Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856-1869 гг.

— Только сейчасъ осмотрлъ я еще, значитъ, лошадей съ фонаремъ, ночь темная была, — слышимъ, гремятъ съ горы, съ фонарями, 2 шестерика, 5 четверней и 6 троекъ. Сейчасъ вс по номерамъ. Сейчасъ передомъ Васька Скоморохинской нашъ съ Исправникомъ прогремлъ. Тройку въ лоскъ укаталъ, ужъ коренной волочется, колокольчикъ оборвалъ. Ужъ Исправникъ не вышелъ изъ телги, а к`oтомъ выкатился на брюхо. Сейчасъ: «Самовары готовы?» «Готовы». — «Пару на мостъ живо послать» — перила тамъ сгнивши были. Шинтяка живо снарядили съ какимъ-то дорожнымъ. Сейчасъ самъ съ фонарями подкатилъ прямо къ крыльцу. Володька везъ. Ему говорили, чтобы не зазжалъ по мосту, лошадей не сдержалъ. Живо подвели нашихъ. Все исправно было. Гляжу, Митька постромку закинулъ промежъ ноги, такъ бы и поставилъ.

— Чтожъ, говорилъ что? — спросилъ старикъ.

— Сейчасъ говоритъ: «Какая станція?» Сейчасъ Исправникъ: «Сирюково, — говоритъ, — Ваше Высокое царское величество». — «А? — представилъ Тихонъ, — А?» — и притомъ такъ чудно выставилъ величественно грудь, что старуха такъ и залилась, какъ будто услыхала самую грустную новость. Гришка засмялся, а солдатенокъ маленькій съ полатей уставился на старуху бабку, ожидая, что будетъ дальше.

— Заложили шестерикъ, слъ фолеторомъ нашъ Сенька.

— (То-то бы Гришутку посадить, — вставилъ старикъ, — обмеръ-бы.)

— Такъ бы отзвонилъ, — отвчалъ Гришка, показывая вс зубы, [38] съ такимъ выраженьемъ, что видно было, онъ не побоялся бы ни съ царемъ хать ни съ отцомъ и съ старшим братомъ разговаривать.

— Сенька слъ, — продолжалъ Тихонъ, пошевеливая пальцами, — свтло было, какъ днемъ, фонарей 20 было; тронули — ничего не видать.

— Что жъ, сказалъ что-нибудь? — спросилъ старикъ.

— Только слышалъ: «сейчасъ, — говоритъ, — хорошо, — говоритъ, — прощай». Тутъ смотритель, исправникъ: «Смотри, — говорятъ, — Тихонъ». Чего, думаю, не ваше смотрніе, помолился Богу. — Вытягивай, Сенька. Только сначала жутко было. Оглядлся мало-мальски — ничего, все равно, что съ работой хать. — Пошелъ! — Думаю, какъ хать, а подъ самую гору приходится, а тутъ еще захлестнули сукины дти постромку, какъ есть соскочила, такъ на возж всю дорогу лвая бжала. Подъ горой исправника задавилъ было совсмъ. Онъ слзалъ за чмъ-то. — «Пошелъ!» покрикиваетъ. Ужъ и халъ же, противъ часовъ 4 минуты выгадалъ. [39]

38

В ркп. II: — Такъ-бы дарданкнулъ, — отвчалъ Гришка, показывая вс зубы. Что онъ разумлъ подъ дарданкнулъ неизвстно, но очевидно было —

39

Зачеркнуто в ркп. II: Мишенскаго смотрителя же угостилъ за то, давно на него золъ былъ. Подбжалъ ко мн: «что, — говоритъ, — гонять?» А я какъ будто не слышу, отпрягаю, да какъ свисну будто по коренной, да по немъ. — Вс лопнули со смху.

Старикъ посл каждаго стаканчика нсколько разъ требовалъ повторенія этаго разсказа. Помолившись, встали отъ стола. Тихонъ отдалъ 25 р. денегъ и гостинцы.

— Ты меня, батюшка, отпусти, теперь работа самая нужная на станціи, и безпремнно велли прізжать, — сказалъ онъ.

— А какъ же покосъ? — сказалъ старикъ.

— Чтожъ, работнику хоть 25 р. до Покрова заплатить. Разве я съ тройкой того стою? Я до Покрова постою, такъ, Богъ дастъ, еще тройку соберу, Гришутку возьму.

Старикъ ничего не сказалъ и влзъ на палати. Повозившись немного, онъ позвалъ Тихона.

— То-то бы прежде сказалъ. Телятинскій важный малый въ работники назывался, Андрюшка Аксюткинъ. Смирный малый, небывалый. И какъ просила Аксинья. — Чужому, говоритъ, не отдала бы, а ты, кумъ, возьми, Христа ради. Коли ужъ нанялся, такъ не знаю, какъ быть, не двадцать же рублевъ заплатить, — сказалъ старикъ, какъ будто это невозможно было, какъ ни выгодна бы была гоньба на станціи.

Солдатка, слышавшая разговоръ, вмшалась.

— Андрюха еще не нанялся, Аксинья на деревн.

— О! — сказалъ старикъ, — поди, покличь.

И тотчасъ же, махая руками, солдатка пошла за нею. Маланька вышла на дворъ, подставила лстницу и взлзла на сарай; скоро зa ней вышелъ и скрылся Тихонъ. Старуха убирала горшки, старикъ лежалъ на печк, перебирая деньги, привезенныя Тихономъ. Гришка похалъ въ денное и взялъ съ собою маленькаго Сёмку, солдатёнка.

— Аксинья у Илюхиныхъ съ сыномъ наниматься ходила. Она у кума Степана, я ей велла приттить, — сказала солдатка, — да старики на проулк собрались, луга длить.

— А Тихонъ гд?

— Нтъ его, и Маланьки нтъ.

Старикъ помурчалъ немного, но длать было нечего, всталъ, обулся и пошелъ на дворъ. Съ амбара послышалось ему говоръ Маланьи и Тихона, но какъ только онъ подошелъ, говоръ затихъ.

— Богъ съ ними, — подумалъ онъ, — дло молодое, пойду самъ.

Потолковавъ съ мужиками о лугахъ, старикъ зашелъ къ куму, поладилъ съ Аксиньей за 17 рублей и привелъ къ себ работника. — Къ вечеру старикъ былъ совсмъ пьянъ. Тихона тоже цлый день не было дома. Народъ гулялъ до поздней ночи на улиц. Одна старуха и новый работникъ Андрюшка оставались въ изб. Работникъ понравился старух: онъ былъ тихой, худощавый парень.

— Ужъ ты его пожалй когда, Афромевна, — говорила его мать, уходя. — Одинъ и есть. Онъ малый смирный и работать не лнивъ. Бдность только наша...

Афромевна общала пожалть и за ужиномъ два раза подложила ему каши. Андрюшка лъ много и все молчалъ. Когда поужинали, и мать ушла, онъ долго молча сидлъ на лавк и все смотрлъ на бабъ, особенно на Маланью. Маланья два раза согнала его съ мста подъ предлогомъ, что ей нужно было достать что-то. И что-то засмялась съ солдаткой, глядя на него. Андрей покраснлъ и все молчалъ. Когда вернулся старикъ хозяинъ пьяный, онъ засуетился, не зная, куда идти спать. Старуха посовтовала ему идти на гумно. Онъ взялъ армякъ и ушелъ. Ввечеру того же дня поставили двухъ прохожихъ солдатъ къ Ермилинымъ.

[ВАРИАНТЫ НАЧАЛ «ТИХОНА И МАЛАНЬИ»]

** № 1.

Много мн нужно разсказывать про Мисодово, много тамъ было разныхъ исторій, которыя я знаю и которыя стоить описать; теперь начну съ того, что разскажу про Тихона, какъ онъ на станціи стоялъ, а на мсто себя на покосъ работника изъ Телятинокъ нанялъ — Андрюшку, и какъ онъ со станціи домой прізжалъ, и какъ съ Маланьей, съ Тихоновой бабой, грхъ случился, и какъ Андрюшка самъ отошелъ, и сапоги его пропали, и какъ Тихонъ въ первой разъ свою молодайку поучилъ.

Первый разъ Тихонъ пріхалъ на Петровъ день, въ самыя обдни. Выхалъ онъ чуть зорька занялась — раньше его не отпустили со станціи, — но хоть и невидался онъ съ Николы 6 недль съ молодайкой, хоть хотлось ему поспть къ обдн, на могилки сходить — онъ не гналъ лошадей, a халъ шажкомъ, кое гд рысцой подъ изволокъ, такъ что только коренная чуть подъ хомутомъ запотла, когда онъ подъхалъ къ деревн. За то и похвалили мужики, — въ Мисодово ямщиковъ много, — когда онъ прокатилъ по улиц и подъхалъ къ своему двору на своей сытой, прибранной тройк, съ заплетеными хвостами и гривами. Весной выхалъ, кое какую тройку собралъ, a пріхалъ — охотницкая тройка стала. На всякое дло Тихонъ былъ мужикъ, хоть молодой, но степенный и акуратный. Такъ вс сосди и мужики объ немъ понимали.

Кое кто подошли къ нему поговорить въ то время, какъ онъ отворялъ ворота и отпрягалъ, и Тихонъ разсказалъ имъ, что карего онъ промнялъ на пгаго кореннаго, a лвую у цыгана купилъ за три цлковыхъ — рзать хотли, а что саврасинькую у него сколько покупать хотли, да онъ за 50 цлковыхъ не отдастъ, потому что она дюже для фельдегерской работы хороша, только съ мста тронь, такъ навскочь; разсказалъ еще кое что про мисодовскихъ ямщиковъ, которые пріхать хотли, которые нтъ, какъ живутъ; но до этаго намъ дла нтъ. Тихонъ поговорить былъ охотникъ и говорилъ складно, но все больше разсказывалъ и про себя говорилъ, а про другихъ не спрашивалъ, главное-же то, что говорить онъ говорилъ, a дла своего ни на минуту не забывалъ. Какъ онъ вынулъ изъ передка узелокъ, изъ котораго торчали баранки, вошелъ въ избу, поклонился образамъ, отдалъ матери, которая одна оставалась въ изб у печи и еще на крыльц вышла навстрчу ему, — какъ потомъ вынулъ запоръ, прислонилъ къ углу, такъ чтобъ не упалъ, откинулъ ворота, подъ уздцы провелъ пристяжныхъ, чтобъ не зацпили, какъ, заткнувъ <рукавицы и кнутъ за поясъ, сталъ снимать петли постромокъ и захлестывать за шлеи, какъ разсупонилъ, вывелъ, нигд ни стукнулъ, ни дернулъ, какъ будто все намаслено было, такъ и спорилось у него подъ руками, нигд не зацпится, не повалится, не соскочитъ, и когда онъ убралъ лошадей подъ навсъ, кинулъ имъ снца изъ ящика и, сдвинувъ шляпу напередъ и оттопыривъ далеко большіе пальцы (такая у него привычка была), нескоро, не тихо, поглядывая по сторонамъ, пошелъ въ избу, такъ и казалось, что вотъ ему еще чт'oбы схватить да сработать. Но работать было ему нечего>. Онъ снялъ шляпу, повсилъ на гвоздь, смахнувъ мсто, снялъ армякъ, свернулъ его и въ александрынской рубах, которую еще не видала на немъ мать, слъ на лавку. Партки на немъ были домашніе, материной работы, но еще новые, сапоги были ямскіе, крпкіе, съ гвоздями; онъ на двор отеръ ихъ снцомъ и помазалъ дегтемъ. Голова была масляная, и онъ теперь еще пригладилъ ее гребешкомъ, который нашелъ на окошк. Онъ зналъ давно этотъ гребешокъ и мсто, на которо[е] его клалъ старикъ. Онъ умылъ руки, оправилъ рукава смявшейся рубахи и сталъ разбирать гостинцы. Для жены былъ ситецъ большими розовыми цвтами, для матери платокъ белый съ коемочкой, бубликовъ было три фунта для всхъ домашнихъ.