хриплъ, р чь безсмысленна и несвязна, но интонаціи были такъ трогательны, и безобразное лицо его принимало такое откровенно печальное выраженіе, что нельзя было смотр ть на него и слушать безъ участія. Это былъ юродивой Гриша, который хаживалъ еще къ бабушк (маменькиной матери) въ Петербург и очень любилъ ее, когда она была еще малюткой и, отыскавъ ее зд сь, пришелъ полюбоваться птенцамиея, такъ онъ поэтически называлъ насъ, д тей. «А ты дуракъ, вдругъ сказалъ онъ, обращаясь къ Карлу Иванычу, который въ это время од вался [28] и над валъ помача, «хоть ты на себя ленты над вай, а все ты дуракъ — ты ихъ не любишь». Карлъ Иванычъ былъ въ скверномъ положеніи: сердиться на сумасшедшаго ему было сов стно, сносить его глупыя слова ему тоже не хот лось.

— Das fehlte noch, ⁷³ подите внизъ, я васъ не желаю вид ть, не ваше д ло, любитъ ли, не любитъ. Онъ говаривалъ всегда вы и по Русски, когда сердился, и говорилъ очень дурно. Но я, приводя его р чь, не коверкаю словъ, какъ онъ коверкалъ, потому что такого рода коверканье ничего мн не напоминаетъ, кром плоскихъ разсказовъ про Н мцевъ, которые безпрестанно вс разсказыва[ютъ], и вс слушаютъ съ стыдомъ за т хъ, кто разсказываетъ. — Наконецъ, давно желанный и пунктуальный Фока пришелъ и къ намъ и объявилъ, что кушанье готово, и мы пошли. Гриша, стуча костылемъ и продолжая говорить разную нел пицу, пошелъ за нами. Въ столовой для него былъ накрытъ особой столъ, по его неопрятности, и потому что онъ лъ постное — все это по иждивенію maman. Вс уже собрались въ гостиной. Maman съ папа ходили рука объ руку по гостиной. Мими важно сид ла на одномъ изъ креселъ симетрично подъ прямымъ угломъ, примыкавшимъ къ дивану, подл нея съ одной стороны сидела Любочька, которая, как только мы взошли, бросилась ц ловаться съ нами, съ другой Юзинька, которой тоже очень хот лось вскочить и подб жать къ намъ, но это было несогласно съ этикетомъ Мими. Мы должны были подойдти сначала къ Мими и сказать «bonjour, Mіmі» и потомъ...... н тъ, р шительно не помню, какъ я здоровался съ Юзой, ц ловалъ или н тъ. Не помню. Помню только то, что я при Мими никогда отъ души не говорилъ съ этой чудесной, б локуренькой, [29] б ленькой, чистенькой д вочкой Юзой. Несносная Мими безпрестанно приставала, оглядываясь на папа. «Parlez donc Francais». ⁷⁴ А тутъ-то какъ на зло такъ и хот лось болтать по Русски. Какъ ни говори, а родной языкъ всегда останется роднымъ. Когда хочешь говорить по душ , ни одного французскаго слова въ голову нейдетъ, а ежели хочешь блеснуть, тогда другое д ло. Я тогда только выучился говорить хорошо, т. е. говорить какъ на природномъ язык , а то в дь прежде только переводилъ Русскія мысли по Французски, когда понялъ, что это считается достоинствомъ хорошо говорить, а не смотр лъ на это, какъ на придирку злой Мими, какъ на фразу, которая попортила много д тской моей крови: «Mangez donc du pain» ⁷⁵ (за об домъ), «опять хл ба не шь» и т. п. Отчего д вочки раньше лучше говорятъ? Оттого, что у нихъ раньше является тщеславіе. Пошли въ столовую, большіе впереди, такъ что мы, д ти, оставшись сзади, усп ли перекинуть между собою, мальчики и д вочки, н сколько пріятныхъ словъ, пріятныхъ т мъ, что нельзя было ихъ сказать при вс хъ: «Посл об да на охоту папа детъ». — «Васъ берутъ?» — «Да, — верхомъ, а васъ?» — «Не знаю. Попроси мамашу». — «Нельзя», «Постараемся».

За об домъ между папа и maman завязался очень интересной разговоръ насчетъ юродиваго Гриши, который изъ-за своего столика продолжалъ твердить: «Птички отъ матки летятъ, матка плачетъ, не видать ей больше птенцовъ. Лети голубь въ небо! На могил камень, на сердце свинецъ» и т. д., прерывая свои слова всхлипываніями и рыданіями, которые, очень понятно, усиливали разстройство нервовъ maman, которая уважала въ душ Гришу, да и вообще им ла слабость къ странникамъ, юродивымъ [30] и, хотя не признавалась, в рила въ способность предсказывать н которыхъ. «Ахъ, да, я хот ла пожаловаться теб , Alexandre», сказала она, подавая ему тарелку съ супомъ (она сама разливала), «на твоего охотника... Ахъ, Боже мой, какъ его зовутъ?... помнишь, про котораго я всегда говорила, что онъ страшный».

— «Прохора?»

— Да.

— «Что онъ сд лалъ? Ты такъ р дко бываешь недовольна людьми, что я знаю вс случаи, въ которые можетъ случится, что ты жалуешься. Первое — или онъ подошелъ разговаривать къ д тямъ. Ты этаго не любишь, а они безъ памяти рады и горды съ охотникомъ говорить. Не правда ли, д ти?» Мы улыбались. «Или жена его приходила жаловаться, или онъ при теб ударилъ больно собаку. — Вотъ три главные случая. Не правда ли?» Maman съ улыбкой, которая употребляется тогда, когда см ются надъ вашими добрыми качествами, отв чала, что н тъ, и разсказала отцу съ большимъ прискорбіемъ какъ б днаго Гришу чуть не съ ли собаки, когда онъ проходилъ по дворн , и р шительно, ежели бы не его большая палка, его такъ таки и загрызли собаки. А все виноватъ этотъ злой Прохоръ, который нарочно притравливалъ ихъ. Гриша подтверждалъ эту р чь указаніями на изорванные полы подрясника и твердилъ отцу, «ты его больно не бей, онъ дуракъ, а то и совс мъ не бей, гр хъ. Богъ проститъ. Дни не такіе». — Разговоръ начался сл дующій и по Французски.

Папа. Я откровенно теб говорю всегда и буду говорить, что я вообще этихъ Господъ не люблю. Ты можешь любить ихъ и в рить имъ, а по моему вс или большая часть лентяи, лиц меры, корыстолюбивы и, главное, никого не любятъ и никакой благодарности ни къ кому и ни за что. Что меня больше всего сердитъ, это ихъ см лость и самонад янность, которыя [31] они скрываютъ подъ личиной простоты и грубости. Вс они плуты.

Maman. Да почему это такъ думаешь? есть исключенія...

Папа. «Почему? Наприм ръ, сейчасъ, какъ онъ говорилъ ловко, просилъ меня, чтобы я не наказывалъ и не билъ бы больно, какъ онъ говоритъ, Прохора, какъ будто уже я нам ренъ былъ его наказывать. Я въ этомъ вижу только дерзкую хитрость — выставить себя добренькимъ. Другіе могутъ вид ть въ этомъ Христіанское милосердіе. Отчего въ этихъ людяхъ никогда не найдешь откровенности? Ни одинъ не разскажетъ теб всей своей жизни, а они очень ловко ум ютъ какъ будто скрывать того, чего н тъ. — Наприм ръ М. П. (странница, которая жила у насъ) своими недоконченными фразами, намеками ум ла вс хъ ув рить, что она несчастный отростокъ очень знатнаго рода, тогда какъ она просто крестьянка и бывшая любовница какого-то Твер[ского] пом щика. Они даже какъ будто не хотятъ показывать свой умъ и образованіе, которыхъ и н тъ, ум ютъ ув рить, что они и умны и образованны. Хотя я и не стану ихъ травить собаками и побраню Прохора, но ей Богу они того стоютъ. (Папа ужасно разгорячился.) Maman съ улыбкой попросила его передать горчицу. (Онъ взялъ ее въ руку и, не подавая ее maman, которая протянула уже руку, съ этимъ орудіемъ въ рук продолжалъ.)

— Н тъ, меня сердитъ, когда я вижу, что люди умные вдаются имъ въ обманъ. Вс они им ютъ претензію предсказывать, мелютъ вздоръ и такъ много, что съ добрымъ желаніемъ можно разобрать во всей этой галимать что-нибудь и похожее на предсказаніе.

Maman, видно, не хот лось спорить какъ о предм т , о которомъ [она им ла] свое особенное твердое мн ніе, и она съ улыбкой продолжала [32] просить горчицы, но папа и слышать не хот лъ. «Н тъ, сказалъ онъ, опять отодвигая руку съ горчицей. Н тъ, они только на то хороши, чтобы своими глупыми вздохами еще больше разстроивать женщинъ и безъ того съ слабыми нервами. Прекрасно д лаютъ, что полиція взялась за этихъ пророковъ — ихъ надо учить». Онъ наконецъ подалъ горчицу и замолчалъ, но maman не вытерп ла. Она была совс мъ другого объ этомъ мн нія.