Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Они вышли на уединенную дорожку.

– Ты понимаешь, что я не имю никакого права на объясненія, – сказалъ Ордынцевъ.

– Да, я знаю, но ты такой пуристъ, и твой отецъ былъ, я знаю. Ну вотъ видишь ли, мой другъ. Я ршительно погибшій человкъ. Я не стою своей жены. Она – ангелъ. Но когда ты будешь женатъ, ты поймешь. Я увлекся. А главное, я самъ сдлалъ глупость. Этаго никогда не надо длать. Я ей признался во всемъ. Ну и кончено. Я теперь виноватый. И женщины никогда не прощаютъ этаго. Но понимаешь, когда дти, на это нельзя такъ легко смотрть. Она хотла разъхаться. Насилу мы спасли ее отъ срама. И теперь я надюсь, что все обойдется. Ужасно, ужасно было. Но главное то, что бываетъ же увлеченіе. И вдь это такая прелесть была, – сказалъ онъ съ робкой улыбкой, – и я погубилъ и ту и другую. Это ужасно!

– Да, но по крайней мр теперь все кончено? – спросилъ Ордынцевъ.

– Да, и кончено и нтъ. Ты прізжай непремнно. Она тебя очень любитъ и будетъ рада тебя видть.

– Ты знаешь, я не могу понять этихъ увлеченій.

– Знаю, что жена правду говоритъ, что твой главный порокъ – гордость. Вотъ женись.

– И по мн бракъ, разрушенный неврностью [158] съ той или съ другой стороны, – продолжалъ громко и отчетливо Ордынцевъ съ своей привычкой ясно и немного длинно выражаться, – бракъ разрушенный не можетъ быть починенъ.

158

Зачеркнуто: продолжалъ Ордынцевъ, какъ будто его и не перебивали

– Ты не женатъ, и ты судить не можешь. Это совсмъ не то, что ты воображаешь.

– Отъ этаго, можетъ быть, я никогда не женюсь, но если женюсь, то я строго исполню долгъ и буду требовать исполненія.

– Такъ ты прізжай непремнно, Кити будетъ, – сказалъ Алабинъ, глядя на часы и невольно отвчая этимъ на слова Ордынцева о брак. – A мн надо обдать у старика Щипкова.

И Степанъ Аркадьичъ, опять выпрямивъ грудь и принявъ свое веселое, беззаботное выраженіе, растегнувъ пальто, чтобы освжиться отъ прилива къ голов, вызваннаго объясненіемъ, пошелъ легкой и красивой походкой маленькихъ ногъ къ выходу сада, гд ждала его помсячная извощичья карета. [159]

159

Зач.: Оставшись одинъ, Ордынцевъ вернулся къ коровамъ, еще разъ сравнивая, остановился

Въ одномъ изъ такихъ домиковъ стоялъ Ленинъ передъ стойломъ, надъ которымъ на дощечк было написано: телка Русскаго завода [160] Николая Константиновича Ордынцева, и любовался ею, сравнивая ее съ другимъ знаменитымъ выводошемъ завода Бабина. Чернопгая телка, загнувъ голову, чесала себ задней головой [161] за ухомъ.

«Нтъ хороша», думалъ онъ. Ленинъ зналъ свою телку до малйшихъ подробностей. Годъ и два мсяца онъ видлъ ее каждый почти день, зналъ ее отца, мать: узнавалъ въ ней черты материнской, отцовской породы, черты выкормки. Теперь, сравнительно съ другими выставленными телками, она упала нисколько въ его глазахъ. (Онъ думалъ одно время, что она будетъ лучшая телка на выставк), но всетаки онъ высоко цнилъ ее. Немножко только онъ желалъ бы ее пониже на ногахъ, и когда она стояла, какъ теперь, въ глубокой постилк, этотъ недостатокъ былъ незамтенъ, да немножко посуше въ переду и пошире костью въ заду; но этотъ недостатокъ, онъ надялся, выправится при первомъ тёл. Голова короткая и породистая, подбрюдокъ какъ атласный мшокъ, глазъ большой и въ бломъ ободк были все таки прекрасны. Такъ онъ думалъ, косясь на свою телку и прислушиваясь къ тому, что говорили постители. Большинство постителей были совершенно равнодушные, [162] другое большее большинство были осуждатели. И каждый, думая, что говорить новенькое, вс говорили одно и тоже, имянно: и что выставлять у насъ въ Россіи, привезутъ изъ за границы и выставятъ: вотъ молъ какихъ намъ нужно бы имть коровъ, но мы не имемъ. А у насъ все Тасканской породы, какъ шутилъ одинъ помщикъ, т. е. таскать надо подъ гору, оттого тасканская. Большинство проходило, читало надпись телки, глядли на телки и или ничего не говорили или говорили: «телушка какъ телушка, отчего же она Русской породы. Красная помсь Тирольской». Рдкіе останавливались, распрашивали, и тогда Ордынцевскій молодой мужикъ Елистратъ, страстный охотникъ, пріохоченный бариномъ, разсказывалъ, что телк годъ 2 мсяца и живаго всу 13 пудовъ, и выведена она не подъ матерью и т. д. [163]

160

Зач.: Константина

161

Так в подлиннике.

162

Зачеркнуто: какъ Алабинъ

163

Зач.: Вернувшись въ коровникъ посл разговора съ Алабинымъ, Ордынцевъ засталъ группу противъ своей телки.

Иногда вмшивался и самъ хозяинъ и съ увлеченіемъ объяснялъ всю свою теорію вывода скота, основанную на новйшихъ научныхъ изслдованіяхъ. Такъ онъ вступилъ въ такое объясненіе съ молодымъ богачемъ купцомъ, который съ женой остановился противъ телки и сталъ распрашивать. Купецъ былъ охотникъ и тоже выразилъ сомннье, что телка не русская. Ордынцевъ вступилъ съ нимъ въ разговоръ, безпрестанно перебивая купца и стараясь внушить ему вопервыхъ то, что надо условиться, что понимать подъ Русской скотиной. Не заморскую скотину, но ту скотину, которая вывелась въ Россіи, также какъ то, что въ Англіи считается кровной лошадью; во вторыхъ, онъ старался внушить купцу, что для вывода скота не нужно брать хорошо выкормленную въ тепл и угодьяхъ скотину и изъ лучшихъ условій переводить ее въ худшія, а напротивъ; въ третьихъ, онъ старался внушить купцу, хотя и невольно, но очень замтно, что дло о коровахъ и способ вывода знаетъ одинъ онъ, Ордынцевъ, а что вс, и въ томъ числ купецъ, глупы и ничего не понимаютъ. Онъ говорилъ хотя и умно и хорошо, но многословно и дерзко; но купецъ, несмотря на то что былъ образованный, почтенный человкъ и зналъ не хуже Ордынцева толкъ въ скотпн и научныя разсужденія о скот, слушалъ Ордынцева, не оскорбляясь его тономъ. Тотъ же самый дерзкій, самоувренный тонъ, который имлъ привычку принимать почти со всми Ордынцевъ, въ другомъ человк, мене свжемъ, красивомъ и, главное, энергичномъ, былъ бы оскорбителенъ, но Ордынцевъ такъ очевидно страстно былъ увлеченъ тмъ, что говорилъ, что купецъ сначала пробовалъ отвчать, но, всякій разъ перебиваемый словами нтъ позвольте, выслушалъ цлую лекцію и остался доволенъ. Оставшись опять одинъ посл ухода купца, Ордынцевъ подошелъ къ своему мужику и помощнику Елистрату и съ нимъ заговорилъ о коровахъ.

– Ну какія же теб лучше всхъ понравились?

– Да и чернопгая хороша. Только на мой обычай я бъ жену заложилъ, а того сдаго бычка купилъ бы, – сказалъ Елистратъ. – Охъ – ладенъ. Кабы его да къ нашей Пав, да это – мы бы такихъ вывели,… – закончилъ онъ, просіявъ улыбкой.

– Правда, правда. [164] Я куплю. Ну подемъ, я тебя довезу обдать.

И Ордынцевъ съ мужикомъ пошелъ по дорожкамъ къ выходу, продолжая разговаривать съ мужикомъ съ большимъ увлеченіемъ, чмъ можно бы было предполагать, и которое умный Елистратъ справедливо относилъ къ тому, что баринъ хочетъ показать, что онъ имъ не гнушается.

164

Ниже на полях вслед за этим вписано: «Ты посмотри задъ», и онъ сталъ мрять. Въ это время въ дверь вошелъ Степанъ Аркадьичъ съ знаменитымъ прожившимъ кутилой Безобразовымъ. У Безобразова на рук была франтиха дама. Вокругъ нихъ стояло сіяніе веселаго хорошаго завтрака.

Около выхода Ордынцева догналъ бжавшій съ коньками замотанными худощавый молодой человкъ съ длиннымъ горбатымъ носомъ.

– Давно ли, Ордынцевъ? – сказалъ по французски молодой человкъ, ударяя его по плечу.

– Вчера пріхалъ, привезъ скотину свою на выставку.

– Ну а что гимнастика? Бросили? Приходите завтра, поработаемъ.

– Нтъ, не бросилъ, но некогда. Въ деревн я поддерживаюсь верховой здой. Верстъ 15 каждый день и гири.

Ордынцевъ отвчалъ и говорилъ по французски замчательно изящнымъ языкомъ и выговоромъ и не такъ, какъ его собесдникъ, перемшивая Русскій съ Французскимъ. Замтенъ былъ нкоторый педантизмъ въ томъ, что онъ, разъ ршивъ, что глупо мшать два языка, отчетливо и ясно говорилъ на томъ или другомъ.

Молодой человкъ пощупалъ его руку выше локтя. И тотчасъ же при этомъ жест Ордынцевъ напружилъ мускулы.

– О! О! ничего не ослабла. Что же, вс 5 пудовъ?

– Поднимаю или вшу?

– И то и другое.

– Поднимаю тоже, но всу я въ себ сбавилъ, а то сталъ толстть.

– Это кто же съ вами?

– Это мой товарищъ по скотоводству, замчательный человкъ.

Но молодому человку, видно, не интересенъ былъ замчательный мужикъ, онъ пожалъ руку Ордынцеву.

– Прізжайте завтра, весь классъ васъ будетъ ждать. Старая гвардія – и Келеръ ходитъ, – и пробжалъ впередъ. – Ахъ да, – закричалъ онъ оборачиваясь, – были вы у Алабиныхъ?

– Нтъ еще.

– Говорятъ, они разъзжаются.

– Нтъ, это неправда.

– Вдь надо что нибудь выдумать.

– До свиданья. [165]

–

Вернувшись въ свой № въ новой гостиниц на Петровк, Ордынцевъ увидалъ, что онъ опоздалъ къ обду къ тетк, да и ему не хотлось никуда идти. Несмотря на все увлеченіе, съ которымъ онъ занимался выставкой и успхомъ своей телки, съ той минуты, какъ онъ встртилъ Алабина и тотъ взялъ съ него общаніе пріхать вечеромъ къ нему и сказалъ ему, что Китти Щербацкая тамъ будетъ, новое чувство поднялось въ душ молодого человка, и, споря съ купцомъ и совтуясь съ Елистратомъ и соображая покупку сдаго бычка, мысль о Китти и о предстоящемъ свиданіи съ нею ни на минуту не покидала его. Привычка занятія поддерживала его въ прежней коле, какъ данное движеніе несетъ корабль еще по прежнему направленію, а уже парусъ надулся въ другую сторону. Онъ услалъ Елистрата обдать, веллъ подать себ обдать въ нумеръ и радъ былъ, что остался одинъ, чтобы обдумать предстоящее. Ему было 26 лтъ, и, какъ человкъ исключительно чистой нравственности, онъ чувствовалъ боле чмъ другой, какъ нехорошо человку единому быть. Уже давно женщины дйствовали на него такъ, что онъ или чувствовалъ къ нимъ восторги, ничмъ не оправдываемые, или отвращеніе и ужасъ. Отца и матери у него не было. Онъ былъ уже 5 годъ по выход изъ университета и по смерти отца въ одно и тоже время полнымъ хозяиномъ себя, своего имнія и еще опекуномъ меньшаго брата. Состояніе у него было среднее, [166] независимость для одного, 10, 12 тысячъ дохода на его долю; но у нея, у Кити Щербацкой, почти ничего не было. Но объ этомъ онъ не позволялъ себ думать. Что то было унизительное для его гордости думать, что деньги могутъ мшать выбору его жизни. «Для другихъ 12 тысячъ мало, но для меня, – думалъ онъ, – это другое. Вопервыхъ, жизнь моя семейная будетъ совсмъ не похожая на вс жизни, какія я вижу. Будетъ другое. Потомъ, еслибъ нужно сдлать деньги, я сдлаю. Но подчинится ли она моимъ требованіямъ? Она хороша, среда ея глупая московская свтская. Правда, она особенное существо. [167] Та самая особенная, какая нужна для моей особенной жизни. Но нтъ ли у ней прошедшаго, не была ли она влюблена? Если да, то кончено. Идти по слдамъ другаго я не могу. Но почему же я думаю? – Нтъ, но что то щемитъ мн сердце и радуетъ, когда думаю. Что щемитъ? Одно – что я долженъ ршиться, да и нынче вечеромъ».

165

Против этих слов и ниже поперек полей написано: [1] Посл обда чувство недовольства, у того все назади, у этаго впереди. [2] Обдъ. Шампанское развязываетъ языки. «Моя жена удивительная женщина». Ордынцевъ не гастрономъ, каша лучше, но бумажникъ полонъ.

166

Зачеркнуто: почти

167

Против этих слов и ниже на полях написано: Жениться хорошо, не жениться тоже хорошо. Дла пропасть.

Онъ всталъ и сталъ ходить по комнат, вспоминая ея прелестное блокурое кроткое лицо и, главное, глаза, которые вопросительно выжидательно смотрли на него, это благородство осанки и искренность, доброту выраженья. Но все что то мучало его. Онъ не признавался себ даже въ томъ, что мучало его. Его мучала мысль объ невыносимомъ оскорбленіи отказа, въ возможность котораго онъ ставилъ себя.

Онъ вспоминалъ ея улыбки при разговор съ нимъ, т улыбки, которыя говорили, что она знаетъ его любовь и радуется ей. Онъ вспоминалъ, главное, то отношеніе къ себ ея сестры, ея матери, какъ будто ужъ ждали отъ него, что вотъ вотъ онъ сдлаетъ предложеніе. Вспоминалъ, что была даже, несмотря на ихъ страхъ какъ бы заманивать его, была неловкость, что очевидно въ послднюю зиму дло дошло до того, что онъ долженъ былъ сдлать предложеніе въ мнніи свта. Его ужъ не звали, когда звали другихъ, и онъ не обижался. «Да, да, – говорилъ онъ себ. – Нынче это кончится».

Елистратъ, пообдавъ, вошелъ въ нумеръ.

– Ну ужъ кушанье, – сказалъ онъ, – и не знаешь, какъ его сть то. Хороша Москва, да дорога. Чтоже, сходить къ Прыжову посватать бычка?

Ордынцевъ остановился передъ Елистратомъ, не отвчая и улыбаясь, сверху внизъ глядя на него.

– А знаешь, Елистратъ Агеичъ, о чемъ я думаю. Что ты скажешь?

– Объ чемъ сказать то?

– Какъ ты скажешь, надо мн жениться?

– И давно пора, – ни секунду немедля, какъ давно всмъ свтомъ ршенное дло, отвчалъ Елистратъ. – Самое хорошее дло.