Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова

«Дача…» — он усмехнулся, представив себе расстояние до дома с резным крыльцом, собачьей будкой возле крыльца и дощатым гаражом для машины. Почему-то вспомнились освещенные окна деревянного дома. Он любил свет в окнах.

Приезжая с работы, около дома он замедлял шаг, чтобы дольше видеть красноватый свет, идущий из окон. Зимой свет теплыми холстами сбегал на сугробы. Летом на свет летели бабочки, и, казалось, быстрее росли цветы под окнами от этого света.

Он был летчиком и видел свет окон с большой высоты. Зеленые огоньки приборов в кабине не мешали наблюдать землю. Он видел огни больших городов. Они выплывали из темноты роем золотых пчел. Иногда он думал, что огни городов похожи на россыпь золотистых опилок. От дыхания людей опилки чуть шевелятся, мерцают.

Он узнавал по огням города. На пути у него были даже свои знакомые огоньки. Он с ними здоровался и, когда они уплывали, прощался. Один раз ему пришла озорная мысль: разыскать на земле человека, который зажигает яркий одинокий огонь за краем сибирского городка.

Иногда непогода внизу скрывала моря огней. Но час полета — и под крыльями уже была другая погода, и опять внизу сверкали золотые опилки. За восемь часов внизу под крыльями падал на землю снег, падал дождь, падали лучи солнца. Он видел границы дождя и снега, видел, как горы переходят в равнины. Из Ашхабада он привозил домой маки, когда в Москве еще ходили с поднятыми меховыми воротниками. Он завтракал в Хабаровске и в то же утро ел второй завтрак в Москве.

Он летал с той же скоростью, с какой ходит над землей солнце. От этого постепенно Земля стала казаться маленькой, обжитой и тесной. Он называл ее ласково-фамильярно: шарик.

Он был человеком города. Ходи пешком, он, наверное, имел бы другое представление о Земле. Но Земля ложилась, летела ему под ноги сырыми лентами бетонных дорог. Автобус. Автомобиль. Он любил сидеть за рулем, краешком глаза наблюдая, как кружатся березы по сторонам и бьются о ветровое стекло ночные бабочки. Однажды по дороге на море, где-то под Курском, в полосу света от фар выскочил заяц. Глупый зверь, боясь темноты, мчался перед машиной.

Через минуту человек уже выиграл гонку. Услышав под радиатором легкий толчок, человек с улыбкой повернулся к спутнице справа: «Считается, зайца ноги спасают…»

Он чувствовал себя хозяином на земле. Он много знал и много умел. Он мог бы, час-другой покопавшись с паяльником в сплетениях проводов, починить телевизор. Конструктору автомобиля дал бы десяток дельных советов, потому что следил за всеми новинками в мире и до малейших капризов знал характер своей песчаного цвета «Волги». Тяжелый Ту-104 покорно его слушался, стоило чуть повести рукой. Сто пассажиров за спиною у летчика спали спокойно, читали, тихо переговаривались. Он выходил к пассажирам подтянутый, в белой рубашке с галстуком. При виде его у пассажиров не могло быть сомнения, что они благополучно вернутся с неба на землю.

Он чувствовал себя богом среди зеленых звезд окружавших его приборов. Включив автопилот, он поворачивал голову и ждал, когда в отделении летчиков появится стюардесса — стройный ангел на каблучках-гвоздиках, умевший всем улыбаться и всем без исключения нравиться. Он поднимал палец. Ангел приносил ему два апельсина в целлофановой упаковке. Прежде чем снять кожуру, он любил подержать в ладони шероховатый оранжевый шар.

«Земля похожа на апельсин, только побольше».

Он потерял чувство времени, прислушиваясь к голосам, летевшим вокруг Земли. Мужские, женские голоса. Музыка. Дробное пищание морзянки. Чей-то незнакомый певучий язык. Смех. «Они не знают, что я слушаю их вот тут, у костра, что мне нельзя больше слушать, надо готовиться к ночи, надо нести валежник, надо делать постель из веток». Он выключил приемник и с минуту стоял, слушая жуткую тишину…

Однажды он шутки ради подсчитал, во сколько раз Земля больше среднего апельсина. Спутники и Гагарин сделали Землю совсем маленькой.

«Полтора часа, и шарик у тебя на ладони».

…«Задремал я, что ли? — Он провел рукой по лицу. — Самое страшное сейчас — задремать. Тепло виновато». Собираясь с мыслями у костра, он хорошо понял, что остался с Землей один на один. Он кинул веток в огонь и решил оглядеться, поднявшись повыше на сопку. Шел он медленно, перелезая через присыпанный снегом валежник, цепляясь за кустики стланца. Остановился. Земля плыла из-под ног горбами, покрытыми щетиной, молчаливой и седой от раннего снега тайги. Одна сопка. Другая. За ней еще. У горизонта сопки теснились, становились похожими на синеватые облака. Хоть бы один звук. Хоть какой-нибудь.

Он крикнул: «А-a-a!» Даже эхо не отозвалось.

Земля лежала холодная и равнодушная. Синяя струйка дыма поднималась снизу от зажженного им костра. «Где-то в другом месте вот так же молчаливо зеленеет тропический лес. Или пески…»

Он знал: пропавший самолет будут искать. «Мы сбились с курса. В этих местах вряд ли будут искать. Надо идти…» Он развернул карту, но сколько ни глядел на голубые жилки и желтые пятна, не мог определить места аварии. «Надо выйти на какую-нибудь из речек». Он понимал: человеческий след надо искать только в долине реки. «Может, какой рыбак или охотник. Рыбак или охотник…» Без этой надежды он не мог бы уйти от костра. Сколько надо идти: день, два, неделю, четыре недели? Спускаясь к огню, он горько подумал: «Из всего, чем жил в городе, только зарядка и гиря, которую поднимал по утрам, могут теперь принести пользу».

Подержав над огнем руки, он тщательно оглядел место аварии и снес в кучу все, что могло пригодиться ему в дороге. Сухари, соль, патроны.

Вспомнил, что таежные летчики обязательно держат в самолете ружье. Он нащупал ружье в стоявшем торчком фюзеляже. Ложе треснуло при аварии, но патрон свободно утопился в стволе.

Он скрутил ложе куском проволоки и выстрелил, ни во что не целясь. И еще выстрелил. Он знал: никто не услышит, но без сожаления истратил еще четыре патрона. Вспомнил: в детстве, боясь темноты в доме, он начинал преувеличенно громко насвистывать. Сейчас его врагом была тишина… Оглядывая все, что удалось отыскать около самолета, он вспомнил о своем чемодане.

Он выложил на снег два поленца сухой колбасы, коробки печенья. Все содержимое чемодана пропиталось запахом коньяка. Он выкинул стекляшки от разбитой бутылки. Мелкие стеклышки запутались в подмоченном пушистом свитере. Он тряхнул свитер, и на снег упал маленький транзисторный приемник — подарок брату. Поспешно нагнулся. «Кажется, невредим». Шевельнул пальцем.

Приемник сказал: «…передавали последние известия. Через минуту — концерт по заявкам». По голосу он узнал московского диктора и минуту стоял, боясь шевельнуться. Какой-то слесарь с московского завода «Динамо» пожелал услышать песню «Течет Волга». Потом молодой, беспечный голос запел: «…А я иду, шагаю по Москве». Он поднес приемник почти к самому уху и живо представил себе улицу Горького. Вечер. Поток людей.

Памятник Пушкину. Бегущие буквы рекламы на доме «Известий». «Отсюда до Москвы самолетом часов семь-восемь. А пешком…» Крутнул ручку. Приемник свистнул и заговорил вкрадчивым женским голосом. Прага сообщала, какие шляпки будут модны этой зимой.

Он потерял чувство времени, прислушиваясь к голосам, летевшим вокруг Земли. Мужские, женские голоса. Музыка. Дробное пищание морзянки. Чей-то незнакомый певучий язык. Смех.

«Они не знают, что я слушаю их вот тут, у костра, что мне нельзя больше слушать, надо готовиться к ночи, надо нести валежник, надо делать постель из веток». Он выключил приемник и с минуту стоял, слушая жуткую тишину…