Полное собрание сочинений. Том 6.

— Что не пьешь, дядя, сказалъ Кирка, подавая ему чапурку. — Дядя выпилъ.

— Что эсаулъ! продолжалъ онъ несмотря на то, что старуха въ это время вышла изъ избы. — Все тотъ-же казакъ. Двка захочетъ, такъ будь она енеральская дочь, такъ будетъ моя, какъ я захочу. А ты дуракъ, дуракъ, швинъя(это тоже, какъ и карга, была одна изъ поговорокъ дяди Ерошки). Что ты съ двкой то ничего не говоришь? обратился онъ къ Кирк.

— Да что, дядя, отвчалъ молодой казакъ, безпрестанно закусывая губу и то опуская, то поднимая глаза, я не знаю, какъ съ собой быть. Вотъ годъ скоро, что это надо мной сдлалось. Прежде я все и шутилъ, и говорилъ и псни игралъ съ двками, а теперь какъ шальной какой сдлался. Такъ вотъ кто-то мн въ уши все говоритъ: поди ты къ Марьян, скажи вотъ то и то — скажи. А подойду, особенно какъ при другихъ, такъ заробю, заробю и конецъ. Все думаю, что по моей бдности люди смяться станутъ. Въ прошломъ году въ самую рзку виноградную мы съ ней смялись, что пойдешь, молъ, замужъ? Пойду, и тамъ еще наши шутки были; а теперь вовсе какъ будто чужая. Такой стыдъ напалъ. И что это такое, дядя? я не знаю. Или что я боюсь, не пойдетъ она за меня, или что богатые они люди, а я вотъ съ матушкой такъ въ бдности живу, или ужъ это болзнь такая. Только совсмъ я не въ настоящемъ разсудк себя чувствую. — Ни къ чему то у меня охоты не стало, и силы ужъ у меня той не стало, только объ двкахъ думаю, все больше объ нянюк Марьянк, а пойду, — во рту пересохнетъ, ничего сказать не могу. Чертовское навожденіе какое-то, право! заключилъ Кирка съ жестомъ отчаянія и чуть не со слезами въ голос.

— Вишь какъ тебя забрало, сказалъ старикъ, смясь. Дуракъ, дуракъ, швинья, Кирка, дуракъ, повторялъ онъ, смясь.

Кирка слегка засмялся тоже. Ну, а какъ ты полагаешь, дядя, спросилъ онъ: они отдадутъ двку? —

7) — Дуракъ, дуракъ Кирка! отвчалъ старикъ, передразнивая молодого казака. Не тотъ я былъ казакъ въ твои годы. Отдастъ ли Есаулъ двку? Теб чего надо? Ты двку хочешь? такъ на что теб старика спрашивать, ты двку спрашивай. Дядя Ерошка въ твоихъ годахъ былъ, такъ стариковъ не спрашивалъ, а глянулъ на какую двку, та и моя. — Выйду на площадь въ праздникъ, въ серебр весь, какъ князь какой, куплю п'oлу цлую закусокъ двкамъ, брошу. Казакамъ чихирю выставлю, заиграю псню. Значитъ гуляю. Какую выберу кралю, либо въ сады побгу за ней, либо корову ее загоню, чтобы она искать пришла. — А я тутъ. Мамушка, душенька! Люблю тебя, изсыхаю, что хочешь для тебя сдлаю, женюсь на теб. Ну и моя. А то прямо ночью окошко подниму, да и влзу. Такъ люди длаютъ, а не то что какъ теперь ребята, только и забавы знаютъ, что смя грызутъ, да шелуху плюютъ, презрительно заключилъ старикъ. —

Кирка, опершись обими руками на столъ, не опускалъ глазъ съ оживленнаго краснаго лица старика и, казалось, съ наслажденіемъ слушалъ его рчи. —

— Хочешь, чтобъ двки любили, такъ будь молодецъ, шутникъ, а то вотъ и ходишь какъ ты, нелюбимой какой-то. А кажись бы теб ли душенекъ не любить. Ни кривоногой, ни чахлой, ни рыжій, ни что. Эхъ, будь мн твои годы, за мной бы вс двки въ станиц бгали. Да только захочу, такъ теперь полюбитъ.

Кирка радостно посмивался. — Да что, дядя, вдь мн кром Марьянки, Богъ съ ними со всми съ двками-то. Ужъ у насъ такъ въ пород, никого двушниковъ нту. —

— Эхъ, дуракъ, дуракъ! ну любишь Марьянку, — вылучи времечко гд одну застать, обними, скажи: мамочка, душечка, полюби меня, Машинька... Такъ то любятъ, а не то, какъ ногаецъ какой руки разставилъ, какъ бревна, да и ходишь дуракъ дуракомъ, сказалъ старикъ, передразнивая парня. — А то: жениться хочу, продолжалъ онъ тмъ же тономъ. Что теб жениться? теб гулять надо, ты будь казакъ молодецъ, а не мужикъ (и мужики женятся). А полюбилась двка, люби, все одно. Что ты думаешь, что уставщикъ [60] съ тебя монетъ слупитъ да въ книжк почитаетъ, такъ она тебя слаще любить будетъ? Все это фальшь, братокъ мой, не врь. Съ женой хуже, чмъ съ душенькой жить. Какъ разъ постынетъ. У меня была Танчурка, такъ вторую недлю постыла да и съ солдатомъ сбжала, а къ душеньк 15 лтъ ходилъ, — приду, такъ и обнять ее какъ не знаю. Все это фальшь. Вонъ татары другой законъ держутъ: женъ сколько хочешь бери. Это я хвалю. — Это умно. Разв Богъ одну двку на свтъ сотворилъ? Нтъ, ихъ вонъ сколько, и ребятъ много. Хорошіе ребята хорошихъ двокъ и люби и народъ пойдетъ крупный. А то что, посмотришь теперь: мальчишка, соплякъ вотъ такой — онъ показалъ на аршинъ отъ земли, возьметъ двку, красавицу славную, тоже говоритъ: я казакъ. Ну какой отъ него народъ будетъ? Вотъ и ростетъ эта мелкота. А въ наше время народъ крупный, сильный былъ. Отъ того, что проще люди жили. Что теб жениться, дуракъ? Гуляй съ двками, пей, вотъ те лучше жены. Пей! крикнулъ онъ, возвышая голосъ, передавая ему чапурку, и ожидая своей очереди. —

60

Раскольничій попъ.

Въ это время старуха показалась въ двери, зa которой она стояла, слушая рчи дяди Ерошки.

— Что брешешь на старости лтъ, сказала она сердито: Чмъ ребятъ добру учить, а ты что мому Кирушк совтуешь? Старикъ какъ будто смутился на мгновеніе.

— Вишь, чортова вдьма, подслушала, сказалъ онъ шутливо. Лучше еще вина принеси, бабука, не скупись, а я твоего сына дурному не научу.

— То то ты ужъ и такъ пьянъ надулся, а еще просишь. Чмъ бы теб дурныя рчи говорить, кабы ты добрый былъ, Кирушка теб не чужой; ты бы долженъ пойти самъ къ эсаулу да двку Кирушк посватать. Ты все ему дядя, да и слова ты всякія хорошія знаешь, а не то пустое болтать. —

— Что жъ, я пойду, хоть сейчасъ пойду. Ддука Догадъ человкъ справедливый, онъ двку отдастъ. Врно отдастъ. Какъ не отдать? За такого молодца двку не отдать? Такъ принеси же, баба, еще осьмушку, прибавилъ онъ, подмигивая и подавая пустую чапурку съ такимъ беззаботнымъ видомъ, какъ будто ужъ это было дло ршеное, что она подастъ ему еще вина. — А что ты насчетъ того сомнваешься, что я твоему сыну говорю, то напрасно, продолжалъ онъ, принимая разсудительный тонъ. Я твоего сына люблю. Я ему говорю, что ты съ двкой сойдись по любви, тогда двка сама сдлаетъ, что ей быть за тобой. Двка — чортъ, она на своемъ поставитъ. — Какъ я Танчурку за себя хотлъ взять, такъ старики тоже не хотли, за то что я оміршился [61] и въ часовню не ходилъ, такъ Танчурка два мсяца плакала; говоритъ: либо за Ерошкой буду, либо изведусь. Такъ сами старики ужъ ко мн засылать стали. Я твоего сына худу не научу, такъ то! Принеси, мамочка, осьмушку еще, а ужъ я завтра къ ддук Догаду какъ передъ Богомъ пойду. — Старуха взяла чапурку и пошла за чихиремъ. —

61

Оміршиться значитъ у старовровъ пить и сть изъ одной посуды съ мірскими.

Казаки разговаривали, выпили другую осьмуху, и дядя Ерошка, крестясь, почти пьяный всталъ съ скамейки.

— Спаси тебя Христосъ, бабука, сказалъ онъ: и сытъ и пьянъ! И затянувъ во все горло какую-то татарскую псню, вышелъ на улицу. —

Проводивъ старика до воротъ, Кирка остановился и прислъ на завалинку. — Молодой казакъ былъ въ сильномъ волненіи. Глаза его огнемъ блестли изъ-подъ блыхъ рсницъ, гибкая спина согнулась, руки оперлись на колна, онъ, безпрестанно прислушиваясь къ удаляющимся шагамъ старика и къ пснямъ съ площади, поворачивалъ то вправо, то влво свою красивую голову и, разводя руками, что то шепталъ про себя. Старуха, убравъ все въ избушк, вышла къ воротамъ и долго внимательно смотрла на задумчивое лицо сына. Кирка сдлалъ видъ, какъ будто не замчаетъ ее, и только пересталъ разводить руками. Мать покачала на него головой и вздохнувъ отошла отъ забора. Кирка ршительно всталъ, обдернулъ черкеску и пошелъ по направленію къ площади.

8) Ужъ начинало смеркаться, когда Кирка пришелъ на площадь. Кое гд въ окнахъ хатъ засвтились огни, изъ трубъ поднимался дымъ въ чистое вечернее небо. На краю станицы мычала и пылила возвращающаяся скотина, по дворамъ слышны были хлопотливые крики бабъ. Только двки и молодые парни оставались на площади и пронзительно заливались хороводной псней, толпясь на одномъ мст и въ полумрак блестя своими яркоцвтными бешметами. — Горы снизу закрывались туманомъ, сверху блли, на восток зажглась зарница и со стороны степи виднлось красное зарево поднимающагося мсяца. Съ Терека слышался неумолкаемый ночной трескъ лягушекъ и вечерніе крики фазановъ.

Кирка подошелъ къ хороводу и сталъ около тхъ, которые смотрли на игру, не принимая въ ней участiя. — Марьяна ходила кругомъ, пла, смялась и ни разу не взглянула на Кирку. Нсколько бабъ и двокъ, заслышавъ мычанье скотины, вышли изъ хоровода. Изъ углового дома, въ которомъ жила Марьянка, вышла баба и подошла къ хороводу. — Это была мать Марьянки, толстая плотная баба съ широкимъ загорлымъ лицомъ, большими черными мрачными глазами и грубымъ голосомъ.

— Марьянушка! А Марьяна? закричала она вглядываясь въ хороводъ. — Что нейдешь, проклятая двка, скотину убирать, продолжала она, когда дочь откликнулась ей. — Аль не слышишь, черная бы тебя немочь.

Марьяна прiостановилась въ круг, въ которомъ ходила, но ее тянули дале, она вырвалась и, оправляя на голов платокъ, пошла къ своему двору.

— Сейчасъ прибгу, прокричала она двкамъ, только коровъ подою.

Кирка жадно прислушивался къ словамъ матери и дочери. Какъ только Марьяна отошла отъ хоровода, онъ тихимъ шагомъ отошелъ отъ товарищей, съ которыми стоялъ.

— Видно спать пойти, лучше дло будетъ, сказалъ онъ.

Кирка шаговъ 10 отошелъ тихо и не оглядываясь; но, завернувъ за уголъ, онъ окинулъ своими быстрыми глазами улицу и легко, неслышно, какъ кошка, придерживая рукой кинжалъ, пустился въ маленькой переулочекъ къ калитк. Старуха съ водой шла отъ калитки. Кирка въ два прыжка подскочилъ къ изгороди и прислъ въ черной тни ея. Когда старуха прошла, онъ поднялся и однимъ махомъ перескочилъ черезъ загородку. Въ то время, какъ онъ перескакивалъ, что то треснуло сзади его: казакъ вздрогнулъ и замеръ. Черкеска его зацпилась за сухую втку терновника, наваленного на заборъ, и пола распоролась на двое. Онъ щелкнулъ языкомъ, соединилъ два куска, потомъ встряхнулъ головой и побжалъ дальше съ внешней стороны изгороди и канавы, въ которой при его появленiи замолкали и бултыхали въ воду пронзительно звенвшiя лягушки. Загнувъ за уголъ, онъ увидалъ пыльную полосу стада и услыхалъ крики бабъ и мычанье скотины. Онъ прiостановился и снова пригнулся у забора. Такъ просидлъ онъ около полчаса, прислушиваясь къ говору, происходившему у воротъ и на задахъ станицы, и ожидая сумрака, который быстро, какъ это бываетъ на Кавказ, охватывалъ станицы. Ужъ отъ забора, подъ которымъ онъ сидлъ, ложилась неясная тнь всплывавшаго надъ бурунами [62] мсяца и свтловатая полоса зари надъ Терекомъ была чуть замтна.

62

Бурунами называются песчаныя невысокiя горы, которыми начинается Ногайская степь, лежащая на свер линiи.

Кирка хотлъ послдовать совту старика и отогнать Марьянкину корову, но подбжавъ къ воротамъ, онъ увидалъ, что скотина уже загнана, и теперь безъ всякой цли, но съ сильнымъ волненіемъ, которое возбуждали въ немъ желаніе чего то, ночь и таинственность, прислушивался ко всмъ звукамъ. Вонъ нянюка Стешка мать кличетъ, быковъ загнать, говорилъ онъ себ, а вонъ дядя Ерошка псню поетъ. А вонъ это кто мамуку кричитъ? вдругъ спросилъ онъ себя, почувствовавъ какъ бы ужасъ, который мгновенно охватилъ его. — Ей Богу, это Марьяна кричитъ. — Дйствительно Марьяна стояла у самыхъ воротъ и кричала матери, что корова ушла, и что она боится идти искать ее въ поле.